Страница 5 из 20
– Она подойдет! – вскричал я. – Я выбираю ее.
В порыве энтузиазма я шагнул к ней и переступил через окружавший меня магический полукруг.
– Арджентайн, нас обокрали!
Я смутно осознавал произнесенные слова – точнее, крик; он повторялся вновь и вновь, а я все никак не мог осознать его смысл. Ужасный стук в моих висках, казалось, подстраивался под их ритм, и я закрыл глаза под звуки колыбельной «Обокрали-обокрали-обокрали». Однако я вновь открыл их оттого, что меня сильно встряхнули, и вид миссис д’Одд в самом скудном одеянии и самом гневном расположении духа был достаточно впечатляющим для того, чтобы я сумел собраться с мыслями и понять, что я лежу на спине на полу, головой в пепле, насыпавшемся вчера из камина, и с небольшой стеклянной чашей в руке.
Шатаясь, я поднялся на ноги, однако ощутил такие слабость и головокружение, что мне пришлось упасть в кресло. Когда в моем мозгу, подхлестываемом восклицаниями Матильды, прояснилось, я начал постепенно вспоминать ночные события. Дверь, в которую один за другим входили мои сверхъестественные визитеры. Начерченный мелом полукруг с иероглифами по краю. Портсигар и бутылка бренди, которые почтил своим вниманием мистер Абрахамс. Но вот сам провидец – где же он? И что значит это открытое окно со свисающей из него веревкой? И где же, о где же гордость Горсторп-Грейнджа, славное блюдо, бывшее радостью целых поколений д’Оддов? И почему миссис д’Одд стояла в сером рассветном сиянии, ломая руки и повторяя один и тот же монотонный рефрен? Лишь очень медленно мой затуманенный разум осознал все эти вещи и сумел увидеть между ними связь.
С тех пор, читатель, я никогда больше не видел мистера Абрахамса; никогда я больше не видел и блюда с гравировкой в виде восстановленного семейного герба; но, что тяжелее всего, мне никогда больше не довелось увидеть печальное привидение в длинном платье, и я не жду, что когда-либо его увижу. Впрочем, пережитое мною той ночью излечило меня от страсти ко всему сверхъестественному и примирило с мыслью о жизни в банальном здании XIX века на окраине Лондона, давно приглянувшемся миссис д’Одд.
Что до объяснений произошедшего, то их может быть несколько. Объяснение, заключавшееся в том, что охотник за призраками мистер Абрахамс был тем же самым человеком, что и Джемми Уилсон, прозванный Ноттингемским Взломщиком, считали наиболее вероятным в Скотланд-Ярде, да и описание внешности этого знаменитого вора очень подходило моему гостю. Описанную мной небольшую сумку нашли в близлежащем поле на следующий же день, и в ней обнаружился богатый выбор фомок и буравчиков. Следы, глубоко отпечатавшиеся в грязи по обе стороны рва, говорили, что внизу стоял сообщник, принявший мешок с драгоценным металлом, который ему спустили из окна. Нет сомнений, что двое негодяев, искавших, где бы поживиться, услышав неосторожные расспросы Джека Брокета, решили немедленно воспользоваться представившейся им соблазнительной возможностью.
Но вот что до моих менее телесных визитеров и любопытного гротескного видения, которым мне довелось насладиться, – стоит ли мне приписать их некой реальной власти над оккультным, коей обладал мой ноттингемский приятель? Долгое время я сомневался на этот счет и в конце концов решился проконсультироваться у известного аналитика и медика, отправив ему так называемую эссенцию лукоптолика, несколько капель которой осталось в моей чаше. Я прилагаю полученное от него письмо, будучи весьма рад возможности завершить свой небольшой рассказ весомыми словами ученого человека:
Арундел-стрит
Дорогой сэр!
Ваш исключительный случай крайне меня заинтересовал. Флакон, который Вы прислали, содержал сильный раствор хлорала[7], и количество, которое Вы, по Вашим словам, приняли, должно быть равным как минимум восьмидесяти гранам[8] чистого гидрата. Разумеется, подобная доза частично лишила бы Вас чувств, после чего Вы впали бы в состояние полной комы. Для полубессознательного состояния хлорализма вполне обычными являются самые разнообразные и причудливые видения – особенно в случае людей, непривычных к приему данного препарата. Вы говорите мне о своей увлеченности историями о призраках и о том, что давно испытываете нездоровый интерес к классификации и запоминанию различных форм, которые, как утверждается, принимают привидения. Вы также должны помнить, что ожидали увидеть нечто подобной природы и что Ваша нервная система была неестественно напряжена. В подобных обстоятельствах я не только полагаю, что в таком исходе нет ничего удивительного, – как человек, сведущий в наркотиках, я удивился бы отсутствию подобного эффекта.
Искренне Ваш,
Т. Е. Штубе, доктор медицинских наук
Арджентайн д’Одд, эсквайр. Элм, Брикстон.
Топор с серебряной рукоятью
Третьего декабря 1861 года доктор Отто фон Гопштейн, императорский профессор сравнительной анатомии Будапештского университета и куратор Академического музея, был гнусно и жестоко убит броском камня со стороны входа во двор факультета.
Помимо высокой должности жертвы и любви, которую к нему испытывали как студенты, так и горожане, были и другие обстоятельства, вызвавшие большой общественный интерес к его убийству и привлекшие к нему внимание всей Австро-Венгрии. На следующий день в газете «Пештер Абендблатт» вышла статья, с которой любопытствующие до сих пор могут ознакомиться и несколько отрывков из которой я переведу, дав сжатый отчет об обстоятельствах убийства и тех его подробностях, которые поставили венгерскую полицию в тупик.
«Похоже, – говорилось в замечательнейшей газете, – что профессор фон Гопштейн покинул университет примерно в полпятого вечера, чтобы встретить поезд, который должен был прибыть из Вены в три минуты шестого. Профессора сопровождал его давний и дорогой друг, герр Вильгельм Шлезингер, субкуратор музея и приват-доцент химии. Двое господ намеревались встретить данный конкретный поезд, дабы получить наследство, завещанное графом фон Шуллингом Будапештскому университету. Всем хорошо известно, что этот несчастный благородный господин, чья трагическая судьба все еще свежа в общественной памяти, завещал свою уникальную коллекцию средневекового оружия, а также несколько бесценных готических изданий музею своей альма-матер, чтобы обогатить его и без того знаменитые фонды. Энтузиазм достойного профессора в таких вопросах был слишком велик, чтобы доверить получение либо хранение сего ценного наследства кому-либо из подчиненных; так что с помощью герра Шлезингера он выгрузил всю коллекцию из поезда и уложил ее в повозку, присланную руководством университета. Большинство книг и более хрупких предметов были запакованы в сосновые ящики, однако оружие по большей части просто уложили на солому. Подобная работа требовала немалых усилий, однако профессор из страха повредить что-нибудь не позволил никому из служащих железной дороги (Eisenhahndiener) помогать ему. Каждый предмет герр Шлезингер проносил через железнодорожную платформу и вручал профессору Гопштейну, укладывавшему его в повозку. Погрузив все, двое господ, как и велел им долг, повезли дар графа в университет; профессор был в прекрасном расположении духа и весьма гордился тем физическим трудом, на который оказался способен. Пока встретившие повозку сторож Рейнмауль и его друг, богемский еврей по фамилии Шиффер, разгружали ее, профессор перешучивался с ними, а затем, оставив свои древности под защитой складских стен и заперев дверь, вручил ключи субкуратору и отправился в свои покои. Шлезингер, в последний раз все оглядев, дабы убедиться, что все в порядке, также ушел, оставив Рейнмауля и его друга Шиффера курить в сторожке.
В одиннадцать, примерно через полтора часа после ухода Гопштейна, солдат Четырнадцатого Егерского полка, шедший мимо здания университета в казармы, наткнулся на безжизненное тело профессора, лежавшее у обочины. Профессор упал ничком, вытянув обе руки. Голова его буквально раскололась надвое от ужасной силы удара, который предположительно был нанесен сзади, поскольку на лице старика застыла мирная улыбка, словно он все еще размышлял о приобретенных археологических находках в момент, когда смерть застигла его. Других следов насилия на его теле обнаружено не было, не считая синяка на левом колене, причиной которого, вероятно, стало падение. Загадочнее всего то, что кошелек профессора с сорока тремя гульденами остался не тронут, равно как и его дорогие часы. Таким образом, ограбление явно не может быть мотивом совершенного преступления, если только убийц не спугнули до того, как они успели завершить свое дело.
7
Хлоралгидрат – снотворное и седативное средство.
8
Гран – устаревшая единица измерения массы, равная 0,065 грамма.