Бабочки и хамелеоны

Каржавин вспомнил, что ситуация, к которой склоняет его Прасковья, по – французски называется адюльтер. К чему пришло на ум это странное слово? Такое нелепое по отношению к снежной бабе, что стояла рядом.

– Мы все устроим, если Вы согласны… не бойтесь перемен, – она схватила его руку и, всхлипывая, прижала ее к груди.

Николай Петрович почувствовал себя несчастным. Он тоскливо посмотрел вслед удаляющимся друзьям. «Опереточная ситуация, кошмар просто», – подумал он, высвобождая руку из объятий Соломатиной. Она же, зациклившись на своем, продолжала:

– Каржавин, не беспокойтесь, мы с Мальчиком в гражданском браке живем, без штампа в паспорте. С этой стороны проблем не будет, я просто предложу ему переехать к матери. А вы сможете переехать ко мне. Клянусь, я буду любить вас, буду за вами ухаживать, создам такие условия, что вы никогда не пожалеете об этом…

Молодой месяц опять спрятался в тучку, словно кутаясь от холода в белую и мягкую вату. Из тучки повалили снежинки, холодные и безучастные. Они мелькали, как маленькие белые бабочки, танцевали какой-то таинственный танец и устав, оседали на шапках и плечах людей…

«Это уже не эмоции, это диагноз» – испугался Каржавин, холодея от будущего, которое бесцеремонно стучалось к нему. Ему было жаль эту, тронувшуюся умом от неожиданной любви, женщину. Последний каприз бывает самым странным и необъяснимым. Что-то глубоко законсервированное с самых юных лет встрепенулось в уставшей душе не очень-то счастливой и, в общем-то, не очень толковой Прасковьи Петровны. Встрепенулось и заставило ее делать глупости. Любовная вспышка факелом осветила унылую, полную каких-то никчемных и суетных дел, жизнь. Прошлое показалось ей бесплодным, скучным, обидным. Обидным, потому, что долгие годы в сердце была пустота. И вот сейчас, когда она поняла, ради чего стоит жить, она всю свою энергию направила на достижение этой цели. Кто при этом будет ушиблен, растоптан, раздавлен – ее совсем не волновало. Одержимость, с которой она была готова выгнать из дома опостылевшего больного мужа, поразила Каржавина. Он вспомнил свою жену, уехавшую в командировку, и подумал: а могла бы она вот так же потерять голову, и с легкостью, как какую-то старую ненужную вещь, бросить его? Если еще вчера ему казалось, что с верностью жены все в порядке, ведь не зря же она его так стережет, то теперь он не был уверен в этом.

– Давайте отложим наш разговор на более подходящее время, – сказал он Соломатиной, – вы замерзли, вам срочно нужно согреться. Боюсь, что простудитесь. Пойдемте, я провожу вас….

Он взял покорную, притихшую Соломатину под руку и повел прочь от подъезда Аллы Сергеевны. Соломатина съежилась от холода и почти повисла своим грузным телом на руке Николая Петровича. Видимо, у нее уже не было сил разговаривать, она лишь время от времени умоляюще и жалко поглядывала на своего спутника, ожидая, что он прижмет ее руку к себе, или хоть каким-то образом даст понять, что она не безразлична ему. Но Каржавин никакой такой прыти не проявлял, а шел, мечтая только об одном – скорей сдать «в бюро находок» потерявшуюся особу. У дверей ее дома они остановились. Соломатина, все так же цеплялась за него, боясь отпустить. Наконец она разжала губы:

– Скажите, что, что мне делать?

– Что я вам скажу? Мне очень жаль…

– Как мне жить дальше? Я без вас не могу…

– Мы же каждый день видимся на работе.

– Но я хочу принадлежать вам!

– А если мне это совсем не нужно?

– Вы – ужасный человек! – крикнула она, и, всхлипывая, скрылась в подъезде.

Каржавин не подозревал, что отвергнутая женщина – СТРАШНЕЕ ДИНАМИТА.

Глава 5

Алла открыла глаза и потянулась к шнурку настенной лампы, чтобы зажечь свет. За окном было темно, несмотря на позднее утро. Рядом, свернувшись клубком, как маленький ребенок, совсем неслышно спал Павел. Алла даже прислушалась, не умер ли он? Но, приподнявшись на локтях, успокоилась, увидев его лицо. Павел дышал тихо и ровно, чему-то улыбаясь во сне.

Она дотянулась до халатика, висевшего на спинке стула, и ногами нащупала разбросанные по углам кровати комнатные тапочки.

– Не уходи, – услышала она сонный голос Павла. Он удержал ее за руку, – без тебя мне нечем будет дышать….

– А со мной?

– А с тобой – его руки перехватили ее за талию, – я задыхаюсь от нежности…

– Значит, выбора у тебя нет. Так и так умирать! – пошутила она, освобождаясь от его скользящих все выше и выше рук.

– Выбор есть. Помнишь: с любимыми не расставайтесь…

– Мне надо. Я сейчас приду, не капризничай, – поцеловала она его, но почему-то было приятно, что он «капризничает». Алла, человек вполне решительный, смелый в критические минуты, и в состоянии взаимодействия с противоположным полом ощущала недостаток той мягкости и нежности, которыми с избытком обладал Павел. Ее характеру вполне отвечало поклонение и рыцарское служение Павла. В конце концов, люди, стесняющие твою свободу, неожиданно вторгающиеся в твою жизнь, совершенствуют твой характер, делая его более гибким. Она почувствовала признательность к Павлу за то, что он открыл в ней такие удивительные стороны.

Внезапное вчерашнее появление соседа на пороге ее квартиры нарушило отлаженную и упорядоченную жизнь, спутало привычное течение времени, разорвало и ту тонкую ниточку, которая недавно протянулась между ней и Николаем Петровичем. Всего несколько дней назад она была готова к небольшому приключению, а теперь эта ниточка казалась энергетическим шнуром, через который ею чуть не воспользовался чужой. Этот шнур мгновенно был разрушен появлением Павла. В глазах соседа Алла увидела такое, отчего как в молодости защемило и забухало сердце; такое, что бывает только во сне: необъяснимое ощущение восторга, фантасмагорическое соединение яви и самых смелых галлюцинаций. А эта его необыкновенная нежность прикосновений, от которой подкашиваются ноги, и тяжелеет внизу живота… Алла оказалась совершенно незащищенной, как та крепость, ворота которой предатели ночью открыли осаждающим настежь.

Проводив гостей, Алла с Павлом вернулись в ее квартиру. Все, что потом случилось, произошло гораздо проще, чем представляла себе Алла. Перешагнув порог, они посмотрели друг на друга и обнялись, как давно не видевшиеся влюбленные. Поцелуй Павла почему-то вызвал у Аллы спазм и легкое головокружение, отчего она стала оседать в его руках. Он отнес ее на постель. Чтобы облегчить ей дыхание, Павел расстегнул кофточку и захлестнулся жалостью, увидев шов от давнишней операции, идущий от солнечного сплетения почти до пупка. Он нежно коснулся губами тонкой белой линии, чем, в свою очередь растрогал Аллу. Этот шов видели все любившие ее мужчины, но никто, кроме Павла, не выразил такой непосредственной реакции, которую обнаружил он, представив себе ее прошлую боль.

Павел как-то очень естественно стал раздевать ее дальше: медленно снял с нее колготки и то, что было под ними, потом легчайшим массажем ступней и пальцев ног, довел Аллу до экстаза. Она и не подозревала, что там имеются сильнейшие эротические точки. Ей уже нестерпимо хотелось, чтобы он немедленно овладел ею. Нежность и ласка, с которой Павел прикасался к чувствительным зонам ее тела, повергли Аллу в незнакомую ей до этого дня истому. Всю ночь она была пластилином в руках страстного и неутомимого Павла. Заснули уже под утро, но и во сне, казалось Алле, шел обмен их биополями.

– Иди ко мне, – прошептал Павел вернувшейся Алле.

– Я и так на десять процентов отработала больше своей мощности.

– Сейчас у тебя откроется второе дыхание, – засмеялся он и закрыл ей рот поцелуем. «Как хорошо, что уже каникулы и не надо идти на уроки», – подумала она. В это мгновение ей захотелось оказаться с Павлом на необитаемом острове. Его ласки снова вызвали у нее нестерпимое желание. Она забыла о школе, старшеклассниках, зиме за окном и чувствовала только его горячее дыхание и нежные руки, от прикосновения которых кожа покрывалась пупырышками, как в детстве после купания.