Горький шоколад

Жоффрей затянулся сигарой, выпуская колечки дыма. Все это были лишь слухи и сплетни, веры которым было не больше, чем всем тем легендам, что ходили о нем на Средиземноморье. Но даже если половина того, что он узнал об Анжелике, правда, то у нее явно отсутствовало чувство самосохранения. Казалось, она нарочно ввязывалась в самые опасные предприятия и безрассудные авантюры.

Не разумнее бы было укрыться в провинции, в родовом замке ее отца после нелепого колдовского процесса, так жестоко разлучившего их? Но увы, тяга к роскоши, к свету, к восторженному поклонению многочисленных воздыхателей была в ней, видимо, сильнее, чем здравый смысл. Хотя, вспоминая те далекие и прекрасные времена в «Отеле Веселой науки», граф не мог не признать, что именно для этого она и была создана — для того, чтобы блистать. И в праве ли он теперь требовать от нее бросить все и уйти вслед за ним в полный опасностей, предательства и смертей мир, частью которого он был? Хотел ли он этого для нее? Для них всех? Не лучше ли будет просто исчезнуть, пока его не узнали и не раскрыли, пока она не знает о том, что он так близко от нее, пока у него самого хватает сил сохранять эту дистанцию между ними… Разум приказывал Пейраку действовать, но мужчина медлил, понимая, что, уехав из Парижа, потеряет единственный шанс вернуть себе свою семью.

Перед появлением в доме Анжелики ее сестры, мужчина думал о том, чтобы однажды, под покровом ночи прийти в дом, который он построил для них, и, положась на волю судьбы, открыться ей и покончить с этим фарсом и шпионажем. Но теперь, когда интерес Анжелики к благородному маркизу дю Плесси был понятен даже их малолетним сыновьям, граф уже не торопился воскресать и ставить в неловкое положение свою ветреную супругу, столь увлеченную своими матримониальными планами.

Граф до боли в пальцах сжал подоконник, на который опирался. Маркиз Филипп дю Плесси-Бельер — доблестный маршал, а также кузен Анжелики. Холодный и надменный, жестокий и грубый, но, видимо, именно он сейчас занимал все мысли его жены. Что ж, он не будет мешать ей, если она так желает начать новую жизнь, окончательно перечеркнув их общее прошлое. Жоффрей де Пейрак привык к ударам судьбы, привык к тому, что за жизнь и место в том мире приходится бороться. Что люди способны на предательство, на подлость, но осознание того, что его жена, его Галатея, та, что, как ему казалось, неразрывно связана с ним, так легко вычеркнула его из своей памяти и из сердца, было мучительным. Жизнь и женщины переменчивы — увы, теперь он на собственном горьком опыте знал это.

Выбросив остатки сигары в окно, мужчина посмотрел в сторону отеля Ботрейи, окна которого были ярко освещены. Нет, пока рано сдаваться. Ведь есть еще их дети, его сыновья, наследники — он никогда не откажется от них.

Сен-Круа протянул Мари-Мадлен, сидящей в кресле у камина, бокал с вином. Женщина отпила несколько глотков, глядя куда-то в пространство. Она обдумывала то, о чем ей только что сообщил любовник.

— Годен, я могу… решить эту проблему… Она часто устраивает приемы, — посмотрела на мужчину де Бренвилье.

— Нет, Мари, — покачал головой Сен-Круа. — Если полицейские уже заинтересовались тобой, то не стоит давать им еще один повод для подозрений.

— А что, если подкупить кого-то из слуг? — продолжала размышлять маркиза.

— Рискованно. Нужно точно знать, к кому можно обратиться с такой просьбой, легче подослать кого-то самим, — проговорил Сен-Круа. — Мы не будем торопиться, моя дорогая.

Годен приобнял женщину. Он готов был оберегать и свою жизнь, и ее. Только рисковать ему не хотелось. Поэтому он не собирался действовать наспех, сгоряча. И тем более устранять мадам Моран своими руками.

— У нас есть время понаблюдать за ней. У всех есть слабости.

— Дети? — чуть склонив голову, проговорила Мари-Мадлен.

— Нет, слишком грубо, — нахмурился Годен. — Ты знаешь, где сегодня будет мадам Шоколад?

— На приеме, там, где появится маркиз дю Плесси. Она постоянно ищет его общества, хотя, как мне кажется, маркиз не в восторге от ее настойчивости.

— Хорошо, — улыбнулся Сен-Круа. — Тогда сегодня и мы появимся на приеме, — с галантным поклоном он подал руку женщине, и, когда она встала, властно притянул ее к себе.

Анжелика надела свои самые лучшие украшения и платье, специально заказанное для сегодняшнего приема, и теперь оценивающе смотрела на свое отражение в зеркале. Она собиралась встретиться с Филиппом. Ей нужно было во что бы то ни стало отговорить его от женитьбы на этой глупой девчонке ля Муанон.

Мило улыбаясь, мадам Моран ничем не выдавала своего лихорадочного состояния гостям — она была весела и приветлива, но все ее мысли занимал только Филипп. Анжелика поискала глазами мадемуазель ля Муанон, но ее жалкой соперницы здесь не было. Со вздохом облегчения она направилась прямо к принцу де Конде, в окружении которого был и ее кузен. Принц, как всегда, рассыпался перед ней в изысканных комплиментах и изобразил смирившуюся страсть.

— Ну вот, наконец, и дама моего сердца! — картинно вздохнул он. — Моя жестокая любовь, я безмерно счастлив любоваться вашей несравненной красотой и прошу только об одном — подарите мне один танец.

Анжелика сделала вид, что бросает смущенный взгляд на Филиппа, и тихо пробормотала:

— Пусть Ваше Высочество простит, но меня уже пригласил мсье дю Плесси.

— Пусть дурная болезнь поразит всех этих только что оперившихся петушков! — проворчал принц. — Эй! Маркиз, неужели вы настолько самонадеянны, что намерены долго задерживать одну из самых прекрасных женщин столицы для своего личного и исключительного удовольствия?

— Да сохранит меня Господь, монсеньор, — ответил молодой человек, который явно не следил за их разговором и не знал даже, о какой даме идет речь.

— Очень хорошо! Вы можете забирать ее. Я вручаю ее вам. Но в дальнейшем будьте любезны вовремя спускаться с заоблачных высот, чтобы заметить, что вы — не единственный господин на этом вечере, что другие тоже имеют право на самую ослепительную в Париже улыбку.

— Я приму это к сведению, монсеньор, — уверил его придворный, подметая пол плюмажем шляпы.

Анжелика, присев перед компанией в глубоком реверансе, вложила маленькую ручку в руку. Они вышли в центр залы, под мелодичные звуки.

Филипп сказал с недоумением:

— Я никак не могу понять, почему Его Высочество навязал мне ваше присутствие…

— Потому, что он думал, что вам это будет приятно. Вы же знаете, что он любит вас больше, чем герцога. Вы — сын его воинственной души.

Потом она добавила, бросив на него заискивающий взгляд:

— Неужели вам так уж неприятно мое присутствие? Вы ожидали кого-нибудь другого?

— Нет.

Она не осмелилась поинтересоваться, почему. Для этого могло и не быть какой-то особой причины. С Филиппом это бывало часто. Его решения часто не имели серьезного обоснования, но никто не осмеливался расспрашивать его.

Сделав пару замысловатых па, Анжелика придвинулась к мужчине прошептала:

— Филипп, не проводите меня на свежий воздух? Здесь слишком душно.

Маркиз окинул ее своим обычным холодным взглядом, но со всей галантностью, на которую был способен, провёл к одному из выходов в сад.

— Знаете, какую чепуху болтают о вас, Филипп? Оказывается, вы собираетесь жениться на дочери президента ля Муанон, — веселым тоном произнесла Анжелика, повернувшись к мужчине.

Он слегка наклонил красивую голову.

— Эта чепуха — правда, моя дорогая.

— Но… — Анжелика глубоко вздохнула и словно нырнула в воду. — Но это невозможно! Вы, образец элегантности, никогда не сможете убедить меня, что этот бедный маленький кузнечик мог чем-то очаровать вас.

— Я не имею никакого представления об ее очаровании.

— Что же тогда привлекает вас в ней?

— Ее приданое.

Значит, мадемуазель де Паражонк не лгала. Анжелика вздохнула с облегчением. Если дело только в деньгах, все еще можно исправить. Но она попыталась придать лицу оскорбленное выражение: