Моя девочка

Я читала маму как открытую книгу и даже немного сочувствовала ей. Я поймала мужчину, которого она искала всю свою жизнь. Неужели у ее хватит смелости унизить меня перед ним и даже броситься на него в надежде, что он сочтет ее более привлекательной?

— Моя дочка — прелестная дурочка, — рассчитанная на мужчину пауза. — Жаль, что еще больше похудела. Кожа да кости… Но вы, Филипп, мне кажется, заслуживаете более подходящей партии. Вы с вашим умом и вашей внешностью…

Я не верила своим глазам, не верила своим ушам. Все происходящее напоминало какой-то цирк, созданный моим неуемным воображением.

Может быть, я все еще в больнице, мама смотрит на меня, осторожно протирая слезы носовым платочком, чтобы не повредить косметику, и шепчет, чтобы ее кровиночку уже поскорее перевели в общую бесплатную палату?

Слова словно ножи, как же больно они могут ранить. Я, значит, не подхожу Филиппу. А кто подходит, не она ли?

Отчаянно болят ребра, ноет рука, но сердце ноет куда сильнее. А вдруг наша с Филом жизнь — это тоже мираж, и вот сейчас все развеется, а я останусь одна в материнской квартире?

Как же мама хороша собой! И у нее такая женственная фигура, не то что у меня, суповой набор. И этот блеск в глазах, от которого сходят с ума мужчины.

У меня темнеет в глазах.

— Фил, можно, мы уже уйдем отсюда? — шепчу я еле слышно.

— Присядь, дорогая, мы тут на минуточку, — говорит Филипп мне, присаживая на круглый стульчик без спинки. Жесткий и жутко неудобный.

Я только сейчас подумала о том, что у нас, видимо, в семье были деньги. Но я работала каждое свое лето в лагере, да еще и подрабатывала по вечерам во время учебы.

— О, так это свадьба по залету? — ехидно интересуется мать.

Я вскидываю руку, убрать упавшую на лицо прядь волос, и ее красивый полный рот кривится на одну сторону. О да, часы. Задрался рукав нового дизайнерского платья, и они стали видны от моего движения.

— Надо признаться, удивила. Ну ты и отхватила себе муженька! Это насколько же надо ноги раздвинуть…

Я прикрываю веки, монотонно качаюсь на стуле, представляя себя в другом месте и в другое время. Я и сама знаю, что недостойна Филиппа. Я и сама знаю, что я — лишь игрушка. Его девочка. Потом возможно я наскучу ему, он найдет себе другую. Он потешится и все-таки бросит.

Но она все же моя мать. Зачем Филипп привез меня сюда? Зачем она так?!

— На этом стоит остановиться, теща.

Я вздрагиваю, приходя в себя от резкого тона Фила.

— Моя девочка не беременна, но если это случится, я буду только рад. Мы очень любим друг друга, и я надеюсь, так будет продолжаться еще очень и очень долго. Желательно всю жизнь. А сейчас, позвольте…

Я с трудом разлепляю веки и вижу, как Филипп цепко подхватывает мою слегка прифигевшую маму за локоток, выводит в комнату и плотно закрывает дверь.

Находятся они там слишком долго, минут через десять-пятнадцать. Я даже успеваю хлебнуть травяной чай из сколотой с края чашки, ставший холодным и еще более противным.

Мать держится молодцом, но щеки горят так, будто ее отхлестали по ним.

— Думаю, мы обо всем договорились, — предельно вежливо заканчивает Филипп, а мама лишь коротко кивает, прикусывая губу.

Пожалуй, теперь она выглядит на свой возраст. Веки покраснели и набухли, косметика немного сползла, плечи опустились.

Обжигает меня таким взглядом, что я кашлю.

— М-да, все оказалось куда хуже, чем я думал, — говорит Филипп, когда мы возвращаемся к машине.

— Это ты о моей матери?

— Это я о тебе. Ты изумруд, Кира. Неограненный драгоценный камень. А тут тебе крайне долго доказывали, что ты всего лишь стекляшка. Осколок стекла от пивной бутылки. Так и вправду поверить можно во что угодно, если слишком долго повторять одну и ту же ложь. Забудь об этой женщине. Ты сделала себя сама. Ты храбрая, прекрасная и ты настоящая.

— Так о чем это вы договорились? — хриплю я.

Филипп молчит. Отвечает на несколько звонков, продолжая вести машину.

— Прощай, дом, милый дом.

— Это не дом! — взрывается Фил. — Это не твой дом!

Паркует машину у обочины, прижимает меня к себе и яростно целует.

— Мой дом там, где ты.

***

Это был последний раз, когда я видела или слышала что-то от своей матери. Что, возможно, и к лучшему. Фил очень ясно дал понять, что она должна держаться от меня подальше. Он сказал, что больше не позволял токсичным отношениям притуплять мой прекрасный блеск.

Еще одна причина моей тревоги — первая встреча с Лизой.

Я ждала и более чем ожидала ее гнева. Я приготовилась к ее ненависти, ведь ненависть — это так привычно для меня. Ненависть — это все, что я заслужила. Это мой мир, мой и моей матери, в котором я жила достаточно долго, чтобы поверить в него.

В моей груди тяжелым камнем лежало сожаление за то, что я предала нашу дружбу и воспользовалась ее доверием. Она была моей лучшей подругой, и я считала это само собой разумеющимся.

Удивительно, но ее реакция была полной противоположностью ожидаемой. Она обняла меня и заплакала, обвиняя себя в моем похищении. Я плакала тоже, обвиняя себя в том, что я такая дерьмовая и лживая подруга.

Мы говорили, говорили долго. Мне нужно, мне было жизненно важно, чтобы она поняла, что случилось между мной и ее отцом.

Она сказала мне, что поставила себя на мое место, и, хотя на то, чтобы привыкнуть, потребуется время, она поняла. Фил был прав, когда сказал, что его дочь действительно замечательная. Еще она сказала, что окончательно принять наши отношения ей помог один друг, а что это за друг, она умолчала.

Но я же мачеха! И я вытяну из нее правду калеными щипцами!

— Чего хочет моя непослушная девочка? Должен ли я накормить тебя, прежде чем сам тебя сожру?

Его пальцы задирают мой огромный свитер, захватывая мою голую грудь. Ведь я не ношу нижнего белья. Он обхватывает меня, его другая рука исчезает в моих джинсах, и мои веки закрываются от его прикосновений.

— Ммм… похоже, моя девочка хочет десерт перед ужином.

Второй палец попадает будто случайно между моими складочками, и я растекаюсь в его объятиях. Он несет меня в свою комнату.

В рекордно короткие сроки мы оба оказываемся обнажены, и он прижимает свои губы к моим ноющим складкам.

Папочка лижет, сосет и кусает, пока я не вздрагиваю под его хваткой, и мой оргазм разрывается во мне миллиардами новых миров.

Филипп раздвигает ноги и проталкивается внутрь. Просто, без изысков.

— Бля, я скучал по тебе.

— И правда, скучал.

С каждым словом он выходит и снова входит.

— Никогда не позволю тебе выходить из этой комнаты, пока ты дома.

Моя спина скользит по простыням, и я провожу пальцами по завиткам его волос.

— Я люблю тебя, — стону я, открываясь ему шире.

С каждым яростным выпадом он берет, владеет и доминирует. Мое дыхание становится тяжелым, и я снова взрываюсь, не сдерживая хриплые крики. Сделав еще один толчок, чтобы завладеть мной полностью, покорить самую глубокую часть меня, он запрокидывает голову, рычит и освободаетс от спермы.

— Я тоже тебя люблю, непослушная девочка.

Он захватывает мои губы, запечатывая нашу любовь.

— Сделай меня счастливым человеком. Позволь мне владеть тобой вечно. Будь моей навсегда. Выходи за меня.

Мои глаза широко открываются.

— Что? Так это была не шутка? Ты хочешь жениться на мне?

Его тихий смешок вибрирует в моей груди.

— Я уже владею тобой. Ты носишь мое обручальное кольцо. Я забрал каждую твою частичку — от твоего разума до этой красивой дырочки. Моя дырочка. Можешь даже оставить свою фамилию. Ты ведь помнишь, кому ты принадлежишь, Кира?

Мое сердце сильно бьется в груди. Его жгучий взгляд сверлит меня в ожидании моего ответа. По тому, как он смотрит на меня, с каким с доверием, любовью и желанием, я знаю, что он всегда будет второй половиной моей души. Слезы жгут мои глаза. Меня пробирает дрожь, и я прижимаю его губы к своим, целуя изо всех сил.