Страница 5 из 11
– Ты че ж это, Серега, народ пужаешь?
Серега выпрямился:
– Дык! – и показал пальцем в окно.
– Ну и че? Цирка не видал?
– Так за одну ночь!
– Ну так было бы хотение. Наука! Да? – Орлашин повернулся к Светлане.
– Раздувной шатер. Американская технология, – снисходительно улыбнулась Светлана, – Разворачивается за три часа.
– Ну вот, – кивнул председатель Сереге, – А ты не тычь носа в чужое просо. Заходи, че встал?
– Пойду я, – Светлана изящно повернулась и вышла.
– Вот, сударики-сандалики мои, че творится, Серый, – поменялся в лице и голосе Орлашин, – А ты говоришь… Народ надо собрать к восьми.
– А давайте в колокол вдарим. Будет прикольно, – Серега опустился на стул, приставленный к председательскому столу.
– Тебе все одно… Пацан ты пацаном! Прикольно, бога душу мать, ему! Слов-то каких нахватался. А церковь того… что народ скажет? – Орлашин уставился в окно и на минуту задумался.
– Так, малой… Давай, значит, по домам пойдешь, – сказал он, – Сначала к Таньке. Она болтунья такая, что первее тебя всем разнесет. Понял?
– Радио-Таня-то? Она-то – да… Сделаю, – поднялся со стула Серега.
– Ну тогда того… действуй. Щас к Емельянову сходи в мастерские. Пусть они колесо поставят фокуснику к обеду, потом к Варламычу. Пусть едет на птицефабрику того… без меня. Егоркину пусть возьмет. И к Егоркиным зайди, а-то Варламыч забудет, я его знаю. А потом вот… и по домам… народ звать. Начало в восемь. Понял? Чтоб без опозданий все. Понял? Чеши.
– Пал Петрович, а Варя в цирк пойдет?
– Собиралась. Ну, иди давай.
Туман начал рассеиваться только к обеду. В рваной прорехе редеющего облачного слоя показалось солнце и ненадолго вернуло Барановичам сочные деревенские краски. Местные заприметили купол, и осмелев к полудню, периодически наведывались с вопросом “А че это?” к заезжим рабочим, лениво покуривавшим на складных кемпинговых стульях у раскрытых настежь дверей фургонов.
К пяти стемнело. Цирковые включили прожекторы. Подсвеченный мощными софитами, шапито стал казаться еще загадочней и величественней.
В половине восьмого из динамика грянули фанфары. Два одинаково одетых униформиста вышли из цирка чтобы поднять и закрепить брезентовые пологи. Собравшиеся на площади после церковной службы селяне потянулись ко входу.
Внутри было довольно просторно. Широкий манеж, укрытый темно-синим пластиковым настилом, опоясывал амфитеатр зрительских мест – десять рядов алюминиевых скамеек с аккуратными пластмассовыми сиденьями. В колонках, закрепленных на высоких стойках по обе стороны от форганга, играл оркестр Поля Мориа.
Большинство сельчан ничего подобного раньше не видели. Пройдя под пологами, они останавливались, с любопытством разглядывая наполненные воздухом опорные столбы, сходящиеся в верхней точке купола щупальцами огромного осьминога. Приоткрытые рты складывались в улыбки. Позади идущие напирали, подталкивали, и зеваки пробирались к свободным местам, по ходу здороваясь, улыбаясь и продолжая озираться. Молодые и старые, молчуны и балагуры, не говоря уже о ребятишках, все были возбуждены и, по мере заполнения зрительских мест, все громче и громче говорили между собой, обсуждая, то – конструкцию шапито, то – будут ли показывать дрессированных львов, выдержат ли опорные столбы воздушных акробатов и будут ли в программе клоуны.
Серега устроил бабушку во втором ряду, и забрался на самый верх, сел с краю, чтобы иметь возможность, если представится случай, пересесть поближе к Варе.
К восьми часам не осталось свободных мест. Последние из вошедших стояли в тесном проходе. В первом ряду, напротив форганга сидели Орлашины. Павел Петрович, Зинаида Антоновна и Варя. Слева от председателя клевала носом невыспавшаяся Вера Егоровна.
Серега высматривал с верхотуры Варю, а Варя гипнотизировала красный бархат занавеса, из-за которого должен был выйти тот, кто ради нее устроил это чудо.
Наконец, ткань шевельнулась, загремели фанфары, занавес распахнулся, и на манеж быстрым цирковым шагом, вышла сияющая помощница факира в откровенном – к восторгу Орлашина – переливающемся блестками белом трико. Дождавшись полного внимания публики, она громко объявила:
– Дамы и господа! Товарищи! Великий маг из Дамаска! Хранитель печати Арканума Семерых! Ануар Аль Нахи́!
Затем вскинула вверх левую руку, и оттуда, из-под самого купола полыхнул языком черного пламени огромный лоскут шелковой ткани, скользнул вниз, и, коснувшись арены, рассыпался тысячью гаснущих искр. В центре манежа теперь стоял одетый во все черное Анвар Иванович. Сельчане ахнули и забили в ладоши. Факир поднял руку и, не дожидаясь тишины, заговорил:
– Друзья! В благодарность за ваше гостеприимство, – он взглянул на Орлашина, – и в ознаменование Великой Октябрьской Социалистической Революции мы проведем сегодня сеанс одновременного погружения каждого сидящего в этом зале в его персональную, индивидуальную, так сказать, трансцендентную реальность, в свое неосознанное экзистенциальное предпочтение, товарищи!
Публика замерла.
– Вчера один удивительный человек, одна девушка спросила меня что такое счастье. Счастье, друзья мои, это когда наша внутренняя реальность совпадает с реальностью внешней. Полное совпадение с миром и важными для нас людьми. Счастье случается, когда надежда, любовь и обстоятельства соединяются вот в этой точке, – Анвар коснулся ладонью груди, – И поэтому нам всем важно знать, действительно ли места, куда мы стремимся или отношения, которых хотим, сделают нас счастливыми. Сегодня я покажу вам ваше возможное будущее в состоянии, так сказать, обретения цели. Вы окажетесь в тех местах, и в тех обстоятельствах, в которых хотите или хотели бы оказаться и поймете стоит ли ваша цель вашей жизни. Я лично искренне желаю вам совпадения. Ничего не бойтесь. Единственное что от вас требуется – это полное доверие. Я буду все время рядом. С каждым из вас.
Анвар замолчал. Медленно погас свет. Минуту, другую ничего не происходило. Когда по рядам пополз шепоток, и кто-то в первом ряду чиркнул спичкой, вспыхнул яркий солнечный свет…
…Зинаида Антоновна прикрыла глаза ладонью:
– Вот ты, ешкин-кошкин!
Это, машинально брошенное “ругательство” удивило потому, что фраза была одновременно и чужой, и привычной для любой неприятности, которой на этот раз оказался свет фар, полоснувший по дешевым занавескам окна, в которое она выглянула посмотреть не идет ли там ее Алеша… Алеша?.. Новые воспоминания вспыхивали легкими послевкусиями забытых и, должно быть, пережитых эмоций. На секунду Зинаида Антоновна запаниковала. Но та, иная жизнь, казавшаяся только что настоящей, с Орлашиным, Варей и шапито неожиданно схлопнулась и растаяла, как будто бы ее никогда и не было.
Точкой отсчета новых воспоминаний было двадцатое июня. Лето, педучилище, курсантик в парке: “Разрешите познакомиться…” Через месяц – двадцатого июня – Алешка залез к ней в окно. На второй этаж с букетом роз. Делать предложение. Целую неделю вся общага только об этом и говорила. И они уже десять лет как женаты, и – гарнизоны, переезды, ожидание перевода куда-нибудь поюжнее, хотя бы, в Хабаровск, в штаб округа. Алешка, застрявший в старших лейтенантах, и она – вечная методистка гарнизонных библиотек. И уже два года, как они живут в этом двухэтажном казенном доме на окраине офицерского поселка за четыреста километров от Аляски, по эту сторону Берингова моря. Сегодня утром в дивизион приехал проверяющий. Нагловатый седой полковник. Заходил в библиотеку, и она – Зина – кажется, ему понравилась.
– Может быть мы за вами в Хабаровск с мужем?
– Может быть.
И как раз вовремя забежал Алешка:
– Здравия желаю, товарищ полковник. Старший лейтенант Мельников…
Потом полдня помогала Елене Ивановне с каталогизацией. Домой вернулась уставшая и немного встревоженная.
Хлопнула дверь, Зина вздрогнула.
– Зинка, ты дома?