Дорога висельников

Сам Сигвард по-прежнему предпочитал прямой клинок. Эсток, как он в отрочестве и предполагал. Не тот, фамильный, отцовский, – он отойдет законному наследнику, братцу Кенельду. Нынешний меч был боевым трофеем, снятым с командира роты немецких пистольеров. Пистоль дал осечку, а вот аркебуза Сигварда – спасибо науке Наирне – не подвела. Сигварда привлекли отличные боевые качества меча, и не сразу он разглядел, что вдоль клинка шла гравировка «Soli Deo gloria» [1].

Абдрахману понравится, если ему снимут голову мечом с такой надписью. Если, конечно, его удастся догнать.

Из-за того что налетчики вели с собой пленников, передвигались они медленнее обычного. На Севере – хлебом не корми – рассказывали чудеса о зохальских конях, но Сигвард склонен был считать, что карнионские кони в резвости зохальским не уступят, а по части выносливости, пожалуй, и превзойдут. Не в лошадях дело, а в людях. Зохальцы лучше переносят эту треклятую жару и лучше знают пустыню. Но, слава богу, среди его солдат попадались и такие, что знали пути там, где путей, казалось бы, не бывает. Не иначе, бывшие контрабандисты. Но Сигварда их прошлое не волновало. Сейчас они нужны были как проводники и разведчики.

Они и сообщили, что рахманы встали на ночь лагерем в большой песчаной котловине. Отлично, погоня закончена. Но ударить сразу – наверняка обречь пленников на гибель. Сигвард достаточно знал о любимом племяннике эмира, чтоб не сомневаться: тот прикажет убить рабов, если понадобится спешно отступать, а попросту – бежать. Следовало дождаться, пока рахманы в лагере уснут, и окружить их. К счастью, часовых они выставили немного, да и те не блистали бдительностью. Единственное, в чем хороши были рахманы, – в нападении, в стремительном порыве. Впрочем, убегать они тоже умели хорошо – таким же порывом.

Рахманы нередко нападали ночью. Теперь им самим пришлось узнать, что есть ночное нападение. Тихо сняли часовых и ворвались в лагерь без воинственных кличей. Факелов не зажигали – отличить пленных от рахманов можно было и при свете луны. Она была сегодня большая и яркая.

Но, конечно, тишине тут же пришел конец. Визжали, плакали и бранились люди, и пронзительно ржущие зохальские кони метались меж выгоревших костров. Рахманы не любили сражаться пешими, и главное сейчас было, чтоб они пешими и остались. А еще лучше – лежачими. Пленных Сигвард брать не собирался.

Несколько раз ударили выстрелы, но стрелять, даже в лунную ночь, было неспродручно, и бой пошел врукопашную. Честнее было бы назвать этот бой резней. И что с того?

К рассвету все было кончено. Но когда осмотрели тела и расспросили спасенных, оказалось, что нескольким рахманам все же удалось бежать. И среди них самому Абдрахману. Он бросил своих людей, ускакав в Дандан с тремя телохранителями. Вероятно, их еще можно было настичь, но, поостывши, Сигвард решил, что не стоит этого делать, сколь бы удовольствия сие ни доставило. Убийство племянника заставит эмира очнуться от блаженной полудремы и двинуть войско на Крук-Маур. А Сигвард предпочитал находиться среди нападающих, а не обороняющихся.

А взять Абдрахмана в плен… оно, конечно, почетно, но слишком напоминало бы притчу о крестьянине, поймавшем медведя.

Сопровождавшие Сигварда барнабиты читали молитвы над убитыми. Они же были монахами, в конце концов. А вот похоронить тех же убитых не потрудятся – это ниже их достоинства, сразу вспомнят, что они рыцари. Да и некогда заниматься похоронами. Они находились на ничейной земле, и в Зохале были иные вооруженные отряды, кроме рахманов, жаждущие свести счеты с неверными. Рахманов и оставили лежать, где лежали, пусть ими единоверцы занимаются. Забрали только своих, благо трофейных лошадей было достаточно, чтоб перевезти убитых, а также тех из освобожденных, кто не мог идти сам. Остальным Сигвард предоставил добираться собственным ходом. Жалоб он не слушал. Свое дело он сделал – освободил их и перебил рахманов. А отстраивать сожженные деревни и кормить их обитателей не входит в его обязанности.

В общем, несмотря на то, что Абдрахмана они упустили, это был наиболее удачный рейд за предыдущие месяцы. Но возвращение в Крук-Маур было отнюдь не триумфальным. Пусть кавалеры святого Барнабы Эйсанского разводят церемонии, для капитана Нитбека эта была рутинная вылазка. Люди устали… Что ж, в Крук-Мауре много дешевого вина. И довольно мало свободных девиц. А это означает, что опять не миновать драк между гарнизонными солдатами и барнабитами.

Сигвард отправил Менда в увольнительную, рассудив, что так порядка в городе все равно будет больше. Не полезут же барнабиты драться с офицером, даже пьяным. Если, конечно, Менд сам не устроит потасовку. Хотя вряд ли успеет – для него и дама найдется, и вино получше и покрепче. Сам же, прежде отдыха, выслушал доклад Бокехирна и заодно его соображения по поводу происходящего.

Лейтенант был склонен созерцать грядущее в сумрачном освещении.

– Вот увидишь, Фусбер и это к счету припишет, когда опамятуется. Вроде как мы у них победу отобрали. Накатает слезницу Великому Приору, а тот – Великому Магистру, а тот – императору, и ушлют нас отсюда.

– Куда? Мы и так в пограничье. А ежели направят за пределы богоспасаемой нашей империи – ничего, развеемся.

– Зачем же за пределы? Вот пошлют в Карниону еретиков давить, они ж там в последнее время расплодились, хуже некуда… И что людям спокойно не сидится? Края богатые, вина – хоть залейся, так нет же, лезут проклятые протестанты, как клопы из-под перины.

Увы, Карниона, Древняя земля, была не так богата и щедра, как казалось со стороны, особенно из Эрдского герцогства. И мятежи городской бедноты, среди которой и впрямь было немало протестантов, следовали один за другим. Об этом Сигвард знал, равно как о том, что тамошние власти предпочитают расправляться с мятежниками с помощью имперских войск, не желая мараться самим. Но ему, как и Бокехирну, претило участие в карательных операциях, да еще внутри страны.

– Это вряд ли. Его величество нынче слушает то, что говорит адмирал Убальдин. А Убальдин сам южанин, из Нессы родом, и чужих в Карниону не пустит.

– Он приберегает огород для себя! – Бокехирн хохотнул. – Кстати, капитан, пока ты там с рахманами развлекался, гонец был из каких-то торгашеских агентов, привез письмо тебе. Из Тримейна. Прости, что сразу не сказал.

– Да бог с ним, вряд ли там что важное…

Из Тримейна ему писал только один человек – Бранзард, а тот нередко использовал служебное положение в личных целях, посылая письма с императорскими гонцами либо курьерами южных торговых домов, которые были попроворнее императорских. Так что письма Сигвард получал более-менее регулярно.

Печать на письме и впрямь принадлежала Бранзарду, и капитан Нитбек не стал торопиться его вскрывать. Сунул письмо за пазуху и прошел к себе. Тащиться сегодня в таверну решительно не было сил, и он послал Ловела на поварню за обедом. Поел, выпил скельского, принесенного из погреба, вновь пожалев об отсутствии пивоварен в Южном пограничье. Решил вздремнуть. И лишь стягивая рубаху, вспомнил о письме, поскольку оно само упало ему в руки.

«Сигвард! Не знаю, застанет ли тебя это письмо в Крук-Мауре, поскольку, возможно, ты уже получил известия из Веллвуда. Если же нет, спешу уведомить тебя, хоть радости в том нету. Мой человек, ездивший по делам в Тернберг, сообщил, что с твоим отцом случился удар и он более не встает. Не хочу предполагать худшего, но, если хочешь застать отца в живых, ты должен выехать в Веллвуд…»

Из завещания Торольда Веллвуда.

«Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

Я, Торольд Веллвуд, владетель замка Веллвуд, а также поместий Лайсреан, Одарнат, Барэм, маноров Клайв и Карвен, а также примыкающих к ним земель, находясь в здравом уме и твердой памяти, но чувствуя приближение неминуемой смерти, изъявляю свою последнюю волю и завещание.

Я признаю Сигварда, рожденного мне Энид Маркхейм и доселе носившего фамилию Нитбек, своим сыном, и да не отнимет никто у него право носить родовое имя Веллвудов. Я прошу прощения у своего сына за то, что так долго медлил с его признанием.

В согласии с древним тримейнским правом, я объявляю своего старшего сына, Сигварда Веллвуда, наследником, которому отходит замок Веллвуд, а также владения Лайсреан, Одарнат, Барэм, Клайд и Карвен и все получаемые с них доходы.

Мой младший сын, Кенельд Веллвуд-и-Стенмарк, является наследником баронского рода Стенмарков. К нему должно отойти все, что приобретено мною в качестве приданого за его матерью, с тем условием, что он выделит из своего наследства достойное приданое для своих сестер, моих дочерей Герберты и Милдред.

Моя супруга, Ориана Веллвуд, урожденная баронесса Стенмарк, получает вдовью долю из наследства своих детей и право распоряжаться этим наследством до совершеннолетия младшего сына моего Кенельда.

Дано в Веллвуде, 5 мая сего 1548 года, в присутствии свидетелей – графа Адельма Гарнета, Константа Хольстера из Хольстерхейма, мэтра Леона Гиффера, председателя судебной палаты Тернберга, а также отца Бавона, веллвудского капеллана».

1

Слава Богу единому (лат.) .