Люди в облаках

– А что, – растерянно протянул Мишаня, – она и вам должна деньги давать?

– Почему бы нет? В нашей стране все люди братья, а доброта – норма жизни, ну в смысле – взаимовыручка, ты мне – я тебе.

– Норма? – переспросил ничего не понимающий Мишаня.

– Ладно, не бери в голову! – Макар Иванович хлопнул мальчонку по плечу. – Тут вот какая история произошла, давеча сижу на завалинке, пролетает надо мной галка и, бац, роняет что-то прямо мне на плечо.

– Какашку? – захихикал Мишаня.

– Вот и я так подумал, – тряхнул головой Макар Иванович, – принял птичий подарок в руку, смотрю, а там…

– Что? – нетерпеливо спросил Мишаня.

– А вот что! – Макар Иванович протянул к мальчику открытую ладонь.

И Мишаня увидел повернутую решкой к небу двадцатикопеечную монету.

– Ну, я сразу и понял, – продолжал Макар Иванович, – что это подарок для одного мальчика, которому очень хочется попасть в кино…

– Какому мальчику, – замирая сердцем, тихо спросил Мишаня.

– Да знамо какому! Из дома двадцать восемь на Машиниста.

– Мне? – Мишаня почувствовал, что теряет дар речи.

– Ну, если там проживает другой мальчик, то, может быть, ему.

– Нет, там только один мальчик проживает, я!

– Вот-вот, и я о том. И этот мальчик может опоздать к началу сеанса, если не поспешит. А после фильма он может купить на вокзале эскимо на палочке. Жаль, правда, одной копейки ему не хватает.

– А вот и хватает! – радостно закричал Мишаня. – Копейка у меня есть!

Он тут же достал из кармана монету и показал ее собеседнику.

– Отлично, – воскликнул тот, – забирай свои деньги и дуй в клуб, до начала сеанса осталось двадцать минут.

Мишаня не заставил себя упрашивать дважды…

Он вернулся домой к обеду в бодром или, скорее, даже веселом настроении. В полголоса напевал:

Батарея – огонь, прямая наводка.

Первый, слышишь, нам медлить нельзя,

После боя ребята помянут нас водкой:

Вызываю огонь на себя!

Мать, затевая стирку, перебирала Мишанины майки и рубахи. В металлическом ведре шумел, нагревая воду, кипятильник.

– Ты, того, про водку поостерегись, – строго сказала мать, – вон, отец твой от нее, окаянной, в тридцать лет в могилу ушел, – мать указала рукой на висящий на стене фотопортрет. – А сам-то где был все утро?

– Да так, с пацанами в лапту играл на 1-й Полевой, – уклончиво ответил Мишаня.

– Что-то не похоже, – засомневалась мать, – и рубаха чистая, и коленки на штанах целы, и нос не расквашен. Ты где был? – голос ее опять построжал.

– Ну, в кино ходил на «Три золотых волоска деда Всеведа», – повинился Мишаня.

– Так! – мать уперла руки в бока, взгляд ее заледенел. – А денег где взял? Украл? Прибью!

– Мне Макар Иванович дал, – заныл Мишаня, – ему галка принесла.

– Я тебе покажу галку! – мать достала из шкафа ремень. – Выкладывай все, как есть!

Под давлением силы Мишаня был вынужден «покаяться» и рассказать все, что с ним произошло, начиная с его самовольного ухода из дома.

Выслушав сына, Нина Сергеевна присела на стул, в задумчивости постукивала себя по коленке кончиком ремня, потом спросила:

– Точно не врешь?

– Что б мне провалиться! – «побожился» Мишаня.

– Да ведь не было там никакого синего дома? И Макара Ивановича никакого не было…

– А теперь есть! – Мишаня скосил взгляд на ремень в материнских руках и, пытаясь быть твердым, сказал: – Мы теперь с ним дружить будем!

– Я тебе подружу! – мать взмахнула в воздухе ремнем. – Я еще этого Макара на чистую воду выведу! Небось, алкоголик и прожига! Участковому на него напишу, отправим его, куда Макар телят не гонял! А ты сегодня под арестом! Из дома – ни на шаг! Уроки вон делай…

На другой день Мишаня в школе все рассказал другу Сереге. Конечно, немного приукрасил. С его слов выходило, что это ему галка сбросила на плечо двадцать копеек, а удивленный Макар Иванович предложил ему вечную дружбу и пообещал всегда ходить с ним в кино и покупать эскимо на палочке.

– Везет тебе, Мишаня! – позавидовал Серега…

Глава вторая

Детство – когда все удивительно и ничто не вызывает удивления.

Антуан Ривароль, французский писатель

После школы ноги сами понесли Мишаню в тупичок Бригадного переулка. По дороге, на привокзальной площади, его едва не затянула и не утащила за собой толпа обеспокоенных граждан с узлами, котомками и огромными фибровыми чемоданами. Они, движимые неведомой стихией, перемещались в сторону автовокзала. Некоторые зычными голосами выкрикивали отдельные то ли просто слова, то ли названия: «Соловьи! Стремутка! Дуловка!» Мишаня решил, что они едут в лес слушать соловьев и каких-то дуловок, про которых он ведать не ведал. Занятый этими мыслями, он не заметил, как бородатый мужик с двумя перекинутыми через плечо мешками намертво прижал его к спине твердой, словно выкованной из стали старухи с фельдшерским саквояжем в руке. Высвобождаясь из плена, он услышал, как бородач, паровозным гудком протрубил на всю округу:

– Братцы, а, может быть, и нет никакой Стремутки?

Мишаня запаниковал. А может, и ярко синего домика тоже нет? И Макара Ивановича нет? Вчера были, а сегодня нет? Он едва не бегом кинулся через железнодорожные пути, мимо клуба и столовой, через Паровозный проезд, в сторону Бригадного переулка.

Но домик стоял на месте. Более того, как показалось Мишане, он стал еще более ярким и интересным. Так на окошках появились резные наличники, фронтонная доска украсилась узорной резьбой, и столбики, подпирающие навес над крыльцом, тоже стали затейливо-резные, с вьющейся вверх выпуклой спиралью, по которой пущены были зверушки, то ли зайцы, то ли еще кто, убегающие от собак.

Как же он всего этого вчера не заметил? Мишаня вошел во дворик и тут же увидел склонившегося над клумбой Макара Ивановича. Тот был одет в симпатичный светло-коричневый комбинезон с красиво отстроченными белой ниткой карманами. Маленькой лопаткой он выкапывал в земле ямки и что-то туда высаживал, рядом с ним стояла лейка из нержавейки.

И раньше, бывало, Мишаня чувствовал себя счастливым, но сейчас он испытал это чувство с новой, небывалой силой. Ему хотелось прыгать и петь, но он сдержал себя и просто тихо поздоровался:

– Здравствуйте! Огурцы сажаете?

– Если бы! – Макар Иванович выпрямился, утер рукавом рубахи лоб и поднял с земли пустую бутылку из-под вина: – Вот что вынужден сажать. А как иначе? Назван груздем, как говорится, полезай в кузов! Нам, алкоголикам и выжигам, что остается? Ходить, куда Макар телят не гонял, да выращивать винное дерево, чтобы можно было потом совершенно бесплатно алкоголить. Мы, алкоголики, народ бывалый и сметливый

– Это как? – спросил ничего не понимающий Мишаня.

– А так, – продолжал Макар Иванович, все более запутывая мальчика, – иной раз узнаёшь о себе самые неожиданные вещи. Кто-то скажет, к примеру, что ты лыс, и ты, не доверяя зеркалу, ощупываешь свою голову: а вдруг так и есть? Потому что слово попусту не молвится. Но к делу, продолжим наш эксперимент. Закончим посадку и подождем до завтра. Вырастет дерево, посмотрим, какие плоды принесет? И выясним, кто из нас лыс.

– Так вы бутылки сажаете? – Мишаня переводил удивленный взгляд с торчащих на грядке бутылочных горлышек на Макара Ивановича и обратно. – Думаете, дерево вырастет? Разве так бывает?

– Неважно, что сажаешь, главное – что вырастет! И, уверяю вас, Михаил, – Макар Иванович широко развел по сторонам руками, – в жизни еще и не то случается! Иной раз такое произойдет, что если сидел бы на Луне, так вмиг оттуда бы и упал.

– А вы и на Луне были? – между делом поинтересовался Мишаня, что-то выискивая в своем портфеле.