Страница 27 из 28
Он до сих пор любит меня, как в последний день, когда он падает на меня, подталкивая мое платье вверх по бедрам.
— Ты надела красное платье, чтобы свести меня с ума? — спрашивает Логан.
Прежде чем я могу ответить, мы слышим голос Хэдли за дверью.
— Я поставила свои вещи перед дверью, озабоченные извращенцы. Всегда пожалуйста.
Логан смеется у моей шеи, и я пробегаю пальцами по его волосам, кайфуя, словно на небесах. Вот кто он для меня.
— Иногда я думаю, что ты иллюзия, и все это не по-настоящему. Что я на самом деле умерла десять лет назад после аварии, — говорю я ему мягко, когда он начинает спускать мое нижнее белье.
— Я настоящий, Лана, — мурлычет он напротив моей шеи, когда наконец снимает последний клочок одежды.
Только ощущение его тела, скользящего по моему, пока он меня раздевал, заставило меня подготовиться к нему.
— И я твой, — говорит он, прежде чем сцеловать слова, которые я пытаюсь ему вернуть.
Мой.
Так же, как и я его.
До тех пор, пока он хочет меня.
— Я люблю тебя, — произношу, пока он скользит в меня, дрожа, будто быть во мне именно то, что ему было нужно.
Я понимаю это чувство.
Слова значат для меня больше, чем он знает, потому что я думала, что никогда не произнесу их в этом контексте. Думала, что никогда не исцелюсь достаточно, чтобы почувствовать эту связь.
— Люблю тебя, — говорит он, открывая глаза, чтобы посмотреть в мои, пока входил и выходил из меня.
Это было все, в чем я нуждалась, и даже больше.
Он такой, какой я хотела бы быть.
Герой.
Герой, в которого влюблен монстр.
Глава 15
Если у вас есть слезы, приготовьтесь пролить их сейчас.
Уильям Шекспир
Логан
— Одно место. Ты можешь пойти куда угодно. Куда бы ты пошел? — спрашивает меня Лана.
— Хм-м-м, — бормочу я напротив ее кожи. — Греция.
— Почему Греция? — спрашивает она, переплетая наши обнаженные ноги.
Жаль, что я не могу провести дни на пляже в Греции с ней, обнимающей меня. Эта работа начинает отнимать слишком много и возвращать слишком мало.
С другой стороны, после этого дела у меня, возможно, и не будет карьеры. Но я не позволю им и дальше скрывать то, что произошло здесь десять лет назад.
— Потому что мой отчим всегда говорил, что если бы у него был выбор, он был бы пьян и влюблен в Греции. Но он потратил все свои сексуальные годы на мою мать.
Она смеется, и я ухмыляюсь, когда она вытирает несколько слезинок с глаз от неожиданной вспышки эмоций.
— Звучит так, будто он был прекрасным человеком.
— Да, был, — отвечаю я ей.
— Мой отец тоже был великолепен. Он делал все, что мог, чтобы у нас с братом было то, в чем мы нуждались. Он был нашим миром, а мы — его.
— А твоя мама? — спрашиваю я, решив подтолкнуть, пока она готова говорить о своем прошлом.
— Потрясающая, — тоскливо говорит она. — Она пекла. Мне нравилось, когда она пекла. Мой отец всегда говорил, что если бы она была ведьмой, дети добровольно прыгали бы в духовку только потому, что она всегда хорошо пахла, — она смотрит вверх, когда я выгибаю бровь. — У него было немного дурное чувство юмора. Но моя мама любила его. Любила. Я никогда не понимала, когда была моложе, как редко эту любовь можно найти. Как и большинство вещей, которые видела каждый день, я воспринимала как должное.
Печаль касается ее глаз, и я пододвигаюсь ближе, покрывая поцелуями ее веки.
— Куда бы ты поехала? — интересуюсь я, понимая, что не хочу видеть ее расстроенной.
— Любое место мира? — спрашивает она.
— Любое.
— Я бы поехала с тобой в Грецию.
Вот почему я так одержим ею.
Снова нахожу ее губы и целую, будто этот раз может быть последним. Я всегда буду целовать ее так, потому что она потеряла любовь однажды — любовь своих родителей. Не хочу, чтобы чувство неуверенности в себе оставалось в ней из-за нас.
Хочу, чтобы она точно знала, что я чувствую каждый раз, когда она в моих объятиях.
Когда она прерывает поцелуй, я изо всех сил стараюсь не перевернуть ее на спину и не войти в нее снова. Я полностью лишился человечности, когда увидел ее в платье. Собирался напугать ее, но Хэдли закричала; Лана улыбнулась. Она всегда удивляет меня.
И вот так, я должен был заполучить ее.
— Я бы тоже хотел, чтобы ты поехала со мной в Грецию, — сообщаю я ей, целуя в щеку.
— Мы бы напились и очень много занимались сексом, — соглашается она. — И, конечно же, еда. В Греции всегда можно съесть что-то удивительное. Если только это не ложный стереотип.
Ухмыляясь, я снова целую ее в щеку.
— Однажды мы это выясним.
Она задыхается, и я откидываюсь, глядя в ее опечаленные глаза, которые очаровали меня.
— Что? — спрашиваю я, пробегая пальцем по ее щеке, беспокоясь из-за этого взгляда.
Она поворачивается ко мне лицом.
— Если бы ты узнал, что я не идеальная девушка, которой ты хочешь меня видеть, ты бы все еще любил меня?
То, как она спрашивает, это как удар по животу.
— Лана, я не жду, что ты будешь идеальной. Я думаю, что ты идеальная. По крайней мере, идеальная для меня.
Ее губы дрожат, но она цепляет улыбку. Что я такого сказал?
— Но что, если я не идеальна? — настаивает она, искренне расстроенная из-за этого.
— Тогда я все равно буду любить тебя. Я не использую это слово постоянно. Ну, по крайней мере, со школы. Но в школе все используют его, не зная, что на самом деле значит любить кого-то.
Ее взгляд немного холоднеет. Я пытаюсь прочитать ее, но она всегда остается для меня загадкой. Постоянно одно и то же, когда я жду совсем другого.
— Но да, — говорю я снова. — Я все равно буду тебя любить. Если ты не заметила, я немного схожу с ума, когда мы слишком долго не видимся, и ты даешь мне повод хотеть жить, а не просто существовать. Ты приняла все части меня и разобралась с объедками, которые я смог тебе предложить. И никогда не жаловалась.
Она начинает говорить, но я перебиваю.
— Эти глаза находят меня, когда ты входишь в комнату, будто я единственный, кого ты ищешь. Ты поднимаешь голову, когда другие опускают. У тебя внутри стержень, когда другие замыкаются в себе. Твоя сила просто невероятна. И ты всегда заставляешь меня гадать, что является моей любимой частью в тебе так же, как и бесящей.
Она тихонько смеется, и я целую ее в уголок губ, прежде чем продолжить.
— И ты улыбаешься мне, как никому другому. Это заставляет меня чувствовать себя сильным. И когда я с тобой, я улыбаюсь, как никогда раньше. Это чувство равенства, даже партнерства. Редко можно найти кого-то, кто бы подходил тебе настолько, а ты мне подходишь. Я люблю это в тебе. Я люблю тебя.
Она поцеловала меня до того, как я начал нести ерунду, уверяя ее, что нет ничего, что могло бы изменить мои чувства. Как только я решил, что у меня есть время, чтобы доказать это более основательно, раздался громкий стук в дверь.
— Логан! У нас прорыв! — орет Донни.
— У него ужасное чувство такта, — говорит Лана со вздохом.
— Они всегда так делают. Однажды, я просто выброшу телефон и спрячусь от них.
— Тогда мы сможем исчезнуть в Греции, — произносит она, но улыбка не трогает ее глаза.
Я чувствую, что есть гораздо больше, чем она говорит мне. Вижу это по тому, как ее взгляд становится все более отдаленным. Я исправлю это. Как только выясню причину.
— Да, — говорю ей, ухмыляясь и притворяясь, что не замечаю намека на грусть в ее глазах.
Я быстро одеваюсь и встречаюсь с Донни снаружи. Затем я возвращаюсь, как только Лана встает с простыней вокруг ее тела, и я тяну девушку к себе, целую долго и грубо.
Она стонет, и Донни громко прочитает горло.
— Я скоро вернусь, — говорю ей, затем ухожу, игнорируя смех Донни, когда выхожу.