Отпусти меня

— Не подходи!

Я вываливала всё, что было у меня внутри, чувствуя, как по щекам текли слёзы. Я кричала и ревела — впервые за очень долгое время, с того дня, как сделала то тату на шее. Я была уверена, что избавилась от всех эмоций, но моя сестра оказалась в очередной раз права — я просто спрятала их, затолкала как можно глубже. И вот, они прорвались наружу, при этом грозя вырвать из меня душу вместе с органами.

— Маша, — осторожно позвал меня Павлов.

Резко обернувшись к нему, оставаясь при этом на расстоянии, я крикнула:

— Неужели ты не видишь, что я сломана?! Разбита, раскрошена на осколки! Тебе это нравится?! Ты можешь честно, глядя мне в глаза, сказать, что тебе нравится то, что ты видишь перед глазами?!

Несмотря на мой запрет, Павлов всё же приблизился ко мне, а после, преодолев сопротивление, обнял, прижав к себе. Вдохнув его запах — такой знакомый и такой родной, я заплакала пуще прежнего, но уже не кричала. Просто осела в том поле, утянув доктора за собой. Тот послушно опустился на землю, баюкая меня в своих руках. И, когда я выплеснула все эмоции на его рубашку и притихла, Док осторожно довёл меня до машины, усадил в тёплый салон и повёз в сторону дома. Всё — в полной тишине.

Когда автомобиль остановился перед моим подъездом, слёзы уже высохли, но выглядела я наверняка не фонтан. Павлов молчал, я не знала, ждал ли он, пока я выйду, или же просто не мог подобрать слов. Но они были у меня. Очень долгое время ждали своего часа. И, раз уж мы заговорили об отношениях — момент настал.

Не поворачиваясь кМише, я негромко спросила:

— Ты помнишь тот день, когда мы расстались? Оба дня…

— Помню, — также тихо ответил мужчина.

— А ты помнишь, о чём попросил меня тогда?

Глава двадцать первая

Два года назад

Тот день определённо нельзя было назвать лучшим в жизни Маши. Нет, со стороны всё казалось прекрасным — она сходила на маникюр, сделала милые, розовые, девчачьи ноготки с парочкой сердечек, заглянула в свою любимую кофейню и, вместе с кофе прихватила пару булочек, после чего с чистой совестью вернулась домой. Обычный, ничем не примечательный выходной.

И всё же — что-то казалось иным. Может быть, тот факт, что она планировала провести субботу без Миши — он собирался на какой-то сабантуй со своими коллегами. При этом, до последнего было не ясно, пойдут они куда-то или нет, всё решалось чуть ли не в последнюю минуту. И Маша, как бы малодушно это не звучало, мысленно молилась о том, чтобы Павлов никуда не ушёл. Она скучала — на неделе у них обоих было не так уж много свободного времени, и они всего лишь разок встретились и сходили в кино. Перед этим, конечно, пару часов колесили на машине по городу и окрестностям, болтая о пустяках. Миша поделился своими планами — Смык позвал его поработать в клинике, которую тот открыл, и мужчина взвешивал все «за» и «против».

Он в принципе казался сильно замороченным в ту неделю. Было много сложных операций, а Миша всегда слишком сильно погружался в работу, отключаясь от реальности. Сергеева понимала это — у неё и самой после увольнения второго райтера деньки выдались почти адскими, и после работы она мечтала лишь о мягкой кроватке и порции сна.

Но, несмотря на всё это, рыжая чувствовала — что-то не так. Какое-то неприятное чувство поселилось в её груди, где-то в области сердца, и периодически словно невидимая рука сжимала орган, мешая ему правильно работать. Это было так странно и непохоже на Машу. Она не узнавала саму себя. Особенно когда, узнав о том, что Миша всё же поедет гулять с коллегами, не выдержала и расплакалась. Это было, мягко говоря, не в её стиле — девушка всегда с охотой отпускала любимого проветриться, понимая, что невозможно проводить бок о бок всё своё свободное время. Все вылазки доктора поощрялись, ведь они его радовали, а для Маши не было ничего важнее счастья её мужчины.

Однако, в тот день организм и понимание дали сбой. Либо, женское нутро чувствовало — что-то грядёт. Что-то, что изменит её жизнь навсегда. И эти перемены Машу пугали.

День она провела лениво — за просмотром фильмов. Ей было скучно и немного грустно. За полгода она так сильно привыкла каждый выходной проводить с Мишей, что без него просто не знала, куда себя деть. Вся её жизнь уже давно вращалась вокруг него, и, оказавшись в одиночестве, рыжая почувствовала себя собакой, которую бросил хозяин. Ужасное, но очень верное сравнение. Это коты — существа самодостаточные, которые больше всех любят только себя. А собакам — им человек нужен, они без него тоскуют.

Вечером Маша покосилась в сторону молчавшего телефона и написала короткое «Как день?». Меньше чем через минуту её телефон зазвонил и, не скрывая широкой улыбки, девушка ответила:

— Привет.

— Привет, Мандаринка, — ответил её самый любимый в мире человек.

— Как отдыхаете? Время уже десять, вы там наверняка уже веселые, — отметила рыжая с усмешкой.

Трубка чуть помолчала, после чего голосом Миши выдала:

— Я дома. Не поехал никуда.

Сергеева даже села от такого заявления. С её языка чуть было не сорвался закономерный вопрос «тогда почему я сейчас не с тобой и мы проводим выходной отдельно?», но девушка проглотила его. Причин могло быть много. Вдруг, он решил всё действительно в последний момент, где-то за минуту до звонка. Или же ему просто нужно было немного свободного времени и пространства. Такое возможно, это нормально. Людям свойственно отдыхать друг от друга. Особенно, когда они чуть ли не связали жизни вместе. Иногда приходит и усталость. Нужна перезагрузка.

Мысленно прочитав эту мантру, девушка сказала:

— Понятно. А завтра какие планы у тебя?

— Завтра я приеду к тебе.

— Интересный поворот, — протянула Маша игриво, — И что мы будем делать?

— Разговаривать, — секундное молчание и негромкое, — О нас.

У рыжей будто все внутренности оборвались. Словно кто-то перерезал невидимые ниточки, которые держали всё на своих местах, и органы рухнули, сбились в бесформенный комок. Она вскочила с дивана, на котором так удобно расположилось до этого, и чуть ли не крикнула полным паники голосом:

— Зачем? Разве с нами что-то не так?!

У неё сердце ходуном ходило — того и гляди выскочит. Нет, можно было предположить, что Павлов решил сделать ей предложение, вот только интонации в его голосе красноречиво намекали на то, что колечка на пальце не будет.

— Маша… — голос мужчины самую малость дрожал, — Давай завтра. Пожалуйста.

— Нет! — всё-таки выкрикнула девушка, которая уже была близка к истерике, — Я до завтра просто не доживу, если ты не скажешь мне это сейчас. Ты что… — Сергеева запнулась и добавила еле слышно, — Хочешь расстаться?

Тишина. Гнетущая, давящая на уши, плечи, сердце, мозг — на всё. А после — тихое, но твёрдое:

— Да.

И всё — она сорвалась. Нырнула в ту самую истерику. Хождение по краю закончилось. Маша оказалась в самом эпицентре омута, и с трудом понимала, что происходит.

— Почему? — также тихо спросила девушка, понимая, что повысь она голос — и всё, её накроет, — Что я сделала не так?

— Дело не в тебе, — попытался объяснить мужчина, но рыжая его прервала истеричным:

— Да конечно во мне! Это ведь ты хочешь со мной расстаться, а не я с тобой! Разумеется, я виновата!

— Нет…просто…я не могу так.

— Как? — шепнула Маша, — Ты не любишь меня?

Казалось, прошла вечность, но на самом деле тишина длилась не больше трёх секунд, после чего рыжая услышала не слишком уверенное, но, как ни странно, твёрдое:

— Не люблю.

Дальнейшее Сергеева помнила смутно. Миша что-то говорил — что он не случал по ней, последние полторы недели сводил их встречи к минимуму, и всё чаще старался сбежать от неё. Признался, что в последние дни звонил и писал не потому что хотел, а потому что чувствовал, что должен. Что делал всё для неё не из-за желания, а потому что нёс за неё ответственность. Ведь они были вместе — Маша была его девочкой, которую он пообещал оберегать и защищать. Но она стала обузой и начала душить мужчину.