Закрученный (ЛП)

Да и откуда тебе? Ты жил в своем маленьком человеческом мирке, не подозревая о тварях, крадущихся во тьме.

— Тем не менее, я знаю, что можно создать союзы.

— С кем? Ведьмами? Они знают, что мы жаждем их крови и не можем контролировать себя в их присутствии. Они бы рассмеялись тебе в лицо, если бы ты предложил им перемирие. Так кто остается? Феи? Мы питаемся людьми, которых они считают своими детьми. Они бы уничтожили нас, если бы могли. Не забудем о фее-принце, которого ты помог убить, и принцессе-фее, которая пыталась убить тебя. Как насчет гоблинов? Это вообще бездушные существа, которых заботит только еда, которая, так случилось, является живой плотью. Нашей плотью. Мне продолжать?

— Да, — ответил он с блеском в глазах и подергиванием на губах. — Объясни мне, почему вы враждуете с другими вампирами.

— Объясни мне, почему люди враждуют с другими людьми.

Он провел языком по зубам.

— По большей части люди хотят мира.

— И поэтому до сих пор не нашли способ прийти к нему.

— Как и вампиры.

Они стояли, в тишине уставившись друг на друга. Она не могла отдышаться, боль в плече раздувала ее пыл, и возможно, делала ее раздражительнее, чем она могла быть, когда Эйден вот так спокойно излагал свою точку зрения.

— Эйден, — смягчившись, произнесла она. — Мир — прекрасная мысль. Но на этом все. А иногда это плохая мысль. Ты сдашься во имя мира, позволив моему отцу занять трон, или будешь сражаться с ним?

— Сражаться, — не колеблясь, ответил он. — Затем я начну войну, пока вампиры из других фракций не повинуются. Иначе они будут уничтожены. Поставим примеры всем в назидание, и, наконец, воцарится мир.

Любой ценой война была классическим мировоззрением Влада Цепеша, и тем, что Эйден раньше не поддерживал. К тому же, второй раз за последние пять минут Эйден говорил в точности, как ее отец. И третий за день.

Возникшая мысль напугала ее.

Частицы отца каким-то образом попали в него и теперь управляли им? Но как? Память Эйдена спуталась с памятью Виктории, не ее отца.

Если только… это были ее взгляды? Они остались вместе с парой ее воспоминаний?

Влад всегда видел в людях пищу и не более, хотя когда-то сам был человеком. Он научил своих детей смотреть на них так же. Она предполагала, что власть ударила ему в голову. Всем им. Но больше, чем мысль о превосходстве над людьми, им владела мысль о превосходстве над всеми расами. Король над королями, Бог над богами.

Мысль о мире была вторичной, дорога к миру — жестокой и ужасной.

Влад часто говорил, пусть лучше все будут уничтожены, чем пойдут против него.

После того, как она познакомилась с Эйденом и увидела, что он готов перенести за тех, кого любит, все ее мировоззрение изменилось. Влад разрушал надежды, Эйден возрождал. Влад наслаждался чужим провалом, Эйден сопереживал. Влад никогда не был доволен, Эйден находил радость во всем, в чем только мог.

В этом она завидовала ему. Не то что бы она была сейчас абсолютно против войны, но однажды она встретится с отцом лицом к лицу. Однажды она уничтожит его, иначе он никогда не позволит Эйдену править.

Влад будет бороться до последнего, а он не знает пощады.

Поэтому кому-то придется сразиться с ним, и она хотела быть этим кем-то.

Проникнув в прошлое Эйдена, она знала, насколько сильно оно подкосило его. Он причинял людям боль. Вселялся в тела, заставляя людей делать то, что хотел, а не то, во что они верили. Все, чтобы защитить себя или кого-то, о ком он переживал, да, но чувство вины не покидало его.

Ей было знакомо это чувство. Она до сих пор не понимала, что сделала с ним в те последние несколько минут в пещере, но чувство вины разрывало ее на части, оставляя болезненные открытые раны внутри.

— Задумалась?

Виктория перевела внимание на Эйдена. Неужели улыбается? Конечно, нет.

Это значило бы, что она смешит его.

— Да, прости.

— Тебе стоит… — Он напрягся, шевельнув ушами. — Кто-то идет.

Она взглянула вверх — разумеется — две девушки в черных мантиях до пят спускались вниз. Виктория хотела спросить, как он услышал их приближение, ведь она не слышала, но не захотела признаваться, что ее навыки наблюдения стали хуже.

— Мой король, — произнесла одна из девушек, когда заметила его, и остановилась на предпоследней ступеньке. Она присела в идеальном реверансе, и светлые волосы упали на плечо.

— Мой… Эйден. — Вторая девушка тоже остановилась. Ее реверанс был не столь совершенен, возможно, потому что она строила глазки Эйдену, словно он был леденцом, а у нее были отличные клыки.

Виктория знала, что ее не влекло к нему. Нет, темноволосую красотку привлекала его сила. Поэтому она бросила Виктории вызов, чтобы получить права на него.

По закону любой вампир мог бросить вызов другому, чтобы получить права на раба крови. Хотя Эйден был королем, но все же оставался человеком — или был таковым, когда вызов был брошен. И Дрейвен использовала лазейку в надежде, что возьмет на себя «заботу» о нем и станет королевой.

Они еще не сразились. Но скоро, очень скоро. Эйдену только нужно объявить, где и когда.

Виктория кипела от желания поставить Дрейвен на место — в склеп. Там и забота о близких из чувства долга, и забота о близких для смеха. Дрейвен почувствовала бы вкус последнего.

Возможно, в конце концов, Виктория была похожа на своего отца.

— Сегодня мой день рождения? Поглядите, кто решил перестать прятаться в своей комнате, — произнесла Дрейвен, едко глянув на Викторию. — Как смело с твоей стороны.

— Ты в любое время могла постучать в дверь, но ты этого не сделала. Интересно, почему.

Дрейвен сверкнула клыками.

Давай, покажи, на что способна.

— Мэдди. Дрейвен. — Эйден кивнул обеим, включаясь в «беседу» и перехватывая инициативу. И без всяких предисловий добавил: — Идите в мой тронный зал и ждите. Я хочу поговорить со всеми, кто живет здесь.

Руки Виктории сжались в кулаки. Она-то знала имена своих сестер, но не знала, что он когда-либо встречался с Мэдди Красоткой. С Дрейвен Коварной, да. Виктория вдруг захотела назвать ее Дрейвен Скоро Мучительно Сдохнущей.

Совет вампиров выбрал сучку — упс, снова злость прорезалась? — для свидания с Эйденом наравне с четырьмя другими, одной из которых была сестра Виктории Стефани. Они надеялись, что он выберет жену и одновременно усмирит матерей и отцов, которые хотели пристроить своих дочерей в королевский дом. Тогда Эйден утверждал, что ему нужна только Виктория.

Но это изменилось, как и все остальное?

— Для чего эта встреча? — спросила Дрейвен, хлопая ресницами.

— Узнаешь об этом со всеми остальными.

Пока Виктория радовалась грубому ответу, Дрейвен с трудом скрывала вспышку злости.

Справившись с собой, она уперлась в бедро и накрутила локон волос на палец.

— Можно мне встать на тронном помосте?

Жеманная корова.

Неистовость — и человечность — мысли удивила ее. По крайней мере, казалось, попытка Дрейвен соблазнить Эйдена не произвела на него впечатления, как и все остальное.

— Нет, тебе нельзя, — ответил он, а потом прямо добавил: — Можешь сесть на ступеньки у помоста. Хочу, чтобы ты была рядом.

Она бросила на Викторию самодовольный взгляд.

— Потому что я красивая, и ты не можешь отвести от меня взгляд?

Мэдди схватила ее за руку, явно пытаясь заткнуть ее, но Дрейвен отмахнулась. Она всегда была своей собственной фанаткой.

Эйден нахмурился.

— Нет. На самом деле я не доверяю тебе, ты мне не нравишься, и я хочу убедиться, что вижу твои руки. Если потянешься за оружием, станешь предателем и будешь отправлена в тюрьму.

С лица Дрейвен сошли все краски.

— Ч-что?

Так и быть, Виктория любила этого нового Эйдена.

— Мы можем переодеться перед тем, как пойдем в тронный зал, ваше величество? — спросила Мэдди мягко, и как только Эйден кивнул, утащила сестру, пока та не успела сказать еще что-нибудь.

Виктория открыла рот, захлопнула, снова открыла, но не выдавила ни слова. Она не знала, что сказать. Это было эффектно.