Сбежавшие

      Думая о мальчишках или видя их, Филипп неизменно прельщался, особенно Андреем, иногда даже считал, что немного влюблён. Сергея, более красивого, более томного и более скромного, так и тянуло ласково погладить по щекам, легко провести по волосам, но он напоминал Филиппу Марио, и, чувствуя это, Филипп почти инстинктивно как бы принижал его и относился к нему с прохладцей, хоть и нежно; в Андрее, непоседливом, шаловливом и чуть порочном, было больше лукавства, озорства, искромётности, и Филиппу всё время хотелось взъерошить его и без того лохматую голову, опрокинуть на спину, небольно искусать — в общем, побаловаться. Возможно, Филипп ещё не сознавал своего истинного чувства к Марио; возможно, уяснив его, он бы бросился в постель к мальчишкам, представляя на их месте друга и реализуя себя в подобии действительности, но именно непонятие, недосказанность стерегли его непогрешимость и избавляли от возможных угрызений совести. Ныне они ворковали как голубки, и Филипп блаженствовал и в своём спокойствии, и в двойном очаровании. Блаженствовал, впрочем, недолго: словно тёмная туча застлала безмятежную синеву неба — Наташа, со своим тяжёлым взглядом, растолкав плечами Андрея и Сергея, приблизилась к Филиппу и смотрела на него пристально и зло, упиваясь заготовленными гадостями.

      — Привет, Филипп! Надо сказать, что Марио ошибался, когда говорил, что на портрете ты на себя не похож. Я ему не верила и оказалась права: одно лицо, точная копия.

      Филипп насторожился. Наташа застала его врасплох, и он решил потянуть время, чтобы сориентироваться позже.

      — Как, ты сказал, это называется? — обратился он к Андрею, пренебрежительно кивнув на Наташу.

      — Наташа.

      — Гм, рождественское сияние…

      Наташа понимала, что гордый красавец Филипп в её внимании не нуждается и искать его не будет, и она избрала обычную тактику: попробовать возбудить его любопытство или унизить, если интерес не проснётся. Единственной ниточкой, которая связывала её с Филиппом, был Марио. Портрет Филиппа висел в его квартире — это было неспроста; они поссорились, но ни причин ссоры, ни её последствий, ни того, состоялось ли примирение, Наташа не ведала; она также не знала, когда Марио с Филиппом виделись в последний раз, осведомлён ли Филипп о бриллиантах на шее друга и о новой женщине, появившейся в его жизни, представляет ли Марио для него сейчас какую-то важность. Надо было бросить несколько пробных камней, посмотреть, от какого из них пойдут самые широкие круги, и действовать дальше в зависимости от обстоятельств, но сперва требовалось внушить Филиппу мысль о том, что Наташа — событие в жизни Марио и может послужить тем самым необходимым звеном, которое Филипп — кто знает! — возможно, и ищет.

      Сам же Филипп тоже быстро опомнился. Он видел Марио не так давно; чувства Марио не изменились, о Наташе он ни сказал ни слова, и бояться, что это серое создание, стоящее по своей внешности значительно ниже целой пачки маришек, лидочек и светок, возбудит любовь Марио, было просто смешно, однако эта личность была у Марио дома и сидела в его комнате — когда, как долго, по какой причине? Чувство отторженности от друга поразило Филиппа — неожиданно, как удар исподтишка в спину. Кто-то сидит в квартире у Марио и пялится на его портрет, а он об этом не знает — разве это можно было представить каких-нибудь два месяца назад? Разве можно было представить, что Марио не сел в его машину, не вошёл в его дом, не стоит сейчас с ним в этом магазине? Скоро у Филиппа день рождения, и подумать, что Марио на нём не будет, тоже было невозможно, невыносимо. Филипп вспомнил, как получал подарок от Марио раньше всех: тот просто врывался в квартиру в ночь на праздник, как только стрелка переваливала за двенадцать, и даже до поздравлений родителей терзал его уши. Глаза Филиппа, прежде затуманенные горечью, потеплели от воспоминаний.

      Наташа, выведенная из себя переливом дивных глаз, к ней совсем не относившимся, потеряла всякое терпение:

      — Ты что, язык проглотил?

      Филипп очнулся.

      — Я не обязан отвечать на твои вопросы, даже если бы они были заданы.

      — Я и не задавала — просто думала, что последуют твои, но, если Марио тебя совсем не интересует, тогда и говорить…

      — А с чего мне с тобой о нём говорить, когда ты знаешь его без году неделю? Интересует он меня — я с ним и поговорю, третье лицо здесь без надобности.

      — Как сказать… Ты отвечаешь за его объективность, если он будет распространяться о себе в угоду своим фантазиям?

      — Во всяком случае, за твою объективность, когда ты вещаешь о делах, тебе неизвестных, я не отвечаю. Отсюда вывод…

      — Вывод таков: если ты проболтаешься вдали от него ещё с недельку, то знаменитые бриллианты вскоре могут перекочевать на другую шею.

      Глаза Филиппа потемнели.

      — Бриллианты — его собственность, и он волен делать с ними что угодно.

      Наташа решила заинтриговать Филиппа, но он не поразился — значит, знал. Пришлось идти дальше.

      — С ними — возможно, вот только связываться с некоторыми личностями нехорошо.

      — А ты записалась в блюстители нравов? Тогда надо начать с себя и уразуметь, что первыми пристают к парням только шлюхи и проститутки.

      Наташа онемела, но лишь на несколько секунд.

      — Смотря с какой целью, а пока… можешь передать Марио этот привет. — И, размахнувшись, влепила Филиппу пощёчину, вложив в неё всю свою ненависть ко всем мужикам на свете, начиная с исчезнувшего мальчика на перекрёстке и кончая этим смуглым серооким красавцем.

      Первым желанием Филиппа было схватиться за щёку, вторым — ответить, но он не стал делать ни того, ни другого: взявшись за щёку, он показал бы, что придаёт значение выходке этой дуры, а связываться с этой уродиной и драть её за патлы и вовсе было бы смешно. Он притушил бешенство в глазах.

      Наташа шла к выходу красная как рак, в ушах у неё шумело, но не настолько, чтобы не расслышать слова Сергея:

      — Проблемы с климаксом, что ли? Вроде бы рановато…

      — Она просто кидается каждому на шею в надежде, что её трахнут, но мечты не сбываются — вот и осерчала, — разъяснил Андрей.

      Мальчишки горой встали за Филиппа, хоть в его разговоре с Наташей не поняли ни слова, но Филипп был красавцем, добрым, щедрым, своим, почти что любовником, а Наташа надоела им как горькая редька, да, кроме того, ещё и испортила так хорошо начавшуюся прогулку: кто знает, может, Филипп и поддался бы на их призывы, и согласился бы, и тогда бы… И как достойно он себя вёл: не среагировал ни словом, ни жестом — образец выдержанности!

      К этому моменту продавец, сама вежливость, выплыл из подсобки, нагруженный дисками.

      — «Собака на сене» и то, что вы просили посмотреть: французские и франко-итальянские пятидесятых-шестидесятых.

      — Мушкетёры, комедии?

      — Да. Маскарады, Жан Марэ.

      — О, мамочка обрадуется. Только «Фантомас» ей не нравится, а остальное пойдёт. Сколько я вам должен? — Филипп вытащил из кармана деньги и подмигнул мальчишкам: — А вам деньжат не подбросить?

      — Нет, не надо, не требуется! — весело заорали те. — Нам «Royal Hunt», — после повисли у Филиппа на плечах и прошептали на ушко: — и тебя!

      — Гарантирую и надеюсь, что не в далёком будущем.

      — Всё-таки чертовски жаль, что и не в совсем близком.

      — Ну, на выход! Подкинуть вас?

      — А где твоя умопомрачительная тачка?

      — Там оставил. — Филипп махнул рукой. — У начала пешеходной зоны.

      Они уже вышли из магазина, но расставаться им не хотелось.

      — Может, с нами пройдёшься? Шмотки посмотрим или там чего…

      — Да нет, мне ничего не надо. Буду с вами болтаться как бесплатное приложение — не по кайфу.

      — Скажешь тоже! Если бы не ты, так действительно ненужное приложение от нас бы не упёрлось.

      — Оно всегда такое драчливое или только в момент обострения?

      Андрей неопределённо пожал плечами.

      — До недавнего времени вроде бы нормальное было, в буйствах не замечалось, но со среды как с цепи сорвалось.

      — А по какой причине?

      — А поссорилось с этим самым Марио, который тебе приходится другом.

      — Странно: я знаю Марио чуть ли не с пелёнок. — Филипп постарался напустить на себя равнодушный, немного рассеянный вид. — Он достаточно замкнут и редко идёт на сближение — ума не приложу, где они могли познакомиться.

      — Да в библиотеке, она звенела об этом на весь класс.

      — Ах, в библиотеке… — У Филиппа отлегло от сердца, всё встало на свои места. — В библиотеке, — повторил он. — Ну да, в библиотеке. Марио может там часами просиживать. Мы повздорили в августе, а потом он сидел в библиотеке — она к нему и прицепилась.

      — А он не мог её отцепить, потому что был огорчён, слаб и безволен, — заторопился Сергей, решив блеснуть своими психологическими изысканиями. — Они говорили про литературу — сначала, а потом она пристала с поцелуями и постельными разборками — тогда он ей дал от ворот поворот, она взбесилась и теперь кидается на всякого: не заклеить, так нагадить.

      Филипп расцветал на глазах.

      — Точно, поэтому он мне про неё ничего не сказал, когда мы в последний раз виделись, — значит, она ему абсолютно безразлична.

      — Слушай, — Андрей затряс Филиппа за плечо, — слушай, я догадался. Марио — твой друг, тот самый, да, тот самый любимый? Он ведь красавец, почти такой же, как и ты, — иначе и быть не может. Он тот самый, да? Мы никому не скажем…

      — Ну… — Филипп рассмеялся — легко и беззаботно. — Без комментариев.

      — Слушай, мы за тебя! Всё, что от нас зависит… Можешь рассчитывать на нас: как на послов, как на миротворцев, как на кого угодно. Вы просто должны быть вместе, а мы к вам потом будем регулярно присоединяться! Идёт?

      — Идёт, едет и мчится!

      Филипп в избытке прекраснодушия потрепал обе шевелюры, расцеловал на прощание обе мордочки и пошёл к машине; Андрей и Сергей направились в противоположную сторону.

      — Звони, звони обязательно, — кричали мальчишки вослед удаляющейся фигуре, ежесекундно оборачиваясь, — особенно после разворота!

      «Он обязательно будет, — думал про себя Филипп, — обязательно».

      Выйдя из магазина, Наташа провела ладонями по горевшим щекам, кляня доисторическую сетку с буханкой. У неё было такое ощущение, как будто пощёчину залепили ей. Плохо соображая, что делать, она всё-таки хотела узнать больше про этого красавца, знакомого Марио, и зашла в ближайшую подворотню, где расположился торговец шапками. Товар был размещён на деревяшке замысловатой конструкции, сбоку которой водрузилось зеркало, достаточно большое и висевшее так, что в нём без труда просматривалось всё происходившее на улице. Наташа стала наблюдать. Вот троица вышла из магазина. И много же дисков набрал этот Филипп — даже в специальные упаковки их засунули, штук по пять, чтобы ручкам было удобнее! Миллионер дерьмовый! Определённо, Марио наврал про патент — стырил папаша то, что плохо лежало, теперь вся семейка и жирует! Вон как смеётся, капиталист несчастный, делает вид, что забыл про пощёчину. Ничего, она посмотрит, как он скуксится, когда останется один. Похоже, этот момент близится: уже прощаются.

      Мальчишки пошли в сторону, где расположилась Наташа, Филипп направился в противоположную. Сейчас они должны пройти мимо.

      Наташа отступила на пару шагов вглубь; через несколько мгновений Андрей с Сергеем миновали её пост.

      — Ты понимаешь, что теперь перед нами грандиозная задача? — спрашивал Сергей.

      — Ещё бы: я уже загорелся, — соглашался с приятелем Андрей.

      О чём они, интересно?

      Наташа вышла из укрытия и сразу же перебежала на другую сторону улицы, чтобы постоянно оглядывающиеся парни её не засекли. Филипп не мог уйти далеко, разве что свернул за угол. А, вот и он!

      Наташу постигло последнее разочарование: Филипп садился в обалденную красную машину, на его лице цвели розы и лилии — оплеуха его нисколько не уязвила. Девушка устало опустилась на скамейку. Все вокруг были счастливы — ну как же можно такое снести?

      Но Наташины неприятности на этом не кончились — следующий день в школе выдался под стать предыдущему на улице и начался с того, что Андрей подошёл к Вике, вырядившейся неизвестно по какому поводу в очередное прекрасное платье.

      — Цветём?

      — Вашими молитвами и щедротами Тарханова: он расплатился за паханские начинания — мы с мамой папусика малость и пообстригли.

      — Вот крокодилицы!

      — А то папахен грозился мне ничего до октября не выдавать — должна же женщина настоять на своём. А ты где прибарахлился?

      — В центре, у киношки.

      — Круто, там классное шмотьё. Смотри, я тут набросала примерные потребности. — И Вика передала Андрею вытащенный из кармана листок, развернув его: — Вот, пока только прикидки, но весьма прилично. И ещё я разведала: всему дому нужны и мясо, и колбасятина. Каждую неделю можно гонять фургончик и к твоей тётке, а вскорости — и к твоему драгоценному. У тебя машина пока не проектируется?

      — Нет, тачка попозже, но я на ней ничего развозить не собираюсь. Наймём экспедитора-почасовика — и дело с концом.

      — А это — ну, там санитарный контроль, если прямые поставки…

      — Это под мою ответственность, а что касается формальностей — так Саша полмуниципалитета мажет. Отсюда вывод: проблем не будет. А теперь у меня к тебе одно бабское дело.

      Вика широко открыла глаза, в которых сразу замелькали хитринки.

      — Какое?

      — Простое. Передай Наташке, чтоб она больше ко мне не подходила и не заговаривала — я всё равно не отвечу.

      — Ты с ней поссорился?

      — Точнее, она оскорбила нашего с Сергеем прекрасного знакомого.

      — Неужели Тарханова?

      — Нет, это другая ария.

      И Андрей рассказал Вике о вчерашних событиях, особенно напирая на соображения Сергея о причинах ссоры Наташи и Марио. Вика жадно внимала, предвкушая, какую рожу состроит её злейшая врагиня, и заранее упивалась будущим блаженством.

      — Хорошо, сделаю. Вариации и лирические отступления допускаются?

      — Даже приветствуются. Об изобретательности твоего языка я хорошо осведомлён.

      Андрей засмеялся, Вика заржала, хлопнула Андрея по плечу и уткнулась ему в шею, после чего, отойдя с Ларой в сторонку, начала оживлённо с ней совещаться.

      — Ага, ага, поняла. Только начать надо издалека и как бы случайно на это выйти. Я так и знала, что она брешет.

      Когда Наташа, хмурая, злая и усталая, вошла в класс, буркнула Галке «привет!» и уселась за парту, Лара повела в её сторону глазами, оповещая Вику о начале атаки, и приступила:

      — Песня так себе, а вторая половина клипа мне понравилась, особенно когда он лезет на неё, стягивая джинсы. Чертовски возбуждающе — круче, чем обыкновенная порнуха.

      — Да, но физиономия у него не очень. Впрочем, там плохо видно, и, потом, тебя больше занимают фигуры.

      — И моя в том числе. У меня живот не торчит?

      — Нет. Тебя что, Димка обрюхатил?

      — Школьная повариха. Пончиками.

      — Вот обжорка!

      — Что делать, если жизнь невыносимо скучна? Димка мне надоел. Ты навела справки о Ване?

      — Естественно, но он тебя развлечёт максимум на неделю. Примитив: тачки, музыка. А как будешь отцеплять, если влюбится серьёзно? Кстати, о делах сердечных. Наташа, — и Вика грациозно изогнулась к передней парте, — Марио больше не хочет от тебя ребёнка?

      — А тебе что? — спросила Наташа, не оборачивая головы.

      — А то, что, как известно из биологии, для этого нужен хотя бы один половой акт, а у вас его, к сожалению, не было, к огорчению, нет и, к несчастью, не будет.

      — А ты со свечкой стояла? — Наташа повернулась, стараясь придать своему взгляду надменное выражение.

      — Зачем же: о твоих подвигах и так все осведомлены.

      — Какие подвиги? Тебе вообще какое дело?

      — Такое, что, вместо того, чтобы признать очевидное и успокоиться, ты в центре города пристаёшь ко всем и машешь руками как базарная торговка, унижая всех женщин своим поведением.

      — Тебя, что ли? У тебя просто комплекс неполноценности сложился с тех пор, как Андрей бросил.

      — Никто никого не бросал: перебесились и успокоились, у нас теперь взаимовыгодное дружеское общение, а в личной жизни у него интим свой, у меня — свой.

      — Ага, представляю: очередной уродец-малолетка.

      — Что же ты за Андреем так резво побежала? Рассчитывала на вакантное место, да облом получился?

      — Очень он мне нужен! Филиппа заклей! Слабо;, да? Он к тебе не то что не подойдёт — ты его и не видела.

      — Почему же не видела: Андрей его на мобильник заснял и мне показал. А ты недолго пялилась на его фотографию, потому что из квартиры, где она висела, тебя быстро выперли, а когда увидела в натуре, то тебя сразу оценили и поставили на место — вот ты и взбесилась, не снеся правды. Так что впредь о своих великих достижениях можешь трепаться Галке, но никак не тем, кто знает истину. И ещё: Андрей попросил передать, чтобы ты больше к нему не подходила и не заговаривала, он не желает с тобой водиться.

      В другое время Наташа, конечно, достойно бы ответила на Викины колкости, но на сей раз Вика была хорошо осведомлена, а то, чего знать не могла, так же хорошо угадывала. Наташа же не могла найти ничего весомого, убедительного и уничижительного, потому что все последние часы была занята исключительно тем, что призывала неслыханные беды и невиданные несчастья на головы Марио, Филиппа, Андрея, Сергея и прочих двуногих тварей мужского пола, истощая ресурсы своего красноречия и своей злости. Она была опустошена морально и физически, так как провела бессонную ночь в слезах и проклятиях; после лживых победных реляций её словам вряд ли поверили бы; даже если бы она намекнула на то, что Марио связался со старухой, её первую подняли бы на смех: ведь вышло бы, что он променял её на какую-то мерзкую старушенцию; можно было бы назвать Марио сумасшедшим, но и в этом случае Андрей связался бы с Филиппом и развеял этот миф — Наташе ничего не оставалось, кроме как молчать и дрожать от унижения и оскорблений. Мерзкий Андрей! О, как она ему когда-нибудь отомстит!