Сотворение Элсмира

Еще одна и немаленькая деталь, коль скоро я вспомнил про Мицуро, – это его удивительные лыжи. Когда мы выгружали его нехитрый экспедиционный скарб из вертолета, я вначале не понял, что это за длиннющие и тяжелые доски, лежавшие вдоль борта. Я спросил экипаж, не их ли эта вещь. Мне ответили, что это лыжи Мицуро! При его росте он вполне мог бы дважды уместиться по длине лыж, я не говорю уже о их весе. У Мицуро было свое видение: «Bikta, it is easier to cross the leads with such a long skies!». Я подумал: «Разводьи – разводьями, а как ковыряться с такими лыжами в торосистом льду?». Как правило, именно по этой причине для хождения по морскому льду обычно выбираются лыжи не длиннее 160–170 сантиметров, несмотря на рост лыжника. А тут такой маленький Мицуро на лыжах длиной 280 сантиметров. Я представляю, каково ему было одному. Сани его были совершенно раздолбанными и, скорее всего, не выдержали бы до конца экспедиции. Как я заметил, тяжело груженные сани не выдерживают нагрузки, если тащить их по торосистому льду. Сани Месснера, сани корейцев уже после нескольких дней путешествия были разбиты и требовали ремонта. Нужны новые, современные технологии, чтобы добиться оптимального соотношения вес – прочность. Наши сани, весившие около 80 килограмм, пока не вызывали беспокойства, впрочем, все еще было впереди!

Из Петербурга пришла хорошая новость: Техасский университет, который пользовался услугами нашей компании в организации для него научных экспедиций по экологическому анализу выносов сибирских рек, подтвердил свое решение об аренде через нас гидрографического судна в Архангельске. Похоже, что летом мы, возможно, не останемся без работы, что было бы очень и очень печально.

Сегодня Уилл, неожиданно расчувствовавшись (возможно, по причине приближения весны, уже ощущавшегося здесь в связи с теплой погодой), сказал мне, что собирается жениться и потому чувствует себя уже в другой ипостаси, не матерым путешественником, для которого нет ничего слаще, чем покидать насиженные места и перемещаться в пространстве параллельно самому себе, напрягая нервные власти на местах и периодически отвлекая славных авиаторов от выполнения их основной миссии, а человеком, для которого понятие «домашний очаг» приобретает вполне реальное, а не сюрреалистическое значение.

Это будет уже третья по счету попытка Уилла приблизиться к пресловутому домашнему очагу ровно настолько, чтобы он грел, но не обжигал. Теперь, как сказал он, все его мысли (или почти все, часть их все-таки пока занята текущим проектом) о том, как создать настоящий домашний очаг, где жить, что оставить детям и как дальше устраивать свою жизнь. «Никогда прежде, – сказал он, – я подобного чувства не испытывал. Первые две жены были американками, совершенно независимыми и самостоятельными». Новая потенциальная жена, которую Уилл как настоящий исследователь, ни на минуту не прекращавший поиски прекрасного, отыскал на Филиппинах, была совсем иной – юной и беззащитной, что требовало от Уилла мобилизации на священный семейный алтарь всех его нерастраченных до этого сил. И это было как раз то, чего ему так не хватало все эти годы.

Собаки у нас изнывают от безделья, лают каждую ночь, приходится выходить и как-то их успокаивать. Местные собаки используют для нападения каждую возможную ситуацию, покусывают наших, если те не на привязи. Все наши оказались, на удивление, недрачливыми, в схватки не вступают, а предпочитают отпугивать нападающих своим грозным внешним видом. Помимо наших собак, разлад в местные собачьи ряды невольно внес Уилл, выбросивший остатки разделанной оленьей туши, которую мы получили для экспедиции в подарок из Хатанги, прямо рядом с домом. Понятно, что для местных собак это был этакий лакомый деликатес. Они отказывались от своей еды, чем вызывали неудовольствие Галины, жены начальника станции Игоря.

Связи с внешним миром нет – прохождение плохое. Какое-то сплошное забытье, никто никого не слышит. На Среднем, конечно, есть аэропорт, но и у него связи ни с кем нет. Трудно представить, что еще можно как-то и где-то летать. Нет связи – нет прогнозов, нет прогнозов – нет полетов. Вновь выстроенный из покрытых алюминием модулей дом для пограничной заставы, обнесенный забором и оттого занесенный снегом по первый этаж, выглядит совершенно нелепо среди хаоса проводов, бочек, старых домов, каптерок и прочего. В общем-то, конечно, можно было бы и лучше все обустроить.

Глава 2

Апрель

День смеха на льду. «Сделано в России» и работает – это наше радио! Вперед – на Север! Соло для Мартина с палаткой. Не числом и пока, увы, не уменьем. Не женская хватка Патчес. Через торосы и трещины. «Сонные мили». «Рубите, Мартин, рубите!». «Юджин, Юджин, я Алекс, прием!» Эпилепсия Баллсера. Моя шкала прочности льда. Такой рассол вреден даже по утрам. Блуждания в ледовых лабиринтах. «Апорт, Мучи, Апорт!». Роковая ошибка пойнтмена. «Где ты, Полюс?». «А вы в футбол сыграть смогли бы?». Лагерь на Манхэттене. Ловушка для спонсоров. Великолепная шестерка. Печальное дежавю. Привет от Чарли.

1 апреля

Как повелось, 1 апреля никому не верь. На самом деле, верится с трудом, что экспедиция все-таки началась, однако это факт. Сейчас 23 часа 16 минут, или 16 минут первого после перевода часов. Мы находимся в точке с координатами 85°06′ с. ш. и 105°16′ в. д.

Самолет из Петербурга прилетел накануне поздно ночью, привез радиостанцию, маяк «Аргос» и заодно цветы и торты, потому что у нас прошло уже два дня рождения. Он очень долго летел – через Воркуту, Норильск. Мы за ним следили, мы его ждали, потому что погода ломалась. На Среднем связи никакой не было, и потому до самого последнего момента мы были в неведении: прилетит он или нет. От этого зависел наш старт.

Когда мы после встречи самолета приехали на Голомянный около половины второго ночи с гвоздиками, тортами и шампанским, получилась хорошая отвальная – все были довольны.

Сегодня рано утром я попытался настроить нашу новую радиостанцию и связаться с вертолетчиками, чтобы уточнить план вылета, но связь была или односторонняя, или ее вообще не было. Позднее все-таки связь состоялась, и мы приняли решение лететь. Вылетели в 16 часов 50 минут. Было очень тепло – 5 градусов ниже нуля, мело немного, пасмурно. Прилетели на Арктический через час десять. Оказалось, там – ясное солнце, ветер несколько сильнее – около 10 метров в секунду. Там заправились и взяли курс на север. Сверху было хорошо видно состояние дрейфующего льда. Его кромка отодвинулась примерно на 20 километров к северу от мыса Арктический. В течение почти двухчасового полета я наблюдал, как по мере удаления от берега ледяные поля увеличивались, зоны торошения постепенно сокращались и концентрировались главным образом по стыкам полей, количество разводьев уменьшалось. Потом мы вошли в туман. А затем увидели поля многолетнего льда. Вертолет после нескольких совещаний в кабине все-таки зашел на круг и сел. Механик выскочил из него и начал с неистовой скоростью бурить лед под колесом вертолета, я выпрыгнул ему на помощь. Вертолет попрыгал несколько раз для проверки прочности льдины и остановил винты.

Маршрут экспедиции.

Снег здесь оказался глубоким – это признак толстого льда, а также необходимое условие для организации собачьей стоянки, так как на снегу им теплее спать, да и свежей воды в изобилии.

Все быстренько выгрузили. Мы с Уиллом закрепили доглайн, развели собак по местам. Поставили палатки. Вертолет, не дожидаясь окончания наших работ по организации первого лагеря, улетел.