Страница 23 из 26
– Прошу вас, присядьте, мсье Ларош! – сказала Корнелия. – Доктор как раз осматривает Жюстена. Как только закончит, я переменю повязки и вы сможете с ним поговорить. Жаль, вы не приехали вчера! Тогда бы вы могли сколько угодно побыть с сыном, и не пришлось бы дожидаться. Можете не волноваться, он чувствует себя хорошо, мы с ним много болтаем.
Лароша пробрал холодный пот. Может, пора уносить ноги? Ну конечно, Жюстен его выдал!
Женщина продолжала спокойно его разглядывать, но ее улыбка показалась ему угрожающей гримасой.
– Может, надо было предложить вам чаю? – спросила она.
– Ни чаю, ни кофе! – огрызнулся гость. – Оставили бы меня лучше в покое! Я ночь не спал.
Сиделка, моментально преисполнившись сочувствия, покачала головой. И улыбаться не перестала.
– Я вас понимаю! Это все от тревоги за Жюстена. Что ж вы не приехали вчера, мсье?
– Еще будете указывать, что мне делать? – рявкнул Ларош. – Вы как назойливая муха – крутитесь вокруг меня, досаждаете!
Сказано это было так зло, что Корнелия быстро ретировалась в кухню. В гостиную вошел Леон Фоше. Брови у него были грозно нахмурены.
– Гуго, что я слышу? По какому праву ты оскорбляешь женщину, мою верную помощницу? Я уже лет десять пользуюсь ее услугами и очень доволен. Она не заслуживает, чтобы на нее кричали, как на провинившуюся прислугу!
Под осуждающим взглядом друга Ларош поостыл, а потом и притворился виноватым, убеждая себя, что доктор вот-вот разразится обвинениями совсем иного рода.
– Ты слишком легко впадаешь в гнев, Гуго, – прозвучал еще один упрек. – Куда ты запропастился? Вчера я ждал тебя на ужин.
– Засиделся допоздна со счетами. На винном складе у меня есть кабинет, а в кабинете – кушетка, так что можно и переночевать. Там мне спокойнее, чем в замке, этой древней руине, населенной фантомами!
– Понимаю…
– Последние пару месяцев я совсем забросил дела на виноградниках, точнее, перепоручил их управляющему и работникам. И вот решил узнать, какие у нас планы на сентябрь, будет ли хорошим урожай.
Доктор дружески потрепал Лароша, который был выше его ростом, по плечу. Фоше был коренастый и упитанный, Ларош – худой и долговязый.
– Гуго, надо всегда надеяться на лучшее! Я рад, что у тебя объявился сын, тем более такой – и вежливый, и разумный, и обходительный. Мое скромное мнение – он будет тебе хорошим помощником. И прости, что напрасно тебя подозревал! Жюстен подтвердил твою версию событий. Слава Богу, пуля не задела жизненно важные органы. И, привезя этого мальчика ко мне, ты его спас.
– Нет, спас его ты, Леон! Дорогой мой, я многим тебе обязан. Спасибо!
Они обменялись долгим рукопожатием, глядя в глаза друг другу. Ларош никак не мог поверить, что в очередной раз избежит справедливой кары. Он схватил со стола чашку и ломтик булки.
– Умираю с голоду, – сказал он.
– Корнелия принесет еще, если нужно. А мне пора, у меня несколько визитов за городом. Запрягу свою лошадку – и в путь! Жюстен тебя ждет.
Жюстен узнал голос Лароша, звучный и сварливый, еще когда тот хамил сиделке. Встречи с бывшим хозяином он опасался, хотя, с другой стороны, ему было что сказать Ларошу.
– Ну вот, повязка совсем чистая! Рана заживает, – приговаривала Корнелия, но, вопреки обыкновению, не улыбалась. – Принести еще одну подушку?
– Мне и так удобно, мадам! Можно сколько угодно любоваться садом, и в особенности тем деревом с белыми цветками. Кажется, это магнолия?
– Да. Ее посадил отец доктора, мне рассказывала мадам Фоше. Запах у магнолий чудесный, днем я вам сорву цветочек и поставлю в вазу тут, на прикроватном столике. И не думайте, что это я на вас сержусь! Ваш отец – грубиян, но мне повезло, потому что ухаживаю я не за ним. Вы очень милый юноша.
– Не обращайте на него внимания, мадам. Я вас просто обожаю!
– Век бы вас слушала! Наверняка вы уродились в матушку. Говорят, что сыновья больше похожи на мать, дочки – на отцов. Но что-то я заболталась, пора к плите! Сегодня на обед у вас будет тушеное мясо с картофельным пюре. И можете называть меня Корнелия!
– Спасибо, мадам Корнелия!
Жюстен сердечно улыбнулся своей сиделке, хотя на душе у него скребли кошки. У него было время подумать о тех, кто его породил. Что до Мадлен Кинтар, то, сколько бы он ни пытался вычеркнуть ее из памяти, забыть побои ремнем, брань, грязный матрас на чердаке и хлебные корки, которыми его кормили, не получалось. Он так глубоко задумался, что заметил Гуго Лароша, только когда тот переступил порог.
– Ну, здравствуй, Жюстен! Если ты плохо себя чувствуешь, я могу прийти позже.
– Входите!
Ларошу вдруг стало не по себе, однако он все же подошел к кровати. И даже присел на стул рядом.
– Как ты? Сильно болит?
– Меня очень хорошо лечат. Рана болит, но уже терпимо. Я больше не хочу пить опийную настойку.
– Мужества тебе не занимать… Жюстен, я должен извиниться за свою непростительную выходку. И поблагодарить тебя, что утаил это от врача. Я был пьян, мой мальчик, пьян в стельку. Сам не знаю, какой черт меня дернул выстрелить.
Ларош старательно понижал голос и часто поглядывал на открытую дверь – не идет ли кто по коридору.
– Ба! Наши семейные дела! – попытался оправдаться он. – И никого, кроме нас, это не касается. Правда, Жюстен?
– А что Мариетта? И ваш новый конюх?
– Эти ничего не расскажут. Коля думает, что произошел несчастный случай. А Мариетте я предложил крупную сумму. Ее муж Бертран – жуткий скряга. Так что ей теперь не придется ходить в замок на подработку. Бертран с Коля – родные братья.
– А как она объяснит Бертрану, откуда деньги?
– Это не мое дело, что-нибудь придумает. Скажи, ты точно хочешь вернуться на службу после выздоровления? У меня есть что тебе предложить.
– Я уеду, как только доктор меня отпустит. Вы, мсье, вызываете у меня отвращение. Более того, я бы обрадовался, если бы вас упекли в тюрьму. Только я никогда ни на кого не доносил – ни на мать, ни на сослуживцев, когда те уходили в самоволку. Донести на вас, моего отца? Я не смог. И до сих пор спрашиваю себя почему. Положился на Бога: только он вправе вас судить.
Гуго Ларош готов был сквозь землю провалиться от стыда. Благородство Жюстена, которому низменные побуждения были, похоже, совершенно чужды, впечатляло. У него даже навернулись слезы на глаза – так Жюстен в этот миг был похож на Катрин, это неукротимое дитя, чей характер ему так и не удалось переломить.
– Прости меня, мой мальчик! Твоя сестра Катрин гордилась бы тобой. А я – я не заслуживаю таких детей.
С этими словами Ларош, встав так резко, что стул перевернулся, выбежал в коридор. Еще пара секунд – и хлопнула входная дверь. Жюстен, утомленный всплеском эмоций, откинулся на подушки. И зажмурился, потому что ему отчего-то хотелось плакать.
«Все-таки это мой отец, – думал он. – И, кажется, он меня пусть немножко, но любит!»
Эдвард Вулворт открыл дверцу и подал руку, помогая Мейбл выйти из новенького автомобиля, купленного к возвращению Элизабет. На душе у обоих было неспокойно. Супруги направились к причалам, где всегда было очень людно и их обитатели создавали особенную атмосферу порта – многонациональную, космополитичную и очень красочную.
– Эдвард, ее корабль точно вышел из Гавра во вторник 27 июня? – нервно спросила Мейбл у мужа.
– Ну конечно! Я получил подтверждение по телеграфу от капитана французского порта и сразу же отправил запрос во все английские и ирландские порты по маршруту следования. Ни в один «Гасконь» не заходила.
– В Нью-Йорке пароход ожидали в среду, 5 июля. И никто не смог внятно тебе объяснить эту задержку. Эдвард, они могли потонуть в шторм, и мы никогда больше не увидим свою Лисбет! Боже, когда я об этом думаю, мне тоже хочется умереть! Скарлетт вчера вечером отказалась что-либо спрашивать у карт – боится дурных новостей.