Русалка

— Ты ведь не раб? — закинула пробный шар.

— Не раб.

Он не врал. И врал одновременно. Я уже насмотрелась на эмоции рабов в Халифате — на обреченную покорность, на затаенную ненависть, на зависть к свободе, на решительность дожить до окончания срока или безнадегу. Эти эмоции были в полуорке, и саднили они едва ли не больнее, чем у многих рабов.

Потому что он был свободен.

Глава 63

Я почувствовала себя гончей, следующей по следу. Мое магическое чутье было напряжено сейчас по-максимому, я одновременно отслеживала всех людей и нелюдей в пустыне, контролировала их эмоциональный фон, экранировалась от паникующего Рохеиса, держала водяную защиту, огромный шар воды над нашими головами… я была практически в полу-трансе, и вскрывшийся передо мной источник информации стал будто алая тряпка для быка. Какая мне разница, что там у него за проблемы? Пусть сам их решает. Но…

— На что тебя поймали? Говори же, — я практически шипела, во мне будто прорезалась родственная связь со змеями, которую я давно в себе подозревала. Мои глаза полуприкрыты, но при этом не моргают, несмотря на яркость солнечного света, я чуть покачиваюсь в такт дыхания. — Такая крепкая связь, я чую…

— Я ничего не скажу!.. — рычит он пытается вырваться, но путы воды сжимаются сильнее перекрывая ток крови, а голову он и вовсе отвернуть не в силах — я уже поймала его взгляд.

— Конечно, не скажешь. Цена за разговорчивость — смерть. Смерть ходит по пятам… не твоя смерть…

— Прекратите! — кричит в панике этот огромный сильный мужчина, готовый в любой момент пожертвовать своей жизнью. Своей, но не тех, кто ему дорог.

— Кто же, кто же… родители? Нет, нет связи с предками. Ты один… хотя нет, есть братья… братья здесь, в пустыне… не бойся, никто из них не погиб… пока…

Он замер, не в силах сопротивляться, зрачки его расширились, оставив от радужки тонкий ярко-зеленый ободок. Зеленые глаза у такого амбала — какая романтика…

— В одной связке, всю жизнь. Братья единокровные. Но их смерть ты бы пережил. Потому что своя смерть освобождает, но…

— Нет! — не голос даже, предсмертный хрип.

— Ребенок, — буквально чую, идя по следу чужих чувств, ощущаю все словно от первого лица: тепло прикосновений, нежность коже, тяжесть на руках. — Такой маленький, теплый, хрупкий… девочка. Дочь.

Его резануло такой болью, что я дернулась, выпадая из транса, а следом пришла агрессия, дикая ярость родителя, защищающего свое дитя. Он рванулся из пут, буквально выворачивая кости из плена мышц. На одних инстинктах я взлетела в воздух, обхваченная потоком воды ниже пояса, словно огромная анаконда, впилась в его бычье горло под подбородком когтями, ловя взгляд:

— Говори сам. Говори, иначе я вскрою тебе череп и все равно все узнаю! Говори, я клянусь, что не подвергну опасности твою семью ни словом, ни делом. Клянусь! — повторила уверенно. Выдержала паузу. Он молчал, только дышал, словно загнанное животное и дико вращал расширившимися глазами. — Твоя дочь в рабстве? — подсказала я.

Несколько секунд он пялился неотрывно в мои глаза, а потом опустил веки, расслабил все мышцы, и я поняла, что победила:

— Да, — прозвучало тихо и хрипло, словно хруст сухого полена в костре.

— Почему? Этот старый урод же утверждал, что дети рабов рождаются свободными, если родители сами их не продадут? Мать ребенка это сделала?

Он отрицательно качнул головой и все же признался:

— Таков был ее контракт. Я не знал, а ей приказали не говорить. Родители продали ее за долги с условием, что рожденные ею дети тоже становятся рабами. За такой контракт платят больше. Она должна была оказаться в доме удовольствий, но купец выкупил ее и еще… других девушек. Для нас.

— Для орков? — не поняла я.

— Нет… да… они были служанками в доме, где нас растили. Мы ведь были свободны, на полуорка нельзя надеть ошейник, потому что он его снимет. Такова наша способность. Орков ничто не может удержать против его воли.

— Но как-то ведь вашего отца держали в плену? Как рождаются полуорки?

— Он не снимал ошейник, чтобы выплатить виру за свой проигрыш в бою. Таков закон орков. Тот, кто проиграл в бою, кто показал свою слабость, должен отработать так, как хочет победитель. Хочет он, чтобы орк носил ошейник — тот будет носить, но на деле он может снять его в любой момент.

— Вы тоже это можете? — заинтересовалась я. — Снять ошейник с себя и с любого человека?

— Только с себя, — поморщился орк. — И это будет не так просто. Если бы мой дар подчинять землю был сильнее, меня бы не сделали простым охранником, а учили бы дальше. Но я обычный, все мы обычные, одно разочарование.

Я нахмурилась, сопоставляя факты:

— А почему орки, даже обычные, способны противостоять магии ошейников? И зачем разводят полуорков и учат их… дальше работать с ошейниками, не так ли?.. — меня как током шибануло, — так это оркская технология, ее не в Халифате придумали?!

— Племя орков держится на иерархии, на подчинении слабого сильному, подчинении всех вождю и шаману, подчинению даже вождя и шамана, общим законам и традициям. Всех их держит общая огромная клятва, сеть из клятв и законов, сеть силы, что привязывает их к земле и питает. Люди смогли разгадать часть этой силы и применить…

— Создав ошейники подчинения, — кивнула я задумчиво. Вот ведь, кто-то строит АЭС, а кто-то делает ядерные бомбы.

— Но есть много оговорок: нельзя заставить подписать контракт силой, нельзя не указать условий, нельзя пойти против некоторых законов орков, которые вписываются в контракт…

— Но можно заставить подписать обманом и шантажом, сделать женщину проституткой и тут же отнять у нее еще не рожденных детей, — покачала я головой.

— Раньше нельзя было, но люди нашли какую-то уловку, — он поморщился. — Для этого они и стараются пленить орков и получить от них потомство, преданных талантливых магов-полуорков, которые смогли бы найти другие слабые места в технологии подчинения. Но они не могут, таких очень мало. На самом деле это не маги-полуорки, это те, кому было суждено стать в будущем шаманами… но они нигде не учились, а человеческая магия нам не подходит, она отличается от нашей. Слишком много других стихий, — он покачал головой, не в силах объяснить, но мне и этого хватило.

— Так значит, твоя дочь и жена в собственности у этого урода…

 — Милана умерла во время родов, — вздохнул горестно полуорк. — Кроме дочери у меня никого нет, но выкупить ее я не в силах.

Я насторожилась.

— Но право выкупа указано в контракте? Он ведь стандартный, это правило не исключено?

— Да, ее любой имеет право выкупить на свободу, заплатив виру в двадцать золотых. Я зарабатываю пятнадцать в год, но двенадцать из них уходят на содержание: на еду, одежду, крышу над головой для нас обоих, другие вещи. Первые года ничего не оставалось, потому что я должен был платить за кормилицу и няню, но затем я смог скопить уже пять золотых, но…

— Этого слишком мало, — кивнула я.

— И все время что-то случается. То она заболевает — и приходится платить лекарю, то разобьет какую-нибудь статуэтку в доме, куда вообще не должна была заходить…

— Так это нянька не досмотрела за ребенком! — возмутилась я.

— Няней ее служит жена моего брата, она присматривает за всеми детьми, и ее отвлекли в этот момент по другому делу.

Понятно, все специально. Контракт, из которого не вырваться.

— А почему ты просто не уйдешь работать на другого купца, который будет тебе больше платить? Будешь платить только за содержание…

— Тогда ее просто продадут в дом удовольствий и не скажут мне, куда. У меня нет прав на ребенка, она чужая рабыня.

Я содрогнулась, вспомнив свои ощущения:

— И сколько ей лет?

— Пять.

— Убью этого урода, — я уже вытянула руку, но Рохеис перехватил меня за запястье:

— Не смей!

— Не надо! — одновременно закричал полуорк.