Радость моя, громкоголосая

Глава 3

Эту ночь мне плохо спалось. Да что там плохо - я места себе не находил! Уже под утро, часа этак в четыре, я не выдержал: разделся в прихожей, тихо, чтобы опять не разбудить Пола, выскользнул на улицу и обернулся в волчью ипостась. Ночь сразу утратила глухую осеннюю монотонность и унылость. Прохладный влажный ветер, с трудом проникая под густую шерсть, приятно холодил тело; опавшая листва мягко пружинила под лапами; круглая яркая луна освещала голые сучковатые яблони, тянущие к ней почерневшие от влаги ветви, как будто наш сад наводнили невиданные сказочные существа. Множество запахов окутало меня, но не было среди них того, родного, который все эти годы даровал мне покой, умиротворение и счастье.

Я толкнул носом калитку и помчался к дому Гранецких. Беспокойство и неясная тревога терзали моё сердце. Миновал ярко освещённую площадь, заметил в боковой улице две мелькнувшие тени: большую и поменьше. Молодые волки, парень и девчонка, игриво покусывая друг друга, заметили меня и шустро скрылись в густом кустарнике, который хоть и потерял уже всю листву, но успешно укрыл молодёжь от взора взрослого волка. Усмехнувшись, я продолжил свой бег и вскоре был перед знакомым домом. У забора я остановился и принюхался. Несмотря на тёмные окна и тишину вокруг, тревога не оставляла меня. При свете луны я заметил на дороге, напротив дома, следы шин. А вот и запах моей Радости. Рядом пахло Софьей. Следы обрывались у машины. Значит, женщины уехали. Ждать утра не было сил, и я решился. Обернувшись, я, как был, голый, вошёл в калитку и направился вокруг дома. Окна спальни Гранецких выходили на восток. Я подобрал камешек и кинул его в закрытое окно. Негромко звякнуло стекло, и тут же в спальне зажёгся свет, а следом мелькнул и скрылся силуэт Айка. Я торопливо направился к входной двери: хозяин уже стоял на крыльце. Увидев меня, насмешливо хмыкнул:

- ну что, горе-любовник, страдаешь?

- Айк, не надо, знаешь же, что мне и так тяжко, - попросил я его. Впрочем, не глядя ему в глаза.

- Заходи, - он посторонился, но я покачал головой:

- у Аллы схватки начались, да?

- Да. Соня с ней поехала. Может, всё-таки зайдёшь? Не замёрз ещё голышом стоять?

- Нет, спасибо, домой побегу, там Пол у меня один. Вдруг проснётся, ещё испугается.

- Ну, смотри сам, Олег. Попросил бы ты у Аллы прощения, что ли? Она не злая, простит тебя. Ругать будет, но простит. Ей ведь несладко, сам понимаешь.

Я тяжело вздохнул: - не хочет она со мной разговаривать, Айк. Я ведь даже увидеть её не могу. К вам эта ваша Аглая не пустила, в городе она не бывала…

- А-а-а, да, это Софья запретила тебя пускать. Её Аллочка попросила.

- Ну вот… Слушай, Айк, - меня осенило, - пусти на детей посмотреть, а? Я ужасно по ним соскучился!

- Заходи, - Айк посторонился, впуская меня в дом. - Дать тебе какие-нибудь штаны?

- Не надо, - я махнул рукой, - Аглая же домой на ночь уходит?

- Уходит, - засмеялся тот, - я подумал, может, ты замёрз?

- Чего уж там…- Взбежав по лестнице на второй этаж, я следом за хозяином осторожно вошёл в гостевую комнату напротив кабинета. Полная луна заглядывала в окно, не прикрытое шторой, толстый ковёр гасил звуки шагов. Я тихо подошёл к широкой кровати у дальней стены, на которой разметались мои дети. Доченька, Сашенька, лежала на спинке, закинув за голову ручки и хмурила тёмные - дугой, как у матери, бровки. Я осторожно, не дыша, повернул её на правый бочок, укрыл одеялом. Шёпотом пояснил Айку: - ей страшные сны снятся, когда она на спинке лежит.

Мальчишки - Димка и Игорь, раскинули руки - ноги, сбив в сторону одеяло. Широченная кровать позволяла им вертеться с боку на бок, не задевая друг друга и сестру. Я распутал их, тщательно укрыл, поправил подушку у Игорька.

- Айк, я их домой утром заберу?

Тот скривился: - Соня не отдаст. У женщин заговор против тебя.

Я опять вздохнул: - ладно, мне домой пора. Там у меня ещё один спит.

Отступая к двери, я в последний раз с наслаждением вдохнул нежный, ни с чем не сравнимый детский запах моих любимых щенков. К нему примешивался волнующий, будоражащий аромат моей самки, и волк заскулил в тоске и тревоге.

***

- Алла Витальевна, вы не сможете родить! - Высокая худощавая женщина с резкими чертами лица в салатного цвета одежде нахмурившись, смотрела на лежащую на кровати Аллочку. Та, закусив губу, бледная, упрямо мотнула головой:

- нет, я не согласна на операцию!

Женщина с тревогой перевела взгляд на стоящую рядом Гранецкую: - Софья Михайловна, ну скажите вы ей, что ли! Ребёнок же погибнет!

Софья решительно хлопнула ладонью по спинке кровати: - Алка, прекрати! - и врачу: - делайте кесарево, Елена Васильевна, Алла Витальевна согласна.

- Но… Софья Михайловна…

- Алла - член Стаи! Она обязана выполнить мой приказ!

Расширившимися глазами Аллочка смотрела на подругу. Та, встав на колени перед кроватью, обняла её, погладила по волосам: - всё будет хорошо, Алка, не бойся! Парень-то на выход просится, а ты его задерживаешь.

- Шрам буде-е-ет, - заплакала та, - Олежек всегда, когда живот целует, говорит, какая у меня гладкая шелковистая кожа, а тут…, ы-ы-ы…

- Глупости - глупости - глупости, - зашептала Софья, - он тебя любит и будет любить, а шрам крохотный, почти незаметный. Всё, прекращай реветь! - Женщина-врач, с тревогой покачав головой, быстро вышла из палаты.

***

Не было мне покоя! Моя Радость…как-то она там? Одна, без меня? Софья не в счёт. Конечно, женщина, подруга - но не то, нет. Я носил бы её на руках по палате, поцелуями унимал боль и крепко держал за руку, подбадривая, жалея, сопереживая… Я метался по комнате, как загнанный зверь, разрываясь на части. Наконец, решился. Торопливо набросал записку для Пола, извиняясь, что оставил его одного. Завёл будильник на семь часов и осторожно поставил его на прикроватную тумбочку. К нему же и записку прислонил. Потом побежал на кухню, перед раскрытым холодильником на несколько секунд задумался. Пол не любил плотно завтракать, но я на всякий случай выложил на тарелку пару котлет, несколько ложек картофельного пюре, полил всё соусом и, прикрыв салфеткой, оставил на столе. Пол потом сунет всё в микроволновку. Открыл банку с томатным соком, но в стакан наливать не стал. Сам нальёт, сколько надо.

Уже не сдерживаясь, схватил в прихожей куртку и помчался в гараж. До роддома не помню, как и доехал. Ну и куда торопился? Центральный вход был закрыт. Я обежал здание и влетел в приёмный покой. Опять облом! Сидящая там старая волчица даже разговаривать со мной не стала, а просто выперла меня на улицу, крикнув вдогонку: - приходи утром! Ишь, не спится ему!

Я вернулся в машину и внимательно осмотрел фасад здания. Многие окна светились, но за которым из них была моя Радость - непонятно. Решившись, я набрал телефон Софьи. Пусть отругает, но всё равно скажет, что и как.

Софья ответила не сразу. Наконец, я услышал её недовольный голос: - чего ночью звонишь, Олег?

- Извините, Соня, но… Аллочка…

- Спит она. Я испугалась, что твой звонок её разбудит.

- А…ребёнок? - Софья помолчала, а у меня внутри всё похолодело.

- Твой сын очень большой, - я почувствовал, что не дышу, и перевёл дух, - я еле заставила Аллу согласиться на кесарево, иначе бы ей не родить. Предупреждаю тебя, Олег: если ты хоть словом, хоть взглядом покажешь ей, что заметил шрам на её животе, - ты заимеешь в моём лице непримиримого врага! Не смей её обижать, слышишь, ты??