Восхождение Эль

– Это недавно открытое месторождение. Там мало. Поэтому – дорого, – объяснил Дондар. – А им сейчас нужно много. Больше даже, чем у нас есть.

Минералиум, редкий сорт мела, обладал свойствами, ускоряющими погружение в предсказательный транс имперских вайниров-шаманов.

– Война, – вдруг произнесла Келли. Это было то, о чём все думали, но не решались сказать вслух. – Будет война с Тумалой.

Повисла недолгая, но тяжёлая пауза, которую разорвал заботливый рык Хобана.

– Как там Ризи?

– Плачет, – вздохнула Келли. – Никак не успокоится.

– Значит так, – Хобан начал торопливо развивать свою мысль. Он совершенно не переносил, когда кто-то из его женщин плакал. – Я иду с Дондаром до меловых штолен, там спрячемся за товаром, который меловые привезут наймастам, а когда эти жулики придут его забирать, мы их схватим. И потребуем, чтобы нам в обмен на них выдали наших парней.

– Есть две проблемы, – в стройный план отца вмешался Дондар.

– Это ещё какие? – голос Хобана казался удивлённым.

– Во-первых, нам против военных не выстоять. Они нас скрутят на раз-два…

– Это да, – отец задумался, Эль представила, как он растерянно скребёт пятерней бороду. – Возможен и такой вариант. Но мы попробуем. А вторая?

Дондар поёрзал, потом нехотя произнёс:

– Ну, вы же знаете, чем всегда заканчиваются ваши встречи с отцом…

– О! У него ещё живы те два бочонка, которые мы оставили на следующий раз?

Видимо, Дондар кивнул, потому что голос Хобана стал заметно жизнерадостнее:

– Неужели, я не откажусь от доброй выпивки ради счастья дочери?

Что-то недоверчиво пробурчала Келли. Тут же в разговор вклинился неугомонный медный Ёрки:

– Вы про первую проблему-то не забудьте…

Потом все собравшиеся заговорили разом, и Эль в этом шуме вообще перестала разбирать что-либо. Пока до сих пор молчавший Генси Бернс, начальник гильдии серных, не произнёс тихо, но внушительно:

– Эро – мой сын, но… Обстановка напряжена до предела. Не играй с огнём, Хобан. Вспомни дарнов…

После этих негромких слов на всех присутствующих в одно мгновение упало предчувствие настоящей трагедии. Грумья отвага, основанная на убеждении, что под землёй они все в безопасности от глаз, ушей и рук императора, столкнулась с угрозой, ещё не совсем понятной и осязаемой, но уже нависшей над ними. То, что приближалось, должно вот-вот случиться.

***

Небольшой, но неплохо вооружённый конный отряд королевских наймастов появился у главной штольни соляного грумгорода ещё задолго до того, как солнце собралось садиться. Они расположились вокруг центральных ворот, украшенных большим гербом соляных – скрученным из проволоки мешком, тугим, плотно завязанным под самый верх. Мешок символизировал одновременно процветание ремесла и полноту жизни солеваров.

Люди, облачённые в тёмно-серые кожаные доспехи со знаком императора на плечах, действовали пока ещё отстранённо-вежливо – не торопясь, расседлали коней, так же враскачку напоили их и принялись деловито сооружать остовы походных палаток. Связывали деревянные решётки, натягивали на них сверху войлок. Они переговаривались между собой громко, но в голосах не слышалось агрессии. Наймасты хоть и красноречиво, всё-таки ждали приглашения.

Грумы следили за тем, как пришельцы разворачивают лагерь, с напряжённым недовольством. Разведчики, которых они посылали наверх, возвращались с тревожными новостями.

– Бары, – прошипел медный Ёрки Хобану. – У них целая свора баров. Дело плохо.

– Эти холуи дерутся до последней капли крови, – кивнул долговязый Дондар. – Если кто-то берёт их на переговоры, значит, демонстрирует, что ему нужна капитуляция без условий. Иначе – смерть одной из сторон. Бар, начав драку, никогда не остановится…

– Твою ж соль в кочерыжку, – Хобан не испугался, но почувствовал досаду.

Он злился на себя. Нужно было опередить наймастов и начать переговоры на их территории. Не здесь, не в опасной близости грумгорода. Дети, женщины, старики, рабочие-трудяги – его народ, за жизнь и благополучие которого начальник соляной гильдии нёс ответственность. Потянуло ноющей болью с левой стороны груди.

– Придётся соблюдать все возможные политесы… Ладно…

Начальник соляных махнул рукой. В его взгляде не читалось паники, только упрямство, и Келли, с хорошо скрываемой тревогой ожидающая решения мужа, подумала, что Хобан похож одновременно на наивного ребёнка и игрока, выложившего на свой страх и риск краплёные карты.

– Вариантов сейчас всё равно не осталось… Примем, как положено. Может, обойдётся…

Глава четвёртая. Появление Илора из Иль Инича

Декан императорского отряда наймастов был статен и потрясающе красив. Тонкие черты лица, пронзительно голубые глаза, высокий чистый лоб – принадлежность к аристократическому роду не мог скрыть ни походный, въевшийся в кожу коричнево-серый загар, ни военная стрижка на скорую руку, ни старый шрам, перерезавший щёку наискось, отчего казалось, что наймаст всё время криво – только левым углом рта – улыбается.

Таких отпрысков благородных семейств, которых нищета загнала в самые неподходящие места, сейчас можно встретить в любом краю Таифа. Знаменитые дома рушились с ужасающей скоростью и в большом количестве. Если когда-то наследников разорившихся родов старались пристроить при императоре, то теперь тёплых мест при дворе на всех не хватало.

Илор Илинич, декан имперского отряда для специальных назначений, действительно происходил родом из северного округа Иль Инич и являлся последним сыном разорившегося высокого дома, когда-то владевшего всеми этими землями. Фамильный герб, на котором всё ещё присутствовала гроздь винограда, напоминал о самых плодоносных в округе плантациях, но наступившая несколько десятилетий назад засуха истребила всё, что могло цвести и зеленеть. У Ильиничей не осталось ничего, кроме многочисленных титулов. О прошлой роскоши уже не вспоминали даже в легендах, и Илора с самого рождения определили на службу.

«Имеет честь быть приписанным к императорскому военному подразделению». Так говорилось в официальных бумагах, с которыми семилетний мальчик отправился в кадетский корпус. На самом деле еле сводящая концы с концами семья просто продала его на пушечное мясо. Породистое и очень красивое мясо, которое благородная мама к тому же успела обучить игре на флейте и посеяла в юной душе совершенно бестолковую любовь к древней поэзии. Он не помнил её лица, только нежный голос, повторяющий «Тонкий свет в ладонях моря». И невероятно длинные пальцы в перчатках плотного ажура, которыми она отдирала его от себя, когда за Илором приехали из подразделения.

Эти навыки – флейта и любовь к тонкой поэзии – оказались не только ненужными, но даже вредными, поскольку при столкновении с реальностью раздвоили сознание Илинича. В кадетском корпусе его отучили писаться в штанишки, отшлифовали тело, довели боевые навыки до автоматизма и вколотили устав, а к окончанию учёбы Илинич уже раз и навсегда поставил непроницаемую перегородку между двумя своими личностями. Илор-«хлебай дерьмо» и Илор-«тонкий свет» никогда не пересекались и даже не были знакомы между собой, но одно их объединяло: ненависть. К двадцатилетию Илор уже успел зарекомендовать себя в составе отряда, отправленного на подавление череды бунтов и восстаний, случившихся в неурожайный год на пострадавших территориях. И ещё в одном мероприятии, том, которое не следовало упоминать даже в виде намёка.

В ходе последнего его и заметили, а когда в столице решили расширить управление особых назначений, взяли на повышение. Это сделало жизнь Илора гораздо легче физически, но так и не смогло утихомирить ненасытного зверя ненависти, зародившегося в нём с первой оплеухи, полученной много лет назад на задворках кадетской казармы. Илор лежал на жёсткой, подстриженной армейским ёжиком траве, размазывал по подбородку кровь из разбитой губы вперемешку со слюнями, соплями и слезами, и тихо шептал: