Ультрафен

– Силантич просил не задерживаться, – напомнил водитель.

Быстрым шагом Анатолий вбежал по ступенькам входа в здание и скрылся за высокими дверями. Мягкие дорожки встречали посетителя, начиная от дверей вестибюля, и расходились по коридорам направо и налево. Внутренняя отделка помещения была сработана под дерево из щитов ДСП, и люстры придавали торжественность и респектабельность помещению. Важность разместившихся под одной крышей учреждений: суда и прокуратуры.

Кабинет следователя прокуратуры шире и просторнее, чем у следователей уголовного розыска. В нём было всего два стола – следователя и секретаря, который пустовал по причине беременности последней, о чем Феоктистов знал.

В стену встроен шкаф для одежды. В простенке между окон полированный шкаф с юридической беллетристикой, внизу за закрытыми дверцами – чайная посуда, сладости и кое-какая женская принадлежность. У стола следователя невысокий сейф, как и у них в кабинете, только не облупленный и не оцарапанный.

И еще была одна отличительная особенность, подчеркивающая принадлежность помещения женщинам – цветы. До такого не всякий мужчина дойдет, пусть даже их четверо на маленькой территории.

За столом сидела следователь Мáлина, молодая женщина, лет тридцати. Симпатичная, даже красивая, но статус учреждения и внутренняя дисциплина, отразились на ее внешности, и не только на форме одежды, но и на лице – оно было непроницаемым, казалось холодным, что заставляло не только посетителей, но и друзей, держать с ней дистанцию.

Она была в костюме, под ним белая блузка с отложным воротничком и на бархатной коже лежал маленький золотой медальон в виде сердечка, уголком направленный на впадинку груди.

На стульях у стены сидели работники медвытрезвителя: старший лейтенант Бахашкин, сержант Галимханов и медработник Глотко. При появлении Феоктистова троица переглянулась и на их лицах появилась растерянность.

– Здравствуйте! – поздоровался сразу со всеми Анатолий и обратился к Мáлиной: – Светлана Ивановна, мне срочно надо с вами переговорить. Дело безотлагательное.

– Здравствуйте, Анатолий Максимович! – ответила Мáлина и кивком головы сделала присутствующим знак: выйдите, – и те, гуськом друг за другом, по старшинству, направились за двери.

– Что у тебя, Толик? – спросила она с некоторой живостью, черные глаза её несколько потеплели. Пальцы длинные с розовым маникюром закрутили карандаш, она постоянно в руках что-нибудь держала. Поведя головой из стороны в сторону, она закинула за плечи густые вьющиеся волосы.

Феоктистов, приставив к противоположной стороне её стола стул, сел.

– Слушай, Свет, что происходит? – навалился он на стол, положив на него руки, как школьник на парту.

– А что происходит? – не поняла она.

– Ты, почему у меня дело забираешь этих?.. – кивнул на двери.

Мáлина усмехнулась.

– Ну, а зачем его разрывать?

– Ты понимаешь, что там не только должностное преступление, но и уголовное?

Светлана наклонила голову и пристально стала смотреть на пальцы, на предмет, которым они играли.

– Толя, я всё понимаю. И кое-что, похоже, более твоего. – ("Ой ли!") –Поэтому прошу тебя, предоставь это дело прокуратуре. По секрету: им заинтересовались… – показала глазами на потолок, дескать, высшие инстанции. – Оно выходит из ряда проходных. Ты понял меня?

Феоктистов посмотрел на её пальцы, потянулся к ним и вытянул из них карандаш. Тоже закрутил им.

– Хорошо, Светик, – согласился он. – Я тебе передам его готовеньким, испеченным, пальчики оближешь. Но, только дай мне время до завтра, хотя бы до утра.

– Тебя в нём что-то заинтересовало?

– Да. Убийца.

Мáлина вскинула на него удивленный взгляд и отобрала карандаш.

– Поиграл и будет. Что, конкретный?

– Конкретный.

– И кто?

– Галим.

Мáлина недоверчиво хмыкнула.

– Он что, сам признался?

– Вот этого я и хочу добиться от него. Ибо у меня есть в том твердая уверенность.

– А Мизинцев тогда кто?

– Такой же соучастник преступления, как Бахашкин и Глотко.

– Ты что же, хочешь новый следственный эксперимент привести и поймать Галимханова за руку на вентиле?

– Разумеется, хотелось бы. Но я его поймаю на другом. Кстати, какие тебе дал показания бедолага Мизинцев по поводу своих травм?

– Я с ним пока не занималась. Он в больнице. Но вот по показаниям его колег: запнулся о кушетку, упал на пол, на кафель…

– …и бился головой об него до посинения и ссадин. И ты веришь этой галиматье, Света?

– Да это разве главное?

– А ты считаешь: избиение подчиненного, с нанесением ему тяжких телесных повреждений – это не главное?

– Откуда ты знаешь?

– Первое – глянь на кулаки Шалыча. Второе – собственное признание потерпевшего, и третье – заключение травматолога.

– У тебя что, есть письменное показание Мизинцева?

– Письменного нет. Но он мне рассказал, что произошло в их вытряхвителе, как в народе говорят.

– А-а, Толя, – отмахнулась она, – они сейчас как дети, один на другого валят.

– И завалят. Втроем одного – завалят. Исковеркают жизнь пацану.

Мáлина посерьёзнела, карандаш в руке стал торчком.

– Успокойся, Толик. Никто никому не позволит коверкать жизнь. Каждый получит то, что заслуживает. – При этом пристукивая по столу торцом карандаша, как бы расставив точки. ("Какая самонадеянность!") А твоя работа этому только поспособствует. И прими мою искреннюю благодарность за помощь.

– Светлана Иван-на, так вы мне даете время?

– Ну, хорошо, – она улыбнулась. – До утра. Цени мое к тебе расположение.

– Спасибо, Светик! И ещё. Об этом им, – кивнул Анатолий на двери, – ни слова. Пусть знают, что их крутят с обеих сторон и понервничают. Договорились?

Феоктистов положил свою широкую руку на её изящные пальчики. В ответ Мáлина едва заметно кивнула, не поднимая глаз.

– Ну, вот и ладушки.

Феоктистов благодарно пожал ей руки и поднялся.

– Так до завтра, Светлана Ивановна?

– До завтра, Анатолий Максимович!

Она с той же шуткой отвечает ему, которая прослушивалась в его голосе. Но в её голосе едва заметно прозвучали нотки не то разочарования, не то сожаления об их короткой деловой встрече.

В коридоре на жёстком деревянном диване, лавке со спинкой, сидели Бахашкин, Галимханов и Глотко, о чём-то негромко переговаривались. На стук двери обернулись – из кабинета вышел Феоктистов.

Анатолий обвел троицу насмешливым взглядом и остановил его на Галимханове.

– Ну что вы, гули, приуныли, клювики повесили?

Но шутка его осталась без ответа.

– В общем, так, убивцы, – посмотрел на часы на руке, – сейчас девять. Через час-полтора, то есть к половине одиннадцатого я жду вас у себя в управлении. Поняли?

Бахашкин и Глотко заерзали, Галимханов пренебрежительно хмыкнул. Феоктистова это задело.

– А тебя, Галим, я приглашаю в первую очередь.

Промелькнула та же ухмылочка.

– Ну, вот и договорились.

Анатолий поспешил по коридору к лестничному маршу, и троица взглядами провожала его до сворота.

– Сашька, ты пошто с ним так, а? Поговорить с ним надо, по-дружески, ага. А ты, ишь как зыркаш, – недовольно проговорил Шалыч.

– Поговорим… Придёт время, поговорим, попожжа…

– Ну, смотри. Будет те потом попожжа.

Чувствовалось, что Галимханов не терял в себе уверенности, которая больше походила на бесшабашность.

4

Феоктистов сбежал со ступенек крыльца и открыл дверцу ПМГ.

– Вперед, Коля! В сангородок.

Машина прошла по улице Горького, затем свернула на Мира. Проехав минут пять, пересекла Восточную улицу и нырнула в проулок между приземистыми одноэтажными коттеджами поселка Северный и из него вывернула на площадку перед сангородком. Перескочив трамвайную линию, остановилась на площадке у поликлиники среди легковых автомобилей.

– Жди, Коля, я скоро.