Авдеевы тропы

Однако главная ценность романа заключается в показе событий глазами не только князей, ханов и воевод, но и самых простых людей. Именно они становятся главными героями. Через их судьбы постигаем мы происходящее. Их кровь льётся рекой, их стоны звучат с каждой страницы, их слезами окропляются как горести, так и немногие радости. И они не безмолвные жертвы трагических обстоятельств, а активно сопротивляющиеся разным невзгодам борцы. Утратившая было смысл жизни старуха Овдотья держит в страхе самого Батыя. Помогает ей в этом маленькая девочка Настёна. Маленький Корней рубится с врагом наравне со взрослыми. Потерявший в бою шуйцу Иванка лихо сражается оставшейся рукой и жертвует собой для спасения предводителя войска. Умирающий безымянный дружинник находит силы, чтобы выполнить предсмертное поручение великой княгини. И это не единственные примеры самоотверженности защитников русской земли. Есть среди них и негодяи. Например, трусливый и безответственный Авдотька, бросающий раненого Корнея на произвол судьбы. Или совершенно отвратный карьерист Духмян, в образе которого автор убедительно показывает логичный и неизбежный путь от мелкой подлости до крупного предательства.

Другой существенной тропой познания хотелось бы назвать описание быта. Оно в романе богато и разнообразно: мы попадаем и в крестьянские избы, и в жилище городских поселян, и в палаты воевод, и в княжеские дворцы, и в монгольские юрты, и в ханские шатры. Без таких картин изучение истории также будет неполным, а художественный текст делает их красочней и объёмней.

Несколько слов об авторе. Вся жизнь Владимира Михайловича Герасимова неразрывно связана с теми местами, где происходят описываемые события. Родился он в 1953 году во Владимире, а затем переехал в соседний город Вязники, вобравший в себя старинный Ярополч. В 1982 году окончил в Москве Литературный институт им. А. М. Горького. Печатал стихи и прозу в московских и региональных издательствах. Лауреат международных и всероссийских писательских конкурсов. В своих произведениях широко использует народный язык и особенности владимирского говора. Поэтому не удивляйтесь, что в речи героев проскальзывают словечки, отличающиеся от привычного звучания. Некоторые из них сейчас считаются безграмотными. Но помните: они произносились без малого восемь веков назад, когда не существовало никаких литературных норм. Не только единых для всего языка, но даже для местных диалектов. Применение такой лексики в разумных объёмах необходимо для воссоздания колорита той эпохи. Этой же цели служит отказ от использования привычных нам сегодня понятий, выраженных более поздними заимствованиями. Но это не делает язык беднее. Иногда даже наоборот: например, вы не встретите на страницах романа слово комната, зато познакомитесь с древнерусскими названиями ложеница, горница, светлица, гридница, относящимися к различным помещениям в домах и дворцах Древней Руси.

Слова, не понятные из контекста, разъясняются в сносках. Что касается персоналий, то сведения об исторических личностях вы найдёте в специальном приложении. Для восприятия целостной картины родственных связей действующих и упоминающихся в романе представителей великокняжеского рода, идущего от Ярослава Мудрого, отдельно даётся генеалогическая схема.

Желаю вам получить удовольствие от чтения прекрасной книги, передающей дыхание далёкой эпохи и насыщенной захватывающими приключениями. И обязательно дайте почитать её своим родителям, бабушкам и дедушкам. Им не повезло: когда они росли, этого замечательного романа ещё просто не было. Да и вообще нынешнее издание фактически первое в доработанном автором и редактором виде.

А. Н. Красильников, первый секретарь правления

Профессионального союза писателей России

Книга 1

Часть 1

Марфа

– Мамонька, а что тятя долго не вертается? Его Морозко заберёт.

Марфа уже жалела, что рассказала вчера дочке Настёнке про Морозку, который забирает к себе заблудившихся путников. Но вчера эта проклятая метель только начиналась, и они ждали Авдея. Она то и дело выбегала из избы, накинув зипун, и вглядывалась в темнеющий вдали лес, через который идёт дорога. Ветер уже начинал подхватывать снежную пыльцу и свивать её в плотные бурунчики, а то вдруг порывами откидывать за крыши туда, к замёрзшей Клязьме. Марфа выбегала босиком, холод обжигал её ноги и не давал долго стоять на воле. Казалось, Авдей вот-вот покажется вдали сначала тёмной точкой, потом всё увеличиваясь, и, наконец, она узнает его и кинется навстречу. Но неотрывно смотреть на белую снежную равнину, которая так притягивала к себе взор, было нельзя – ослепнешь. Да и Настёнка рвалась из избы вслед за матерью. Вот Марфа и пригрозила дочке: налетит Морозко, унесёт к себе в лес.

Никакое дело в голову не шло. Обыкновенно разжигать поутру печь и задвигать туда ухватом горшки ей было по душе. Печь дышала жаром, и рождались ниоткуда манящие запахи гороховой каши и приторной запаренной репы. А пока ещё в избе не развиднеется, от пляшущего огня по стенам прыгают причудливые тени. Теперь любой звук раздражает Марфу, она то и дело прислушивается – сейчас стукнет дверь, и вместе с клубами пара в избу ввалится Авдей, весь в снегу, с заиндевевшими усами, бросит на пол твёрдые тушки и, отирая ладонью лицо, пробасит:

– Ох, и умаялся я.

Тяжело опустится на лавку, прямо одетый, и прикроет устало глаза. А она, как всегда, заботливо начнёт его раздевать. Снимет с ног лыжи, лапти…

Но вот погасли четыре вечерние зари, а Авдея всё нет и нет. Вся извелась Марфа. И метель три ночи бушует. Ну чего ему в лесу так долго делать? Не так уж их много в эту зиму. Далеко на этот раз Авдей не собирался идти. Не иначе беда приключилась: тати окаянные подстерегли или метель закружила.

Настёнка угомонилась, свернулась калачиком на шобоньях[1], прижала к груди кошку. Глаза красные, на щеках ещё слезы не высохли, сопит. А к Марфе сон не идёт, хотя последние ночи спала урывками. А теперь сумерки не убаюкивают, а страшат. Какую уж лучинку запалила, и счёта нет. В темноте сидеть боязно. На сердце всё тревожней и тревожней. Показалось, будто кто-то торкается в дверь. Накинула на себя зипун, ноги в лаптёшки – и в сени. А дёрнула дверь и задохнулась сразу от снежной круговерти. Снег и в глаза и в рот. Охти, страсть какая! И вдруг… сердце оборвалось. Споткнулась обо что-то большое и твёрдое. Вроде сугроб и не сугроб. Упала на колени и руками снег расчистила. Человек. Лежит – скукожился. Нешто Авдей? Откуда и сила взялась! Затащила Марфа его сначала в сени, а потом и в избу. И уж тут поняла, что обозналась. Чужой. Да и дышит ли, бедняга, не поймёшь. Не стала будить Марфа Настёнку, испугается только. Надо бежать за Овдотьей-ведуньей. Недалеко Овдотьина хибарка. Всякие травы-снадобья у ней есть. Коли жив прохожий, уж она его отпоит. А коли отлетела его душенька – обмоет. Насилушку добралась Марфа до Овдотьиной избы – уж так метель метёт, на ногах не устоять.

Раздели Марфа с Овдотьей несчастного, прижала ведунья ухо к его волосатой груди, услышала: тукает ещё сердце. Стала натирать его чем-то вонючим, у Марфы аж в горле запершило. На лицо и на тело бедняги смотреть без жалости нельзя – весь в шрамах рубленых да ожогах. Застонал от натирания, шевельнулся.

– Вот и слава богу, жив сердешный, – отозвалась Овдотья, сама-то тяжело дыша. Намаялась, пока в чувство прохожего приводила. Настёнка уж проснулась, испуганно смотрит на всех.

– Мамонька, не тать ли это?

– Тать не тать, а живая душа, – ворчливо сказала Овдотья, разжав человеку зубы и вливая в рот какое-то питьё, – да у него теперча ни в ногах, ни в руках мочи нет.

А у Марфы своё на душе:

– Авдюша мой тоже, поди, лежит где-нибудь под снегом.

Услышав это, Настёнка тоненько завыла, растирая глаза руками.

1

Шобонья – тряпьё, обноски.