Горький шоколад

— О! Филипп? Я не считала вас таким материалистом.

— Материалистом? — повторил он, подняв брови.

— Я имею в виду, что не думала, что вы так много значения придаете земным делам.

— А чему же еще, по вашему мнению, я должен придавать значение? Мой отец не предназначал меня для Святого ордена.

— Даже не будучи церковником, человек может считать женитьбу не только денежным делом!

— А чем же еще?

— Ну!.. Делом любви.

— О! Если вас беспокоит только это, моя дорогая, то я могу вас заверить, что собираюсь наградить этого кузнечика целой кучей детей.

— Нет! — в ярости закричала Анжелика.

Они были уже довольно далеко, чтобы не быть услышанными.

— Она получит вознаграждение за свои деньги.

— Нет! — снова сказала Анжелика, топнув ногой. Филипп повернул к ней удивленное лицо.

— Вы не хотите, чтобы я подарил жене детей?

— Дело не в этом, Филипп. Я не хочу, чтобы она была вашей женой, вот и все.

— А почему бы ей не быть моей женой?

Анжелика в изнеможении вздохнула.

— Ох! Филипп, ведь вы так часто посещаете салон Нинон, что я просто не могу понять, как вам удалось не научиться искусству разговора. Своими бесконечными «почему» и своим ошеломленным видом вы заставляете людей чувствовать себя последними дураками.

— Может быть, они ими и являются, — ответил он с полуулыбкой.

Эта улыбка наполнила сердце Анжелики, которой только что хотелось ударить его, нелепой нежностью. Он улыбался… Почему он так редко улыбается? Ей казалось, что только она сможет понять его и вызвать у него улыбку. Анжелика сделала над собой усилие, преодолевая нерешительность, и сказала небрежным тоном:

— Если все дело заключается только в том, чтобы восстановить ваше состояние, Филипп, то почему бы вам не жениться на мне? У меня куча денег, и это не те деньги, которые всегда рискуешь потерять в случае неурожая. У меня хорошее, надежное торговое предприятие, которое будет развиваться и дальше.

— Жениться на вас? — повторил он.

Его изумление было неподдельным. Он разразился неприятным смехом.

— Мне? Жениться на лавочнице, торгующей шоколадом? — сказал он с выражением крайнего презрения.

Анжелика вспыхнула до корней волос. Этот проклятый Филипп всегда обладал даром уничтожить ее под тяжестью стыда и гнева. Сверкая глазами, она сказала:

— Можно подумать, что я предлагаю смешать королевскую кровь с кровью простолюдина! Не забывайте, что мое имя Анжелика де Ридуэ де Сансе де Монтелу. Моя кровь так чиста, как и ваша, дорогой кузен, и даже более древняя, потому что моя семья ведет начало от первых Капетов, в то время как вы, по мужской линии, можете похвастаться только каким-то незаконнорожденным отпрыском Генриха II.

Он долго смотрел на нее немигающим взглядом; в его светлых глазах, казалось, появилось заинтересованное выражение.

— Вы уже однажды говорили мне что-то в этом роде. Это было в Монтелу, в этой вашей осыпающейся твердыне. Меня ждал у подножья лестницы злобный маленький ужас в лохмотьях, сообщивший, что ее кровь гораздо древнее моей. Ох, это было ужасно забавно и нелепо.

Анжелика снова увидела себя в ледяном коридоре Монтелу, смотрящей на Филиппа снизу вверх. Она вспомнила, как холодны были ее руки, как пылала ее голова, как болел живот, когда она наблюдала за ним, спускавшимся по большой каменной лестнице. Все ее юное тело, терзаемое тайной наступившей зрелости, трепетало при виде прекрасного юноши. Она упала в обморок.

Она посмотрела на него с неопределенным выражением и сделала попытку улыбнуться. Так же, как и в тот давно прошедший вечер, она была готова трепетать перед ним. Прошептала тихо и умоляюще:

— Филипп, женитесь на мне. Вы получите столько денег, сколько захотите. Я благородного происхождения. Люди скоро забудут о моей торговле. Кроме того, в наше время многие дворяне уже не считают зазорным для себя заниматься каким-нибудь делом. Мсье Кольбер говорил мне…

Анжелика замолчала. Он не слушал. Вероятно, он думал о чем-нибудь другом… или ни о чем. Если бы он спросил ее: «Почему вы хотите выйти за меня?» — она закричала бы: «Потому что я люблю вас!» В эту минуту она поняла, что любит его той же томительной, наивной любовью, которая осветила ее детство. Но он ничего не говорил. Поэтому она неуклюже продолжала, вне себя от отчаяния:

— Поймите меня… Я хочу снова обрести свое место, иметь имя, великое имя… быть представленной ко двору… в Версале…

Она немедленно пожалела вырвавшемся у нее откровении, но понадеялась, что он не слышал его. Но он пробормотал с едва заметной улыбкой:

— Кто-то наверняка может рассматривать замужество не как денежное дело!

Потом тем же тоном, каким он отказывался от протянутой коробки конфет, добавил:

— Нет, моя дорогая, право же, нет…

Анжелика поняла, что его решение было окончательным и непоколебимым. Она проиграла.

Они вернулись из глубины сада к отелю. Некоторые гости уже покидали прием, среди них был и принц Конде.

— Вам машет Его Высочество принц, — сказал Филипп.

Анжелика движением веера ответила на приветствие принца, который махал ей тростью из окна кареты.

— Вы и в самом деле единственная женщина, которой Монсеньор оказывает какое-то внимание, — заявил маркиз с легкой усмешкой, то ли издевательской, то ли восхищенной, понять было трудно. — С самой смерти дорогой подруги, мадемуазель дю Виже, он клянется, что ни разу не потребовал от женщины ничего, кроме чисто чувственного удовольствия. Он сам сделал мне это признание. Что касается меня, я не могу понять, что же он мог требовать от них раньше.

Потом, вежливо зевнув, добавил:

— Он хочет теперь только одного: получить командование. С тех пор, как он узнал о том, что ходят разговоры о военной кампании, он ни разу не пропустил приема у короля и оплачивает свои долги золотыми пистолями.

— Какой героизм! — усмехнулась Анжелика, вконец измученная усталым, изысканным тоном Филиппа. — И как далеко зайдет этот примерный придворный в стремлении вернуть себе милость короля?.. Подумать только, что было время, когда он пытался отравить короля и его брата!

— О чем вы говорите, мадам? — запротестовал Филипп. — Он и сам не отрицает, что восстал против монсеньора Мазарини. Ненависть завела его дальше, чем он хотел. Но ему никогда не могла придти в голову даже мысль о покушении на жизнь короля!

— Ох, не изображайте из себя саму невинность, Филипп. Вы так же хорошо, как и я, знаете, что это правда, потому что заговор затевался в вашем собственном замке.

Последовала пауза, и Анжелика поняла, что попала в цель.

— Вы сошли с ума! — сказал Филипп приглушенным голосом.

Анжелика повернулась к нему. Неужели она так быстро нашла единственный способ испугать его? Она увидела, что он побледнел, и его глаза смотрели на нее с выражением, по меньшей мере, внимательным. Она тихо сказала:

— Я была там. Я их слышала. Я их видела. Принца де Конде, монаха Экзили, герцогиню де Бофор, вашего отца и еще многих других, которые живы до сих пор и в настоящее время старательно кланяются и расшаркиваются в Версале. Я слышала, как они продавали себя господину Фуке.

— Это ложь!

Закрыв глаза, она начала декламировать:

— «Я, Луи II, принц де Конде, даю слово и гарантию господину Фуке в том, что я буду хранить верность только ему и никому больше, что я предоставляю в его распоряжение все свои крепости и фортификации, а также…»

— Замолчите! — крикнул он в ужасе.

— «Писано в Плесси-Бельер, 20 сентября 1649 года».

Она с ликованием заметила, что он побледнел еще сильнее.

— Маленькая дурочка, — сказал он, презрительно пожав плечами. — Зачем вы выкапываете эти старые истории? Прошлое есть прошлое. Сам король не придаст им никакого значения.

— Король никогда не держал в руках эти документы. Он никогда не знал, до какой степени доходило предательство его людей.

Она замолчала, чтобы поприветствовать карету мадам дʼАльбер, потом очень нежно продолжала: