Мой добровольный плен

- Я не верю тебе. Ты не можешь так со мной поступить.

- Верь, во что хочешь, Джуман, от этого истина не станет иной.

- Нет, Гафур, нет! Это все не правда, - затрясла я головой, отказываясь признавать очевидное: – Ты не такой. Ты не можешь так поступить. Ты бы не отпустил меня ночью, если бы все это было правдой...

- Ты носишь под сердцем ребенка и должна его благополучно родить. Тем самым я отдам Аббасу долг жизни. После этого ты снова станешь моей наложницей, и тогда узнаешь, как я могу поступить с женщиной, которая предала меня, добровольно отдавшись другому мужчине, - тихо ответил Гафур, а в его голосе стоял холод. Этот холод сковал меня, точно цепью, все во мне заледенело и, кажется, даже моя душа покрылась коркой инея. Мужчина сузил глаза: - Что, уже не считаешь меня добрым и сострадательным? Снова боишься и ненавидишь?

Я прикрыла глаза, и с силой сжала кулаки. Нет! Я не позволю этому снова случиться. Больше нет! Лед треснул, и я снова почувствовала тепло, которое возвращалось в мое тело. Я открыла глаза и спокойно посмотрела на Гафура:

- Все что я испытываю к тебе, это сострадание. Мне жаль тебя, господин. Жаль, потому что ты не видишь того, что вижу я.

- И что же ты видишь? – напряженно спросил мужчина.

- Я вижу тебя. Тебя настоящего, - честно ответила я.

В комнате повисла тишина, но она была звенящей. Наши взгляды скрестились, и тысяча картинок пронеслась в моей голове. Я вспомнила себя маленькую возле бабки, себя сидящую на своей первой кобыле, себя на руках у отца в его кабинете, себя в новой красивой шляпке, себя на первом балу. Я вспомнила себя истерзанную плетью, себя в агонии насилия, себя униженную на коленях, себя запуганную и покорную. Я вспомнила бессонные ночи, радость чтения, прогулки в саду, удушливый запах банных масел и приторный вкус восточных сладостей. Я вспомнила ощущения мужских рук на коже, рук Гафура. Его поцелуи, его ласки, его страсть и шепот. А потом я вспомнила его взгляд, как Гафур смотрел на меня при нашей первой встрече на корабле. Как смотрел ночами, которые я проводила в его спальне. Как смотрел на меня, когда мы случайно встречались в залах и коридорах гарема. Как смотрел, когда я была рядом с Батул и заботилась о ней. И как смотрел тогда, в той тесной задымленной комнате, когда думал, что больше меня не увидит.

Как смотрит сейчас.

Вся полнота осознания накрыла меня с головой, обрушилась точно снежная лавина. Почему раньше я не замечала этого взгляда? Почему не видела того, что теперь стало очевидным? Почему была так слепа? Потому что не хотела смотреть, не хотела видеть, не хотела знать. Я и сейчас не хотела знать, но это уже было не в моей власти – ведь я прозрела, неожиданно и полностью. Я увидела то, что видели остальные, особенно Батул. Теперь мне стали понятны фразы подруги о любви и её загадочная улыбка сегодня утром.

Я не сдержала тихого шепота:

- Это не может быть правдой. Ты не можешь испытывать этого ко мне, - Гафур сжал кулаки, а я облизала губы, потому что они вмиг пересохли: - Скажи, что это неправда.

- Это не правда, - прорычал мужчина.

Он лгал мне. И я и Гафур поняли это одновременно. Я прикрыла глаза:

- Гафур, пожалуйста...

- Аббас мертв, - резко бросил он.

Что... Что он говорит... Я сильнее зажмурилась.

- Он мертв. Был бой, войско султана понесло потери. Аббас мертв. Я знал это уже тогда, когда приехал за тобой в его дом. Я не сказал тебе, чтобы ты поехала со мной. Скрыл это, чтобы выманить тебя из его дома. Аббас мертв. Он не приедет за тобой. Не спасет тебя. Не защитит от меня. Аббас мертв, Джуман. Твой возлюбленный мужчина мертв.

- Хватит! – я резко распахнула глаза. – Хватит повторять!!! Я поняла и с первого раза. Он...  мертв.

Дверь распахнулась, и радостные крики Ламис наполнили комнату:

- Родился! Господин, родился! У вас родился сын! Здоровый, крепкий мальчик! Родился! Родился сын! Родился, господин!

- Хватит! – резко велел Гафур, и Ламис замолчала на полуслове, - Я понял и с первого раза, - вторил мне мужчина, не отрывая от меня напряженного взгляда. – Как Батул?

- Она отдыхает после тяжелых родов, господин. Лекари говорят, с ней должно быть все хорошо, - тихо ответила женщина.

- Ступай. Вели, пусть принесут мне ребенка.

- Да, господин, конечно, господин. Вашего сына помоют, спеленают и тут же принесут вам.

Ламис быстро вышла, а я, наконец, оторвала взгляд от Гафура и медленно пошла к двери. Мужчина преградил мне дорогу. Я подняла на него пустой взгляд:

- Пойду к ней.

- Останешься со мной.

- Зачем?

- Потому что я так велю.

- Все равно, - бесцветно ответила я и отошла от него.

Я села на кровать и стала рассматривать свои ладони. Вот они, мои пальцы и трещинки на них, а вот узор кожи, в котором, говорят, написана судьба человека. Интересно, какими из этих линий написаны радость при встрече, волнения от ожидания, пустота от потери. Где здесь моя любовь, моя боль, мое сомнение, моя скорбь. Где здесь написано о моем счастье? И что о нем написано? А может его забыли прописать на моих ладонях? Забыли вписать в мою судьбу, поэтому его нет в моей жизни?

Мои ладони накрыли мужские и соединили вместе, прерывая и мой изучающий взгляд, и мои мысли. Я посмотрела на Гафура, который стоял пред мною и тихо спросила:

- У тебя родился сын, ты рад?

- Да.

- Как ты думаешь, Аббас бы тоже обрадовался, если бы я родила ему сына?

- Ты родишь ему сына.

- Но он не сможет этому порадоваться.

Гафур долго смотрел на меня, а потом тихо сказал:

- Со временем боль пройдет, Джуман. Не сразу, но пройдет.

- Обещаешь?

- Да. Обещаю.

Я грустно усмехнулась:

- Но ведь и ты, и я знаем, что мне не стоит больше верить твоим обещаниям.

Мужчина хотел что-то сказать, но нас прервали. Повитуха внесла в комнату сверток, который осторожно прижимала к себе. Она подошла к нам и аккуратно передала ребенка отцу. Гафур взглянул на сына, и хмурые морщины на его лице разгладились:

- Здравствуй, мой сын. Я назову тебя Тагир. Ты светлый ребенок, чистая гордость и радость своего рода. Ты вырастишь сильным и справедливым мужчиной.

- Как твой отец, - тихо добавила я.

Гафур пронзил меня внимательным взглядом и спросил:

- Хочешь подержать на руках моего сына?

- Это честь для меня, господин, - ответила я и встала.

Мужчина переложил мне на руки ребенка, и я не сдержала светлой улыбки, при виде сморщенного, но такого прекрасного личика:

- Здравствуй, малыш. Как долго мы все тебя ждали. И как рады видеть. Ты, наверное, тоже хотел поскорее со всеми нами познакомиться. Да, Тагир?

- Он тебе не ответит, - усмехнулся Гафур.

Я пронзила его недовольным взглядом:

- Как будто я не знаю.

- Зачем тогда спрашиваешь у него?

- Ты мужчина, тебе не понять, - я снова посмотрела на спящего ребенка: - Да, малыш, твоему отцу меня не понять. Но это не значит, что я перестану с тобой говорить. Ты ведь все-все понимаешь, даже если пока и не можешь мне ответить, - я посмотрела на повитуху: - Батул спит?

- Когда я уходила не спала.

Я обратилась на Гафуру:

- Вернем малыша его маме, с ней ему сейчас будет лучше всего.

Повитуха протянула руки за ребенком:

- Роженице надо отдохнуть. Я позабочусь о ребенке.

Я непроизвольно прижала малыша сильнее к себе и даже чуть отвернулась от женщины. Гафур сказал:

- Джуман, отдай ребенка. О нем позаботятся.

- Я тоже могу о нем позаботиться, пока Батул отдыхает.

- У тебя нет должного опыта, - возразил мужчина.

- А у неё нет должных чувств, - буркнула я, глядя на повитуху. Я не желала расставаться с малышом, тем более отдавать его в руки женщины, которая мне не нравилась. – Я поговорю с Рональдом, и должные знания у меня появятся. Господин, прошу, позволь мне побыть с ним, хотя бы немного.

Гафур пару секунд молчал, а потом кивнул повитухе: