Грани сна

Проблема Харуна ар-Рашида была в том, что между его халифатом и ними, живущими на реке Оке, расположились куда более многочисленные народы, и они – особенно далёкие от веры в Аллаха хазары, были опасны. И Багдаду следовало удерживать дальних соседей от добровольного или вынужденного союза с возможными близкими врагами. Потому и вынужден посол плести словеса о том, что могучий безжалостный халиф, от одного взгляда которого рассыпаются в пыль горы и выкипают моря, желает оставаться в мире с Великим господином Вятко. Потому и привёз посол богатые подарки вождю затерянного в лесах народца от халифа мировой империи.

Князь в ответ на его слова произнёс пусть и не такую цветистую, но всё же достойную речь, с благодарностью принял подарки и встал. Посол отступил на три шага назад, и опять иноземцы совершили коленопреклонение. Затем князь милостиво пригласил посла и главных купцов с собой в избу. Сопровождающим лицам и всему городенецкому населению столы накрыли отдельно, на улице.

Тут произошла некоторая заминка. По ходу мероприятия посол – которого, как он сам сообщил, звали Маджидом – несколько раз поглядывал в сторону Великана. Это никого не удивляло. Здешние людишки и сами не могли от Великана глаз отвести. И вот прежде, чем идти в избу, посол указал Вятко-князю на Лавра, и о чём-то спросил его. Князь засмеялся, подозвал своего великана и опять уселся на трон, а послу вынесли колоду для сидения. Лавру колоды не предложили, возможно, из-за отсутствия подходящей по размеру, и он, не чинясь, уселся прямо на землю возле трона, под рукой князя, да ещё и ссутулился слегка, чтобы князь казался выше него.

– Совсем такой же мо́лодец, как этот, а именно паша́ Назих, что значит «Неподкупный», служит Великому халифу в Багдаде, – сказал посол, а Толмач перевёл. – Я много раз видел его, а узрев вашего Великана, Великий государь, дивлюсь этому диву дивному, что столь схожи Великан и паша́ халифа Назих.

Лавр, пока переводили, и пока Вятко вникал в смысл, сообразил, что тот паша́ Назих – не иначе, он сам и есть, только попавший в прошлое из более отдалённого своего будущего. Он жадно пытался уловить, не назовёт ли посол возраст паши, чтобы правильно ответить на возможные вопросы, и уже выстраивал в уме своём версию, что у него когда-то был брат, или дядя, или оба вместе.

– Такой же? – переспросил князь.

– Да, Великий господин. Такой же большой, и голос, и борода, и лицо, и возраст.

«Ага», смекнул Лавр. Значит, будем врать им про брата-близнеца.

Вокруг них гудела праздная публика. Ни те, что были приглашены в избу, ни прочие, коим предстояло угощаться на улице, не смели даже подходить к столам, пока за трапезу не принялись высокие персоны. Прибывшие с купцами подручные выставляли на столы свои восточные яства, которых большинство и не видывало раньше.

– Великан, – спросил князь. – Ты знаешь, о ком говорит посол?

– Нет, Великий государь, – скромно потупился Лавр. – Но скажу тебе, что у меня был брат, мы были зело похожи. Он потерялся на реке на Волхове, когда была битва с варягами. И я думал, что он погиб. Если тот, который живёт в Багдаде, столь со мною схож, то, быть может, он и есть мой брат. Отпусти меня, съезжу к нему, и скажу тебе.

Начался общий шум. Князь не знал, кто такие варяги. Купец-посол Маджид сказал, что слышал о них, но в Багдаде варягов нет. Инозёма, главный княжий дипломат, много где бывавший, объяснил, что если долго идти вверх по великой реке Доне́-пре, то можно дойти до земель, где разбойничают варяги. Есть ли там река Волхов, ему не ведомо.

Посол дополнил рассказ, сообщив, что паша́ Назих пришёл в Багдад с севера, где потерял всех родичей, и благодаря своей силе поднялся при дворе халифа, и теперь возглавляет охрану наместника бога на Земле, имея под рукой несколько тысяч воинов.

Надёжа в ходе диспута чуть ли не приплясывал, так ему хотелось вмешаться. И не учитывая благосклонного отношения Вятко-князя к Великану, он совершил ошибку: получив слово, высказался в том ключе, что это очень подозрительно, что Великан лжу великую лжёт, говоря, будто давно брата не видел. А на деле видел, и прибыл в землю нашу прямо оттуда, чтобы сделать недоброе Вятко-князю, и власть-то в Городенце захватить. Закончил он своё разоблачение словами:

– А посол этого не знал, и, благодарение Стрибогу, лжу великанову вскрыл.

– Разве? – удивился князь.

– Конечно, – ответил Надёжа. – Он же сам сказал, что различить пашу и Великана невозможно. Значит, он видел там Великана. Позволь, государь, задать вопрос послу.

Князь поморщился, но разрешил:

– Задавай.

Надёжа спросил, не мог ли видеть посол при дворе халифа именно Великана, да переодетым в кафтан паши. Толмач перевёл, и посол ответит, что такого не было. За это время Надёжа, стоя за спиной князя, погрозил Толмачу кулаком, и тот, якобы со слов посла, запнувшись, ответил:

– Да, могло такое быти.

Инозёма, услышав это, резко вскинул голову, но промолчал. А Лавр молчать не стал. У него был уже опыт, он знал, что пока интрига в самом начале, её можно задавить, если успеть перехватить инициативу. Он погрозил толмачу пальцем, и вскричал, перебив уже начавшего говорить Надёжу:

– Зачем лжёшь? Он сказал «нет», а ты говоришь «да». Обманываешь Вятко-князя, пёс?

– Что такое? – спросил его князь.

– Неправильно толмачит.

– А, слушайте: Великану язык Багдада ве́дом! – крикнул Надёжа, и явно собирался развить свою идею, что Великан и есть тот багдадский паша, но тут вмешался Инозёма:

– Толмач неправильно перевёл!

– Правильно! – зарычал Надёжа.

– Неправильно!

– Слушай, князь, меня, – торжественно заявил Надёжа. – Инозёма с ними сговорился!

Лавр помнил по прежним своим приключениям, что в арабских землях на первом этапе был в почёте эллинизм: учёность, язык, обычаи. Греческий, как язык межнационального общения, знали все. И он предложил своему князю привлечь к разрешению спора независимого эксперта.

– Это как это? – поинтересовался князь. Он не верил, что волшебник Великан, с которым они болтал обо всём на свете последние дни, ему враг. Но и сомневаться в верности Надёжи пока не смел.

– Надо бы позвать серебряных дел мастера Герасима. Пусть он скажет, кто прав.

– Где Герасим? – спросил князь. – Должен тут быть.

– Был, был, – закричали из толпы.

– Он куда-то финики потащил, – подсказал Бурец от стола с угощением народу.

– Приведите его, – приказал князь.

Пока ходили за Герасимом, Надёжа упорно пытался доказать, что чужим веры нет. Великан чужой, опасный. Скрыл, что языки знает. Герасим подозрительный, финики утащил. Даже Бурец у него оказался в сомнительных, и купцы. Неизвестно, до чего бы он договорился, но после его слов: «А этот посол…», князь велел Надёже замолчать.

Тут как раз пришёл Герасим. Ему объяснили задачу, он поговорил с послом, причём и по-гречески, и по-арабски, и перевёл все его речи в пользу Великана.

Надёжа угрюмо молчал, толмач по прозвищу Толмач не знал, куда глаза девать.

– В чём дело, Толмач? – тихо, но с угрозой спросил его князь.

– Оговорился, Великий господин! – Толмач упал ниц, лицом в песок, пред глазами своего князя, и из этой позиции прокричал: – Надёжа запугал меня!

– Та-а-к, – протянул князь. Пообещав Толмачу: «С тобой я ещё поговорю», он повернулся к Надёже: – А что с тобой делать, Надёжа? Невинных оговариваешь?

Боярин рухнул плашмя рядом с Толмачом.

– Придётся тебя казнить, – продолжал Вятко. – Ныне отнимаю от тебя прозвище твоё «Надёжа». Желаю, чтобы до близкой смерти твоей звали бы тебя «Негожа», а потом забыли имя твоё.

Рынды с суровыми лицами и топориками в руках, вышли из-за спины князя вперёд.

– Прости, Великий государь, – проревел от земли бывший Надёжа, а теперь Негожа.

Толпа ликовала. Доносились выкрики: «Он мёд не по правде мерил!», «У Аксюты-вдовы корову не по совести взял!», «Сыну своему потачку давал!», и прочее подобное.