Восемь

Рассветы так медленно здесь наступают,

Так медленно здесь высыхает кровь.

Тюремное дерево горько рыдает,

Заря все никак не наступит вновь.

А время на стенах бетонных застыло,

Все те же – страдание, горе, и рев.

Тут все, как и прежде, тут все, как и было,

Лишь запах от крови – всегда он так нов.

Я жду,

Когда хоть слово ты промолвишь,

Насупил брови – злишься на меня.

На хлеб, что я пекла, и взгляд не бросишь,

Не тронута в котле моя стряпня.

Идешь работать – та же все картина.

Что ж, голодай, не буду лезть никак:

Меня ждет в комнате моей моя Марина,

Ждет в комнате меня мой Пастернак.

Я – точка,

Я являюсь точкой скромной,

Откуда ты в нее меня собрал?

Неужто ты, такой большой, огромный,

Живешь, вмещаясь в глаз моих овал?

Со мной считаться, ты решил, не надо,

Ты слез моих не замечать готов,

Признайся, все ж, что ты, такой громадный,

Немного менее моих зрачков.

Провожаешь меня…

Мой багаж на руках,

Сердце словно в гортани застряло моей.

Вот увидишь, сейчас я не буду в слезах –

Только ты…

Только ты отходи поскорей.

А в груди моей что-то так странно звучит,

Вот и губы мои начинают дрожать:

Сам виновен – такой у тебя скорбный вид,

Будто в путь мой последний пришел провожать…

Нет, этот день придет совсем другим:

Пусть так же солнце будет свет давать

И будет сад мой осенью тесним,

Но что-то будет день тот отличать.

Смерть неизбежна, и болтать тут что ж?

Я слышу каждый звук, напряжена…

Мой смертный день пусть будет непохож

На дни, какие я пережила.

Хочу летать я вместе в небе голубом,

Хочу летать я радостно, счастливо,

Дай мне возможность полетать – вдвоем,

Хоть раз в твоих объятиях красиво.

Застывшей, без порыва я жила,

Дни без полета память наводнили.

Когда-то мои слабые крыла

Меня в земные недра опустили.

Как много бед мне, жизнь, дано тобой,

Подчас терпенья может не хватить,

Предстань же столь прекрасной предо мной,

Чтоб не было нужды мне уходить.

Все более мрачным становится небо,

И улица скрыта во мраке ночном,

Весь мир в темноту погружается слепо,

Так плохо мне виден высокий твой дом.

Дрожит ветерок. Далеко да рассвета,

Листва смущена и в себя не придет.

Деревья в смятенье: еще прежде лета

В садах заплутавшая осень бредет.

Выходит луна. Как унять мне тревогу? –

Как будто бы след от светящихся дней!

И словно забывшая в небе дорогу,

Луна вдруг зависла над кровлей твоей.

Неужто бедствий в жизни было мало? –

Ведь снег покрыл мне волосы не зря.

И то, что в снах тебя я увидала,

Оставит ли реальностью заря?

И все нутро волненье охватило,

Удары сердца радостью полны.

Как быть? –

Пока заря не наступила,

Не смыть ли от других мне эти сны?

Скажу – не поверишь: с судьбой длится спор,

Груз весен и зим стал на плечи давить:

Ведь так нелегко сорок лет, до сих пор

В себе это тяжкое сердце носить.

Устала. И болью пронзило мне грудь,

В таком состоянье из жизни уход?

И сердце схватило на миг, словно вдруг

Всплыл страшной судьбы роковой эпизод.

Я прошу, погоди…

Прошу, не уходи:

Без тебя всю печаль мою

Целый мир может не вместить –

Буря может объять землю всю.

Ты бы мог не спешить,

Мог бы не уходить…

Гаснут в сумерках дни,

И дороги темны,

Облака во всю неба ширь.

Будет дождь? Погоди! –

Мне с тобой ли идти,

Оставляя навек этот мир?

Переводы Николая Ильина

Ты просил и я осталась дома,

И из дома, как сказал, ни шагу.

А глаза всё истекали в оба,

С тобою не делиться – вот отвага.

Скажи, что делать? Я послушна,

Умирать или заживо сгореть.

И ты послушай, милый, будь же дома.

Издали хоть помолись в ответ.

Подскажи же, как молиться Богу,

Не поддаться ветрам как, скажи.

Заразилась я твоей тоскою,

Как же это все мне пережить?

Перевод с узбекского

Дилором Эргашевой

Я маму посадила в землю,

Дрожала телом, будто лист.

Я папу посадила в землю, –

Встань, глина, распрямись.

Не взвыла (Господи, прости!) –

Так высока была печаль…

Потом и брат ушел расти

В ту глину – новая печать

На сердце, путы на ногах;

Как нити, смешаны пути…

Однажды я сама во прах

Сойду, чтоб из него расти.

Я маму посадила в землю.

Дрожь, отпусти меня, уймись.

Я папу посадила в землю, –

Встань, глина, распрямись.

Смотрю наружу сквозь холодное стекло больницы: местный пес взвизгнул, получив от своего хозяина пинок, и, жалобно скуля, метнулся прочь. Я испытала к нему зависть.

Жалкая участь глядит на заре

В комнату белую черного сна:

Это надежда… Но пес во дворе

С лаем своим он счастливей меня.

Сколько в нем жизни!

День ото дня