Башни человеческих душ

– И что вы предлагаете? Бегать как нянька за каждым сумасшедшим и ждать от него историю болезни? Они по большей части либо повторяют одно и то же, либо рассказывают истории, что они зажиточные богачи, известные поэты или сам его величество Император. Неужели вы думаете, что кто-то будет с этим носиться?

– Да, я уверен, что методы психотерапии гораздо более эффективно применимы к любым видам психических расстройств, нежели физические методы воздействия.

– Дорогой профессор, ваш метод хорош только в том случае, если у вас один пациент, а не полная больница сумасшедших. По вашему методу каждый врач должен буквально проникать в душу больного и извлекать на свет его проблемы, которые они должны вместе решить. Но посмотрите фактам в глаза: кто будет этим заниматься? У нас не так много психоаналитиков и психологов, у которых нашлось бы столько времени. Будьте, в конце концов, реалистом! Если у человека серьезно поехала крыша, то её уже на место никто не поставит. Даже при максимально полезном эффекте от лечения, некоторые проявления болезни будут время от времени проявляться, и никто не сможет дать гарантий, что проблема не вернется, вызвав более глубокую форму патологии. Мне кажется, что ваш метод лечения более подходит для школьников, которые переволновались перед экзаменом или для супружеской пары, у которых на носу развод.

В зале раздался громкий смех.

Профессор ничего на это не ответил, потому что понимал, что его оппонент в чем-то прав. Никто не будет возиться с каждым больным, никто не будет заглядывать ему в душу и искать способы лечения его болезни. Тех, кому не смог помочь обычный психиатр, просто отправляют на свалку человеческих судеб в какой-нибудь местный дурдом, где уже никто не будет надеяться на выздоровления пациента. В лучшем случае он сохранит остатки своего разума и даже проживет относительно долгую жизнь в застенках клиники, но в худшем – его ожидает череда холодных душей, избиения санитаров, электрошок и лоботомия, после которой он уже вряд ли сможет называться личностью.

Весь вечер профессор провел в своем кабинете, вычитывая текст лекций, который для него перебрал один из студентов на печатной машинке, кое-где внося свои правки. Было уже далеко за полночь, когда доктор отложил исправленные записи и протер уставшие глаза. Ему бы следовало подняться в спальню и хорошенько выспаться, но вместо этого он решил еще немного почитать исторический роман «На границе», повествующий о событиях вымышленной войны и приключениях двух пограничников. За чтением, профессор и сам не заметил, как медленно погрузился в сон.

Он стоял посреди поля, поросшего сухой желтой травой, доходившей ему почти до колен. Странная небесная синева наваливалась на линию горизонта, где вырисовывалась фигура человека, которая медленно приближалась, приобретая все более четкие очертания. В лицо профессору начали дуть порывы холодного ветра, проходившие рябью по ломким стеблям. Он не мог сдвинуться с места, словно ноги приросли к земле, и так и было: взглянув вниз, доктор обнаружил, что находится почти наполовину в вязкой земле, но, тем не менее, вопреки всем законам логики, он не стал ниже. Фигура медленно приблизилась, и остановилась напротив вросшего в землю профессора. Пустые глазницы маски, которая напоминала вещевой мешок, медленно изучали его, словно в нем было что-то необычное, а после раздался голос, четкий и ясный, словно рту ничего не мешало:

– Честно признаться, доктор, я не хотел навещать вас так рано, но что поделать, – игра началась, карты брошены, фигуры расставлены на доске, а кости стучат в баночке. Теперь черед делать ход, но сразу предупреждаю, что надо действовать осторожно, ведь одно неверное движение, и бац! – Странный человек ударил кулаком по своей ладони. – Вас раздавит вся горечь поражения, а ведь играем мы не на что-нибудь, а на человеческие жизни. Хочу сразу предупредить, что вам пока ничего не угрожает, но это лишь только до той поры, пока на доске не останутся ключевые фигуры, а карты не будут открыты. Именно тогда вам придется применить все свои силы и умения, чтобы сделать решающий ход, и именно от него будет зависеть: жить вам или умереть.

– Кто вы такой? – только и сумел промолвить профессор, и сам поразился тому каким тихим и дребезжащим был его голос.

– О, я думаю, вы меня знаете, как никто другой. Самое время сбросить одну маску. – Вещевой мешок полетел вниз, а профессора едва не хватил удар от увиденного. Перед ним собственной персоной стоял полковник Отто Винзель с зашитым лицом.

– О, Боже мой! Этого не может быть!

– Все даже очень может, доктор. Я же говорил, что вы меня узнаете, но не буду вас больше мучить, мы еще обязательно встретимся. А сейчас мне и вам уже пора. – Отто Винзель громко хлопнул в ладоши и сон отступил.

Профессор неохотно поднялся со стула, растирая затекшие мышцы, после чего отложил книгу, выключил свет и отправился к себе в спальню. Аккуратно сложив свой костюм, он улегся под теплое одеяло и невольно погладил рукой то место, где когда-то лежала его жена. В его голове крутилось множество мыслей, но самая страшная из них касалась полковника Отто Винзеля, который до сих пор внушал доктору неописуемый ужас и страх. «Не может быть, не может быть, – размышлял он в своей голове, – ведь прошло уже столько лет, я думал, что избавился от него навсегда. Как он мог возникнуть в моей голове? Нет, это просто немыслимо, немыслимо»…

7

Профессор проснулся примерно в восемь утра, почувствовав в душе невыразимую печаль. Оставшаяся часть ночи прошла для него без сновидений. Он быстро умылся, сбрил щетину и отправился на кухню за завтраком. Содержимое его холодильника можно было описать словом – «мышь повесилась», кроме бутылки молока, нескольких яиц, куска ветчины и сыра там больше ничего не было. Он наспех сколотил себе из этого омлет и запил его кофе. Ему необходимо было успеть на скорый поезд в девять сорок пять, следовавший в Фэллод. Его пара начиналась в два часа двадцать минут дня, а до города было как минимум три часа езды.

Не теряя времени даром, он собрал в портфель свои лекции и облачился в костюм. Выходя из дома, его взгляд снова уткнулся в ужасное чучело его соседа Крауса, который жил в доме напротив. Краус был достаточно крепким мужчиной с лысой головой, которому было чуть за шестьдесят. Несмотря на почтенный возраст, он обладал недюжинной силой и прошел как минимум три войны, уйдя в отставку в звании капитана. У него не было жены или детей, по крайне мерее он никому никогда о них не рассказывал, жил один, получал ветеранскую пенсию, всегда тщательно ухаживал за своим огородом и клумбами, проверяя их каждый день. Но сам был крайне необщителен, всегда избегал людей и соседей. В магазин ходил не чаще чем раз в неделю. Редко отвечал на приветствие, чаще всего просто махал кому-нибудь рукой или делал короткий кивок головой.

Его странное чучело появилось примерно несколько месяцев назад: это была скульптура, сделанная из терна и сухих виноградных лоз. В деревне её сразу стали называть «Плетеный человек». Правая рука чучела была согнута в локте, куда Краус поместил позолоченную трубу, а на лицо плетеной головы надел желтую маску с выемками у глаз и рта.

Многие жители на улице много раз просили убрать странную скульптуру с лужайки у дома или хотя бы перенести её на задний двор, так как она изрядно пугала детей, да и взрослых тоже, особенно по ночам, но Краус не желал их слушать. Группа протестующих даже написала петицию бургомистру, но так как хозяин «плетеного человека» не нарушил никаких законов, он ничего не мог сделать. С ним проводил беседу и профессор, стараясь использовать свои познания в психологии, чтобы воздействовать на этого человека, но вскоре понял, что у Крауса не все в порядке с головой, что могло служить следствием продолжительного участия в военных конфликтах. Он был потенциальным клиентом для больницы профессора, но пока не причинил никому вреда, и с ним ничего не могли поделать.

Стараясь не смотреть на страшное чучело, профессор быстро закрыл дверь и поспешил к железнодорожному вокзалу, который находился примерно в пятнадцати минутах езды от его дома. Ему удалось заскочить в отъезжающий трамвай и спокойно добраться до места. В кассе он купил билеты в два конца, после чего уселся в купе уже прибывшего поезда. Отправление началось без задержки, и Карл Фитцрой смог ненадолго расслабиться и спокойно подумать. К счастью, поезд шел полупустым и в купе он сидел один.