Один из семидесяти

Итак, Сраоши передает душу Иотапы справедливому Митре, а Рашну[67] должен будет свершить свой беспристрастный суд.

За спиной умершей он воздвигнет золотые весы, на одну чашу которых положит грехи, на другую – добрые дела, которые успела совершить за свою короткую жизнь Иотапа.

Затем душа пойдет дальше – по мосту над пропастью, имеющему название Чинват.

И если Иотапе суждено попасть в рай, то мост окажется широким и прочным, а если ей предстоят адские муки, то после первых же шагов мост превратится в тонкую нить, на которой еще никому не удавалось удержаться. Душа сорвется в пропасть, туда, где находится ад…

Но даже если Киаксар и был уверен в том, что душу его жены не запятнал ни один недостойный поступок и место ее не иначе как в раю, он не мог до конца представить себе, что это может произойти так скоро.

Ради спасения жены он готов был обратиться за помощью даже к иноверцу. Сейчас Киаксар не хотел думать, что на этот счет может сказать Главный жрец, который, судя по всему, не может ему помочь. Он знал, что и остальные верующие вполне заслуженно подвергнут своего правителя осуждению, но даже это не останавливало влюбленного мужчину. Только бы спасти любимую, без которой он не представлял своего дальнейшего плавания по волнам жизни.

Ночью Киаксар вспомнил о том, как некогда брату его деда помог избавиться от недуга именно иноверец, и имя его было Варфоломей – тот излечил от тяжелой болезни и двоюродную тетку Киаксара.

Говорят, старый правитель и пришелец успели даже подружиться, но это не помешало властителю отдать Варфоломея на растерзание зороастрийским магам – те поспешили объявить царя чуть ли не вероотступником.

Если бы он, по словам отца, встал на защиту иноверца Варфоломея, его самого и всю его семью немедля предали бы самой жестокой смерти.

Слава о великой силе врачевания и владении умами мага Варфоломея все еще жила среди зороастрийцев Атропатены и ее окрестностей.

Родственник Кеоксара давно уже отправился к праотцам, и с тех пор многое переменилось. Отцу Киаксара, пришедшему к власти, по совету мудрого родственника, удалось поумерить жреческую власть в своих владениях, что, несомненно, сделало мироустройство Атропатены более спокойным и справедливым.

– Моя жена умирает, – не отвечая на приветствие, сообщил царь Киаксар Егише. – Вчера жрец совершил большое жертвоприношение, но она так и не открыла глаз. А однажды мы уже хотели вынести огонь из дома… – он вымученно посмотрел на Егише. – Я знаю о чудесах, творимых твоим учителем Иисусом в иудейской земле. Ведь он был не Бог, а человек. И убиенный Варфоломей известен по творимым им чудесам – он тоже был человеком, пускай и необыкновенным. Может, тебе тоже дана такая власть – усмирять дайвов?! – он с надеждой посмотрел на иноверца.

– Ты прав, мне дана такая власть, – уверенно произнес Егише. – Дана Сыном Божиим Иисусом. Если ты позволишь, я помолюсь о здоровье твоей жены.

– И все?! Только помолишься?! – царь, казалось, вот-вот выйдет из себя. – Ты не знаешь никаких обрядов?

– Нет ничего сильнее слова, обращенного к богу. И веры, что твое слово будет услышано.

Некоторое время Киаксар обдумывал свое решение. Тревога за любимую женщину заставляла его хвататься за любую возможность ее спасти.

– У меня все равно нет никакого выбора… Хорошо… но главный жрец молился тоже… ладно… я повелеваю, чтобы и ты… молился… усердно… беспрерывно… – он грозно посмотрел на иноверца Егише. – Мне все равно, кто ты, но ты должен помочь Иотапе. Иначе я последую совету своего жреца!

Еще одна встреча

Сумма нашей жизни складывается из часов, в которые мы любили.

Давид совсем отчаялся. Мысли и чувства его раздваивались.

С одной стороны – первое, самое неизгладимое впечатление от встречи с Махлиатеной. Память до сих пор хранила ее лазурные глаза и нежный смех.

С другой – также впервые испытанное чувственное наслаждение, которое ему подарила Эдае, женщина, несомненно, страстная и очень красивая. Однако существенная разница в возрасте и ее положение вызывали к ней чувства, по чистоте не сравнимые с чувствами к беззаботной юной Махлиатене. Словно тело пылало любовью и желанием, а не сердце. Но Давид одинаково счастлив был вновь увидеть обеих красавиц в лавке.

Так случилось, что он просто вышел из мастерской погреться на солнышке, размять после напряженной работы ноги.

Подставив горячему солнцу лицо и прищурившись от ослепительных лучей его, он блаженствовал.

И вдруг почувствовал, как на него повеяло знакомыми ароматами: розой, лавандой и мятой одновременно. Он открыл глаза.

Эдае, как всегда, первой вошла в лавку.

Махлиатена не могла не задержаться у прилавка с разноцветными тканями. Эдае, заметив Давида, быстро произнесла на арамейском приготовленную фразу. Арамейскому она научилась, живя среди парфян.

– Сегодня, как скроется солнце, приходи к пастушьей яме, что у нашего сада, ты ведь знаешь это место.

Эдае почему-то была уверена, что чужестранец все поймет правильно и не посмеет отказаться или рассказать кому-то. Давид незаметно кивнул в знак согласия, и в это мгновение к ним вышел Ашан – хозяин лавки.

– Позови хозяина, – громким голосом властно приказала Эдае, делая вид, будто его не замечает. – Да поживее, – для пущей убедительности она толкнула остолбеневшего Давида в плечо кулаком.

– Я уже здесь. – Ашан в который раз с удивлением посмотрел на свою постоянную заказчицу.

Почему она так возмущается, ведь все ее заказы выполняются в срок, в точности с требованиями?

– Мне хочется, чтобы моей племяннице сшили чарыхы красного цвета и расшили самыми дорогими бусинами, – оглянувшись на приближавшуюся Махлиатену, Эдае округлила глаза и прибавила так, чтобы слышал только Ашан. – Ей об этом ничего не говорите. Просто измерьте ногу.

При виде Давида Махлиатена сдвинула брови и отвернулась, отчего Давид почувствовал, как заныло его несчастное раненое сердце.

– Дочка, пускай мастер еще раз измерит твою ногу! – ласково обратилась Эдае к племяннице.

Помощь от иноверца

Зло мгновенно в этом мире,

Неизбывна доброта.

Даже в полумраке было видно, насколько прекрасна была жена правителя Иотапа. На красных шелковых подушках разметались спутанные волосы цвета бронзы. Тонкие длинные брови были искривлены мученической гримасой, а потрескавшиеся губы своей формой напоминали бледную увядшую розу.

Время от времени, почувствовав нестерпимую жажду, женщина протягивала слабую дрожащую руку к чаше и, расплескав содержимое, подносила к губам. После этого на некоторое время силы возвращались к ней. Тогда Иотапа доливала в чашу хаомы из стоящего тут же кувшина, после чего бессильно падала обратно на подушки и забывалась ненадолго тревожным сном.

Пожилая женщина, сопровождавшая Егише, прятала лицо от мужчины, одетого не по местному обычаю. Она не разговаривала, только указывала жестами.

– Здесь!

Егише услышал неровное дыхание, стоны, переходящие в бормотание и сдавленный смех. Старая служанка с опаской покосилась на занавес, отгородивший угол для Егише. За зыбкой перегородкой прощалась с миром потерявшая разум жена правителя.

Когда служанка вышла, Егише огляделся.

В углу слабо горел огонь. В помещении было достаточно прохладно и сумрачно. Егише подумал о том, что больной не мешало бы увидеть свет и согреться на теплом солнышке. Егише услышал шуршание одежд, отошел в дальний угол и склонил голову, приготовившись к молитве. Киаксар пришел удостовериться лично, что его приказ выполнен в точности.

– Почему рядом с нею никого нет? Разве жена правителя не нуждается в помощи слуг? – задал вопрос правителю Егише.

67

Бог праведности