Страница 39 из 68
Юрист, ознакомившись с делом, изрек: «Выход один – добиваться лишения гражданства. Согласны? Буду оформлять бумаги. Но вначале надо пройти все инстанции – от ОВИРа до обкома. Вам везде откажут. Но каждый отказ – ваша маленькая победа. Собрав отказы, вы получите право подавать ходатайство о лишении вас гражданства, на основании закона. О чем, кстати, вы должны предупреждать в каждом своем заявлении. Дело долгое, но делать нечего. Важно заполучить анкеты на отказ от гражданства. А там будет видно…»
Стоял 1984 год, андроповское время, игра в волейбол продолжалась. Но теперь игроки стали злиться на свой мяч. Все чаще дни Латинских начинались с поездки на улицу Желябова, потом троллейбусом пятого маршрута к Смольному, в обком, потом автобусом сорок шестого маршрута к Большому дому, в гнездовье КГБ и МВД. Так, в поездках, подоспел 1985 год… «Есть распоряжение…» – начинал очередной начальничек, если удавалось пробиться к нему на прием. «Чтобы на выход из гражданства анкеты сейчас не выдавать? – прерывали начальничка Ося и Оля. – Вот вы и откажите нам, только письменно. А мы напишем протест в Президиум Верховного Совета. И на адрес Съезда партии. Путь и они нам откажут…»
Латинские выполняли указания юриста Артема. И в то же время со страхом ждали разрешения на оформление документов для выхода из гражданства. Ведь вновь надо будет идти к родителям. Более того, свое отношение к поступку Оли теперь должны выразить брат и сестра…
Отчаяние все чаще и чаще подступало к Оле. Мысль о том, что она тяжким грузом висит на судьбе своего мужа, своей дочери, что лишила спокойствия близких, – мысль эта стала ее тенью… А как бы все быстро разрешилось, уйди она из жизни и освободи всех!.. Этот выход пронзил Олю своей простотой, точно лучик света во мраке. В сравнении с тем, что она пережила за последние восемь лет каждодневной душевной муки, этот шаг казался легким и даже… упоительным. Уход из жизни теперь представлялся ей не как физический акт, а как нравственный поступок. Приняв слово «надо», она оказалась перед словом «как». Как это осуществить… Мучили ее и сомнения – она уйдет из жизни, но останется весь этот зверинец, все ее мучители. Кроме Оси и Анечки никто и не заметит ее уход, даже родители… Сердце сжимала ярость и боль. И еще – бессилие…
Позвонил Артем Николаевич и сообщил, что появилась новая инструкция в ОВИРе. Для тех, кто требует выхода из гражданства СССР, согласие братьев-сестер необязательно.
Весть окрылила Латинских. И они принялись считать, подобно дотошным бухгалтерам, свой актив и пассив на сегодняшний, 1987 год… Родители Оси умерли – и отец, и мать. Брат и сестра – не в счет. И Олины брат с сестрой не в счет. Остались только два противника – Олины отец и мать. Что ж, придется вновь идти на свою Голгофу…
– Это ж надо!.. – запричитала мать, точно не было между ними девяти лет противления. – Мы думали, ты пришла с миром, а ты все такая же. Куда он тебя тащит? В свой Израиль? Ты знаешь, чем там русские девки занимаются? Читаешь газеты? Он в первый же день пошлет тебя на панель, твой Ося. Откуда этот черт свалился на нашу голову?!
– Вот что, Оля, – сурово вставил отец. – Мы тебе ничего не подпишем. Мы обращались в Верховный Совет с просьбой, чтобы тебя не отпускали. Будешь сидеть здесь, на своей Родине, а твой муж пусть отправляется на свою. Все! Так мы решили.
– Нам легче увидеть тебя мертвой, чем предательницей, – завершила мать.
«Это конец!» – Оля шла, не разбирая дороги, не слыша проклятий, что слали ей вслед шоферы.
Между тем жизнь многочисленных «отказников» Ленинграда шла своим чередом. Многие сидели «в отказе» более двух десятков лет. Кто-то ушел в диссиденты, кого-то отправили в лагеря, кто-то затаился до поры… Подрастала следующая поросль упрямых и свободолюбивых, несмотря на все угрозы и репрессии. Они изучали историю своего народа, изучали язык, праздновали национальные праздники, гордились маленькой, далекой и заветной страной…
Ося давно хотел примкнуть к этим упрямцам, прекратить «сепаратный» бунт. Его до поры удерживала Оля. Она еще надеялась на понимание родителей, давала частные уроки по математике, воспитывала Анечку. Да и Ося понемногу наладил свои дела, оформлял книги в Петрозаводске, на отшибе, продавал от случая к случаю свои картины… С уходом же в профессиональные «отказники» все полетит к чертям. Оля видела изможденные лица этих борцов – многие из них, бывало, падали в обморок от голода…
В то же время неопределенность существования ничего хорошего не сулила – Ося видел, как переменилась Оля, как гасли ее глаза.
Зимой Ося поехал в Москву, на заработки в издательства. Вернулся окрыленный – Москва бурлит. Зародилось новое движение – «Бедные родственники». Они активно протестуют против бюрократических формальностей ОВИРа, выходят с плакатами на улицы, их активно поддерживают зарубежные правозащитники. Власть взбудоражена. «Отказников» понемногу начали выпускать… Ничто так не окрыляет, как победа, маленькая, едва пробившаяся, но победа, – в Ленинграде пахнуло надеждой.
Оля давно не испытывала подобного азарта. Человеку ее склада важно видеть цель – это все определяет. Терять больше нечего. Нет, она не уйдет из жизни, она будет бороться до конца. Одной своей внешностью – открытый ясный взгляд больших серых глаз под темными, красиво изогнутыми бровями, чуть припухлые трепетные губы, аккуратный, точно очерченный носик и добрая улыбка, с ямочками на округлых щеках, – она внушала окружающим надежду на успех, поднимала дух и настроение. Такая не могла предать, оставить, обмануть. От своих обид, от обид многих славных, честных людей, с которыми она познакомилась в эти годы на порогах государственных учреждений, в Оле пробудилось какое-то мессианское нетерпение. Оля прониклась мыслью: маленькая борьба за себя, за свою семью есть часть большой борьбы за всех, за справедливость, за свободу для всех – русских, украинцев, татар… Да, началась борьба за исход евреев на свою родину, а выльется она в борьбу за свободу других людей – здесь, в России. Уверенность в правоте своего дела заставила ее иначе взглянуть на ценности, которые доселе окружали ее жизнь. Эти ценности давно начали терять свою значимость, особенно после встреч с родителями, а теперь вообще исчезли из ее жизни. Классическая формула: «Патриотизм – последнее прибежище негодяя» – приобрела вполне осязаемые формы. Людьми должна править иная идея: «Патриотизм – форма свободы, форма человеческого достоинства».
Никогда еще жители окраинного ленинградского района Купчино не видели у подъезда ничем не примечательного дома машин с дипломатическими номерами. Журналисты, сотрудники зарубежных правозащитных организаций проявляли интерес к движению «Бедные родственники», штаб-квартира которого находилась под крышей дома Латинских. Единственное оружие «отказников» – гласность. Та самая гласность, о которой заговорили с приходом нового лидера страны – Михаила Сергеевича Горбачева. Заговорить-то заговорили, а между тем тюрьма «Кресты» ломилась от контингента, поверившего в эту «гласность»…
Художник Ося с помощниками-«отказниками» принялись рисовать огромные плакаты: «Виктор Сердюк – отпусти свою дочь Ольгу на свободу!», «Дедушка Витя – дай моей маме самой решать свою судьбу!»… Плакатов было пять, красочных, броских, на деревянных опорках. Задача простая – выставить плакаты у главного входа в обсерваторию, где работал отец Оли.
Оля, как официально признанный руководитель организации, взяла на себя разработку всех «мелочей». Определила дату – девятое марта 1988 года. Послала в исполком запрос на разрешение демонстрации. Письменно предупредила дирекцию обсерватории, партийные органы. Сделала все, как советовали опытные москвичи. Чтобы не дать будущему суду обвинить организацию в нарушении закона… Сообщила зарубежным корреспондентам. Поставила в известность консульства Англии и Франции. И лично вице-консула США господина Гудрича…