Грани сна

Лавр подумал, что воеводу тут мало кто любит. Продолжая сидеть на земле, он искоса глянул на князя. Тот заметил, усмехнулся:

– Что, жалеешь его?

– Не то, чтобы… – промямлил Лавр. Вообще-то он был противником насилия, но в этой эпохе высказывать идею всепрощения было опасно.

– Что ж, – раздумчиво сказал князь. – Можно и по-другому. Если вспомнить старые наши обычаи. Ведь это дело не государя! Он ТЕБЯ оговорил? – затем встал с трона (Лавр и посол немедленно тоже вскочили на ноги), прошёлся по двору в своих красивых сапожках, остановился, указал пальцем в небо и прокричал:

– Суд Господа бога нашего Ярилы!!!

Толпа взвыла. Толмач убежал прочь на четвереньках. Негожа перевернулся на спину и отползал, упираясь пятками в землю, с искажённым лицом. Посла и купцов, поскольку происходящее было внутренним делом народа, увели в избу.

Лавр махнул рукой, подзывая Буреца. Спросил:

– Что это, суд Ярилы?

– Поединок пред ликом Солнышка, – пояснил счастливый Бурец. – Кто до захода Солнца победил, тот у Ярилы и прав. – И радостно засмеялся: – А биться надо до смерти.

– А если кто откажется? – с тревогой спросил Лавр.

– Кто откажется, того и казнят.

Жители праздновали объявленный князем «суд Ярилы». Бегали туда-сюда мужики с глиняными баклажками в руках. Воняло пойлом. С двух концов города слышалось уже хоровое пение. Вокруг костра на улице плясали с криком, уханьем, топотом и пылью. Сияющие глаза, растянутые улыбками губы. Великий господин смотрел на Лавра в нетерпеливом ожидании. Нарядно одетые горожане, в том числе красавицы разных возрастов, подбегали, крича радостные приветствия князю, и поощрительные – Великану.

«Это и есть наш добрый русский народ», с ужасом подумал он.

Однако отказываться нельзя, казнят. Если просто убежать, то вот эти вот весельчаки со всем энтузиазмом кинутся меня ловить, и придётся покалечить их, незнамо сколько. А согласиться на драку – значит, принять обязательство забить бородатого дурака-боярина до смерти. Тоже не вариант.

И остаётся запугать его, чтобы от поединка отказался он сам.

Великан распрямился, посмотрел с высоты своего роста на валяющегося Негожу. Потянулся, чтоб хруст пошёл. Скинул рубаху. Показывая бицепсы, согнул одну руку, вторую. Заложив руки за голову, присел на левой ноге, потом на правой. Подобрал громадный камень из кучи, приготовленной, наверное, чтобы использовать как гнёт при засолке грибов и капусты, и стал с уханьем перекидывать из руки в руку.

– Молодец! Богатырь! – восторженно вскрикивал Вятко. – Вот тебя-то мы на вече и выберем боярином по разбойным делам, вместо того, чьё имя я не желаю помнить!

Лавр попрыгал в боксёрской стойке, нанося мощные удары в воздух, и прошёлся колесом, что при его массе тела породило изрядный шум и смерчи вдоль улиц. Ударом ноги срубил берёзу у ворот. Глядя на его физкультурные упражнения, публика ревела, или визжала, или била в ладоши, а со стороны Негожи нёсся жалобный вой.

Час спустя, когда отказавшийся от поединка бывший боярин сидел уже под охраной в крепкой комнате, что в приказной избе, князь похвалялся за пиршественным столом:

– У халифа, владыки половины мира, за порядком следит один брат, а у меня, владыки другой половины мира, будет следить второй брат. Скажи об этом халифу, посол!

Город Вятич – Заяузье – Городенец, VIII век

Наступила зима. Все переоделись в шубы, меховые штаны и шапки. Реки сковало морозом. Вятко с боярами перебрались в город Вятич, стоявший там, где в Оку впадает река Москва. Отсюда зимой легко попасть по замёрзшим рекам в любое населённое место княжества на санях или лыжах. Сюда ехали торговцы со всей Оки, Москвы, Клязьмы, Волги и других рек, и были устроены здесь торговые ряды, а при них гостевые избы. Бабы с окских городцов и вёсок приезжали не столько ради товара, сколько в надежде увидеть знакомцев с мест, откуда их брали невестами, передавали родным весточку о себе…

Зимой здесь кипела и вся политическая жизнь.

Кроме Великана, все княжеские бояре имели в Вятиче зимние дома, а ему поставить дом не успели. В гостевой избе жить боярину не в честь, и Великан распоряжением местного князя поселился у одинокой Тихо́ньки. Только к весне до него дошли слухи, что этому предшествовало женское вече, где городские бабы решали, у которой из безмужних будет зимовать Великан. Состоялось вече за спиной идола пёсьеголового Симаргла, а закончилось оно жестокой дракой. Победила Тихо́нька, а князь только озвучил решение веча. Узнав об этом, Лавр пошёл к своей «хозяйке» с вопросом: Правда ли сие? – но она в ответ только лицо прятала и смеялась.

У него, как у боярина, оказалось много дел. Расследование разбойных случаев. Контроль поставок с мест на княжеский двор: за производство-то и людишек отвечали местные князья, а вот, чтобы они и их приказные работали без обмана, это его задача. А ещё – легализация денег: крестьяне приносили шкурки, которые он скреплял свинцовой скобкой по девять или восемнадцать штук (ибо с каждого десятка брал одну шкурку как налог в казну), и оттискивал на свинце княжий знак.

Ещё приходилось ему самолично делать наждачную шкурку, чтобы доводить клинки до нужной степени красоты. Да, все кузнецы имели точильные бруски из мелкозернистых пород песчаников, но наждачку делать не умели. Он сам варил из костей клей и наносил на пергамен; а потом, пока клей не остыл, добавлял песок. Ещё стал изготавливать пемзовую шкурку. Это вообще была новинка, позволившая шлифовать лезвия. Пемзу привозили купцы из Дербента, иногда – сирийцы и армяне. В порошок её тёрла Тихо́нька. Ей было не привыкать: бабы издавна использовали этот экзотический продукт для обработки мозолей и пяток, и добавляли в своеобразное «мыло», смесь золы и жира.

Неделя за неделей проходили в таких делах, в плаваниях и пеших походах, в саночных разъездах по городам. И названий-то у них нет, всё городёнки, да, городни, да городцы; какая-то страна городов получается. Различать их можно было только по названиям рек: городец на Каширке, городец на Вобле, городец на Турее. Если река длинная, то Нижней городец и Верхний городец, или Белый, Красный, Новый, Старый…[19]

Городец на слиянии Оки и Москвы нёс имя Вятич только потому, что так звали его иностранные купцы с Волги.

…Однажды Лавр влачился в Вятич по Оке со стороны Упы, в санях, запряжённых одинокой лошадкой, едва тянувшей его громадное тело. Укрывшись медвежьей шкурой, он кутал шею от ледяного ветрюги, разгулявшегося вдоль речного простора, и с тоской вспоминал свои плавания в Индийском океане. От этих мыслей потянулась аналогия: вспомнил он, что в молодой советской стране всякий пионер мог построить санный буер под парусом и носиться по сугробам со скоростью ветра.

И подумалось ему, что он, бывший пионер, кузнец и мореход, давно мог бы сладить себе такое транспортное чудо. Тем более, у Тихо́ньки сохранились от отца старые, хорошо просушенные лесины.

Князю Лавр объяснил, что потерю времени на это своё занятие он наверстает за счёт скорости передвижения по рекам. Тот, не иначе, проговорился в семье, и в помощники к Великану напросился младший княжий сын прозвищем Сутолока.

У князя было несколько детей. Дочери, кроме младшей, уже были устроены. Старший сын жил в Городенце своим домом, а женат был на дочери эллинского царя. Лавр, было, думал, что она из семьи правящего базилевса, и удивлялся такому странному мезальянсу, но как-то разговорился с ней, и оказалось, нет: её папаша был деспотом малозначащей провинции, и выкуп, который он получил за дочь, спас его от неприятностей. А теперь его уже свергли. Но в их лесах фраза «дочь эллинского царя» звучала солидно.

Другие сыновья князя взяли в жёны местных дев с разных городцов. Холостым оставался один только Сутолока. И вот, в ходе совместной работы над буером выявилось, что в доме правителя разыгрывается самая настоящая драма.

19

В нашей реальности даже после того, как все города и сёла получили собственные имена, и в интересах почты вычищены были сходные названия, топонимы древних вятичей различимы. В Тульской и Московской, Калужской и Орловской, Белгородской и Брянской областях имеются десятки названий типа Городец, Городня и Городище, причём эти населённые пункты всегда расположены у рек.