Мой добровольный плен

Теперь моими посетителями были лишь старый лекарь и девушка, которая приносила еду. Только они стали моей компанией, и вначале я была рада этому. Лекарь лишь быстро осматривал меня, давал горькие лекарства и уходил, а рабыня была не разговорчивой. Но проходили дни, мне становилось хуже, и на меня напала тоска. Временами меня мучил такой сильный кашель, что мне хотелось умереть, только бы он прекратился. А временами у меня ничего не болело, и тогда мне хотелось, чтобы снова напал кашель – хоть какое-то избавление от тоски. Так прошло пять дней, лекарства совсем не помогали, а лекарь с каждым днем все больше хмурился. По лицу старика я решила, что больна чем-то смертельным, или просто лекарь не знает, как меня лечить, и поэтому я все равно рано или поздно умру.

А на шестой день, под вечер, лекарь принес в мою спальню какую-то коптилку, и едкий дым наполнил всю комнату. Я подумала, что он решил меня отравить, чтобы больше со мной не возиться. Но после ухода старика дверь открылась, и в комнату вошел Гафур. Он остановился у двери, рассматривая меня: в его взгляде я прочитала смесь тревоги и обвинения. Я медленно села на кровати и поправила спутанные волосы, а потом отвернулась и закашляла в очередном приступе болезни. Когда приступ закончился, я снова посмотрела на Гафура. В его взгляде осталась лишь тревога:

- Лекарь говорит, моя жемчужина больше не хочет сиять.

Я молчала, пристально глядя на мужчину. Гафур понял, что я не оценила его фигуру речи, и стал серьезным:

- Мне рассказали о том, как ты заболела. Карим предположил, что у тебя помутился разум. Но я смотрю в твои глаза и не вижу помутнения. Что с тобой, Джуман?

- Я больна грудной болезнью. Разве лекарь не сказал тебе?

Он спрашивал совсем не об этом, но я молчала. Гафур сделал шаг ко мне, а я подняла руки:

- Не нужно, чтобы ты заразился, - мужчина не послушал и присел на постель. Я максимально отодвинулась от него и спросила: – Как Батул?

- Она очень расстроена из-за тебя. Говорит, что это её вина.

- Передай ей, что это не так. Пусть не расстраивается, бережет себя и ребенка.

- Она скучает о тебе... Я тоже скучаю, - мужчина хотел взять мою перебинтованную ладонь, но я отстранилась, а потом опять закашляла.

Когда я перестала кашлять, Гафур тихо спросил:

- Как ты поранила руки?

Я посмотрела прямо на него. Чего он хочет от меня? Услышать правду, которую и так знает? Ну, хорошо, слушай:

- Я пыталась перелезть через стену.

- Это глупо. Ты бы погибла в пустыне.

- Я знаю.

- Тогда зачем...

Я его перебила:

- Потому что Карим прав, мой разум помутился. Теперь ты, наконец, отпустишь меня? Или у вас бешеных собак не отпускают, а перерезают горло, чтобы не мучились?

Гафур прикрыл ладонью глаза:

- Замолчи.

Я не замолчала:

- Зачем ты пришел сюда, Гафур? Что хотел здесь найти, что услышать? Мое раскаяние? Его здесь нет...

Мужчина резко встал и отошел к двери, а потом обернулся. В его взгляде стоял гнев, но он с ним справился:

- Может тебе что-то надо? Что я могу сделать для тебя, Джуман?

Я задумалась лишь на мгновенье:

- Отпустить, - тихо прошептала я. – Хочу умереть, как и родилась, свободной.

Гафур сжал кулаки:

- Нет. Ты не умрешь.

Я горько улыбнулась:

- От тебя в гареме зависит все, Гафур. Но это тебе не подвластно.

- Я сказал, ты не умрешь!

Я прикрыла глаза и откинулась на подушки:

- Обними за меня Батул и поцелуй малыша. А лучше прочти ему сказку, Батул говорит, ребенка это успокаивает.

- Посмотри на меня.

- Я устала.

Гафур не стал настаивать, а через минуту я услышала, как за ним закрылась дверь. Мне вдруг стало очень жаль себя – я отвернулась к стене и разрыдалась.

Глава 13.

Дни слились в один бесконечный момент, в который меня либо душил кашель, либо мучила тоска. Я потеряла им счет, а желание жить окончательно меня покинула. Похоже, это понял и лекарь. В последний свой визит, который был четыре дня назад, он лишь устало на меня взглянул, возвел очи к небу и прочитал короткую молитву. Я решила, что так старик меня отпел, окончательно умывая руки и передовая мою судьбу в руки их бога. Теперь только молчаливая служанка, приносила еду, к которой я почти не притрагивалась. Похоже, все ждали, когда я отдам небу душу, и я ждала этого больше всех. Я очень устала и хотела, чтобы это быстрее закончилось.

И оно закончилось, но совсем не так, как я ожидала.

В один из вечеров, появился лекарь и снова напустил едкого дыма. Я приготовилась встречать Гафура, но вместо него в комнату вошел Карим. Он строго меня оглядел и сказал:

- Господин решил твою судьбу, Джуман. Он дарует тебе свободу. Ты отправишься на берег океана, там живет бездетная пара, они примут тебя как дочь. Надеюсь, твои последние дни на земле принесут тебе покой.

Я с трудом приподнялась на кровати, не веря своему счастью, и тихо прошептала:

- Спасибо.

- Благодари господина, - ответил Карим и развернулся, чтобы уйти.

Я повысила голос, чтобы мужчина меня услышал:

- Прошу, скажи господину, что я не ошиблась, он хороший человек.

Карим резко развернулся, его губы были сурово поджаты. Похоже, его совсем не обрадовали моя просьба, но после недолгих колебаний он кивнул и быстро вышел. Я опустилась на постель и прикрыла глаза, вымученная улыбка растянула губы.

Я была не права: я освободилась от рабства раньше, чем умерла. Но не на много.

Пожилая пара у океана действительно приняла меня как родную дочь. Или они в правду были добрыми, Или Гафур им щедро заплатил. В любом случае я была благодарна этим людям за радушный прием. Весь день я старалась проводить на воздухе, мой названый отец выносил меня на берег океана и укладывал на множество подушек, сил ходить самой у меня не осталось. Теперь я старалась не упустить ни одного мгновения своей жизни: впитывала кожей жгучее восточное солнце, зарывалась пальцами в белый горячий песок, вдыхала соленый ветер, слушала крики морских птиц и любовалась бескрайней синевой океана, которая дарил ощущение свободы. Я была по-настоящему счастлива. И даже приступы удушливо кашля, которые продолжали мучить меня, не могли испортить мое настроение. Ночью было сложнее – кашель усиливался, и я заглушала его подушкой, чтобы не беспокоить людей, которые заботились обо мне. Я почти не спала, ворочалась в постели, я с нетерпением ждала утра, надеясь, что увижу следующий рассвет. Долгожданная свобода вернула мне желание жить. Это и радовало, и тревожило одновременно: я боялась, что моя воля к жизни может победить болезнь, а если это произойдет, я могу снова стать рабыней гарема.

Так я и жила – ходила по самой грани, стараясь не упасть и не лишиться ни жизни, ни свободы.

С самого утра я снова сидела на песке, любовалась прибоем, когда очередной приступ скрутил легкие. Я повалилась на подушки и прижала ко рту руки, а когда кашель прошёл, просто перевернулась на спину и осталась лежать на песке неподвижно, даже не открывая глаз. Я часто так делала – я любила рассматривать яркие узоры, которые рисовало солнце, слепя закрытые веки.

Неожиданно я почувствовала на себе чьи-то сильные руки, которые приподняли меня над землей и прижали к крепкому телу. Я услышала тихий шепот:

- Джоанна, открой глаза. Я не мог опоздать?

Я удивленно распахнула глаза – знакомый темный взгляд с тревогой впился в мое лицо. Аббас был здесь. Он удерживал меня, точно ребенка. Я быстро моргнула, сдерживая волну радости, которая неожиданно накрыла меня. Я чуть толкнула мужские плечи, насколько хватило сил, и скрыла неуместную радость за показной язвительностью:

- Смотря, к чему ты спешил? Если увидеть мое хладное, коченеющее тело, то ты даже рано. Приезжай недели через две.

На его лице появилась тревожная улыбка, от которой в моем животе запорхали бабочки. Мужчина заметил: