Страница 7 из 90
Поселение постепенно разрослось, захватывая все новые территории, население выросло до десяти тысяч человек. Кругом царила чистота и порядок. На улочках часто встречались цветочные клумбы и небольшие фонтаны. На площади перед городской ратушей воздвигли памятник Эрнесту Брюкелю из черного гранита на цилиндрическом постаменте; на нем основатель деревни гордо взирал в сторону уже заброшенных шахт, держа в руке на груди свой любимый котелок. От первых бараков практически ничего не осталось. И только одно единственное строение, прямо у железнодорожной станции, сохранило практически первозданный и ухоженный виде. По легенде в нем один раз довелось переночевать самому Брюкелю (ныне здесь располагается местный исторический музей).
6
Подъезжая к деревне, профессору ударили в глаза, заходящие солнечные лучи, которые отсвечивали от красных черепиц. Он инстинктивно прикрыл лицо левой рукой, продолжая следить за дорогой, пока не въехал под тени домов. На улицах было достаточно оживленно: все-таки был конец рабочего дня, и толпы усталых рабочих сновали туда-сюда, возвращаясь под крышу домашнего очага. Но большая часть народа просто прогуливалась без какой-либо цели, чтобы подышать свежим воздухом. Вдоль дороги стояли продавцы разнообразных сладостей, пирожков и горячих булочек. Сквозь приоткрытое окно машины, к профессору долетел запах свежей выпечки, от чего у него потекли слюнки, и он не удержавшись, остановился возле лавки пекаря, купив булочку с вишневым вареньем.
Как ни странно, ничто не говорило, что в стране недавно закончилась война и они находятся под оккупацией коалиции Трех государств: военных комендантов здесь не было, как и не хватки необходимых продуктов. Когда война только начиналась, правительство постановило увеличить посевные площади для нужд армии – вот и все, чем коснулась война Брюкеля. Здесь мало кого призывали на фронт: фермеры и рабочие также нужны были стране и в тылу, а потому можно было пересчитать по пальцам семьи, мужья и сыновья которых, отправились воевать.
Профессор не спеша подъехал к своему двухэтажному дому из красного кирпича на улице Шахтеров, который ему выделило правительство из государственного фонда недвижимости. Дом, конечно, был в весьма заброшенном состоянии, и потребовалось много времени, чтобы привести его в божеский вид. Тогда Карл Фитцрой был моложе на двадцать лет, и сил у него было в два раза больше. И конечно с ним была Грета, которая приложила сюда свою женскую руку. При мысли о ней у профессора сжалось сердце. Вот уже год, как её нет с ним рядом. Было тяжело видеть, как она умирала от пневмонии после того, как попала осенью под холодный дождь. Что он только тогда ни делал, чтобы спасти её! Сколько больниц объездил, сколько докторов приводил! Но болезнь оказалась быстрее, и через месяц она умерла. Ей было семьдесят лет. Она не дожила до своего дня рождения в декабре каких-то пару месяцев.
Профессору каждый раз было тяжело возвращаться в этот большой пустой дом, где когда-то они жили вместе, нянчили внуков их дочери и двоих сыновей, которые теперь живут в городах, далеко отсюда. После ее смерти, они старались навещать его раз в месяц, но и это удавалось не всегда. А теперь, из-за войны, визиты и вовсе прекратились. Их дочь Бриджит работала медсестрой в госпитале, день и ночь ухаживая за раненными солдатами. А двое сыновей, Артур и Гофман, были заняты налаживанием торговли строительными материалами с регионами, которые пострадали в ходе боевых действий. Вдобавок ко всему у всех были свои семьи и дети, которым был нужен уход и забота. Профессор это прекрасно понимал и не осуждал их выбора, вспоминая, что и сам не часто навещал родителей, когда обзавелся семьей. Видно сейчас судьба просто отплатила ему той же монетой.
Карл Фитцрой поискал ключи в кармане пиджака и отворил простую белую дверь с продолговатым стеклом в центре. Он вошел в небольшой темный коридор и поискал выключатель справой стороны. Круглый светильник под самым потолком осветил стены его жилища: справа располагалась кухня с холодильником, электрической плитой, мойкой, простым прямоугольным столиком, стульями, несколькими ящиками для посуды и всевозможными мелкими поварскими атрибутами; слева был вход в гостиную, где одиноко стояла пара кресел, диван, журнальный столик цвета ореховой скорлупы, камин из красного кирпича, несколько цветов в горшках и небольшой шкаф с граммофоном и пластиками для него; из гостиной можно было попасть в личный кабинет профессора, отделанный дубовыми панелями. В нем находился письменный стол темно-красного цвета с несколькими ящичками, небольшая статуэтка бегущего человека, глобус на трех ножках в правом углу, высокий шкаф у стены слева, заставленный различными художественными и научными книгами; позади стола располагалось широкое окно, которое давало достаточно света, сверху которого был прикреплен карниз со светлыми портьерами. На втором этаже дома располагались три спальни, ванная комната, туалет, несколько кладовых и выход на чердак, где громоздилось кладбище ненужных и забытых вещей.
Профессор неохотно стащил свои туфли и сразу отправился на кухню, где поставил кофейник и положил пакет с булочкой. Дом постепенно приходил в запустение: из-за плотного графика работы Карл Фитцрой не мог самостоятельно следить за комнатами, где уже успел осесть значительный слой пыли и грязи. К нему раз в неделю заглядывал только садовник, который подстригал траву на лужайке и кусты роз, высаженные еще Гретой, а также ухаживал за парой вишневых деревьев, которые росли на заднем дворе. Глядя на возникший в доме беспорядок, профессор в который раз подумал, что пора бы нанять еще и уборщицу, которая наводила бы чистоту несколько раз в месяц.
Выпив кофе с булочкой, профессор направился прямиком в кабинет, включил настольную лампу, и засел за свои лекции, которые он читал в понедельник и вторник в государственном медицинском университете Фэллода. В основном это был общий курс психологии для студентов, которые учились на других специальностях. Еще реже его приглашали выступать на научных конференциях, где он читал свои собственные статьи о универсально новых методах лечения душевнобольных, которые исключали какие-либо насильственные действия над ними. Многие коллеги профессора поднимали его на смех, будучи убежденными сторонниками средневековых методов лечения, которые просто не могли существовать без того, чтобы сделать больному больно. Некоторые личности были ярыми сторонниками такого нового явления как электросудорожная терапия, или проще говоря «электрошок», путем проведения в мозг больного электрического импульса. Её обычно применяли при лечении тяжелых депрессий и маниакального синдрома. Побочным эффектом такого лечения была частичная потеря памяти, не говоря уже о том, что он мало помогал в лечении самого заболевания.
Профессор, будучи твердым сторонником психотерапии, высказывался против таких методов, на что ему справедливо возражали, что не со всеми пациентами можно установить личностный контакт, а порой большая часть из них бывает весьма агрессивна и не поддается обычным методам лечения. Один из сторонников «старых» методов, как-то заявил Карлу Фитцрою:
– Право, профессор, что вы, в самом деле, уверены, что можно излечить всех не причиняя при этом пациенту никакого вреда?
По залу прокатился легкий смешок.
– Да, абсолютно. Только путем установления непосредственного личностного контакта с больным можно определить причину, по которой помутилось его душевное здоровье, и уже потом можно выработать индивидуальную программу лечения!
– А как же быть с той большей частью агрессивных шизофреников, которые либо сразу же бросаются на врачей с кулаками, либо просто зациклено повторяют одну и ту же фразу по сто раз? Как быть с ними?
– Для этого существуют разного рода успокоительные средства и транквилизаторы. Не обязательно тащить силком человека под холодный душ каждый раз, когда он чем-то недоволен и агрессивен! Этим вы не только не поможете несчастному, но и вызовите к себе не доверие и лишь усугубите болезнь, так и не поняв её природы!