Страница 120 из 149
Митя
Лифт кто-то вызвал, но ждать, ничего не делая, было уже выше моих сил, поэтому я побежал вверх по лестнице, стараясь думать только о том, что скоро увижу Её… Мою Катеньку.
Я слышал только своё дыхание и стук сердца, который отдавался в ушах.
«Так, я перепрыгиваю через две ступеньки три раза, а потом через одну, получается одиннадцать ступенек на каждый пролет, два пролёта подъема на один этаж. Девять этажей. Сто семьдесят шесть ступенек», — отвлекал я себя математикой.
Второй этаж, третий, четвертый. Тут я услышал что-то ещё. Звуки быстрых шагов кого-то, спешащего вниз и легко перепрыгивающего через ступеньки. Подняв голову, я увидел Катю. Она не сводила с меня своих чудесных глаз, и мы оба стояли, расплываясь в улыбках. Я находился между четвёртым и пятым этажами, Катя медленно спускалась ко мне с пятого, позволяя мне любоваться ею, как прозревшему, который впервые увидел все краски мира. Она была прекрасна. На ней были короткие домашние шорты из какого-то материала, который наверняка очень гладкий на ощупь (какое интересное оправдание для того, чтобы потрогать руками), тёмная облегающая майка, кроссовки на великолепных стройных ногах...
Но одежда — это то, о чём я меньше всего думал. Просто она отличала Катю в тот момент времени от другого, когда она носила на себе иной наряд.
В первую очередь, это была моя Катя — добрая, весёлая, талантливая, смелая, сильная и при этом такая безгранично нежная. С её ясными смеющимися глазами, широкой улыбкой, освещающей всё вокруг, с изумительными изгибами фигуры, которые хочется обвести руками все до одного. Совсем забыл упомянуть её шикарные длинные волосы, с которых она на ходу стягивала резинку, чтобы ещё больше свести меня с ума от переизбытка чувств, наверное.
Надеюсь, что я смотрел не с открытым ртом, из которого текла слюна. Хотя чувствовал себя я именно так — как последний влюбленный дурак, который мог бы полцарства отдать за один лишь поцелуй, как говорится. Шутка. Целое царство, конечно же.
Меня поразило осознанием того, как дорога она мне стала за такой короткий промежуток времени. И я уже просто не представлял возможности жить без неё в полной мере. Мне она была нужна, как часть меня. Лучшая часть.
Катюша спустилась, встав на последнюю ступеньку, притянула к себе за кофту и, положив руки мне на шею, обняла, расположив свой чудесный носик у меня за ухом, щекоча частым горячим дыханием, отчего у меня побежали мурашки от удовольствия. Я крепко прижал её к себе, обвив тонкую талию руками, вдыхая аромат моей любимой и чувствуя себя самым счастливым мужчиной на свете.
Мы так стояли какое-то время, не сказав ни единого слова. Но чувствовалось, что слова нам и не были нужны. В этом крепком объятии ощущалось, что она также скучала по мне, как и я по ней. Теперь я уже никуда не торопился и мог простоять, обнимаясь с Катей, хоть всю ночь, потому что я в руках держал всё столь мне необходимое и важное.
— Мне так сильно тебя не хватало, — мягко сказала она, подтверждая мои догадки.
— Ты даже не представляешь, как мне тебя не хватало, Катенька.
Мы оба, не сговариваясь, одновременно ещё крепче прижались друг к другу.
Мне хотелось помириться, как полагается, поэтому, немного отстранившись, чтобы заглянуть в её ясные глаза, я искренне сказал:
— Прости меня, пожалуйста, Катюша. Я был неправ ... я... ошибся... мне не... следовало... надо было… — я так странно говорил с паузами, так как Катя не могла просто стоять и выслушивать всё это, поэтому она, взяв моё лицо в свои ладони, медленно меня целовала — в лоб, в скулу, в веко, в переносицу, в подбородок, мало-помалу подбираясь к губам.
Следовало бы забить на всё и начать целовать её сколько позволили бы обстоятельства, но то ли я действительно от счастья немного тронулся, то ли страх повторения нашего разрыва не давал мне возможности расслабиться, поэтому я ждал ответа. Я не хотел, чтобы между нами оставались какие-либо недосказанности. Мне необходимо было всё выяснить до того, как начать на автопилоте целовать её, уже ни о чём не думая, что есть сил, пока хватит воздуха.
— Катюша, скажи... умоляю... ты меня... прощаешь? — выговорил я из последних сил, еле удерживаясь, чтобы дать ей ответить.
Катюша не придумала ничего лучше, чем нежно укусить меня за нижнюю губу и, проведя по ней языком, отрицательно покачала головой, не выпуская её из сладкого плена.
Если бы к этому мгновению я окончательно не потерял способность ясно мыслить, я понял бы, что она хотела сказать. Но, читая на моём лице, что «абонент временно недоступен», Катя, широко улыбаясь, озвучила словами:
— Митенька, мне не за что тебя прощать. Я уже всё поняла. Тебе было трудно сказать про школу, я бы тоже не знала, как в этом признаться на твоём месте. А поцелуй… Так это же Марина! Что хорошего от неё можно ожидать, — сказала она, улыбаясь. — Ты мне дороже всех этих неудобств, — прошептала она, смотря на мои губы.
Мне этого было более чем достаточно.
Я прикоснулся к её губам своими, замерев на долю секунды, доводя предвкушение до пика, чтобы потом броситься с головой в умопомрачительно потрясающий водоворот чувств, уносящий нас обоих. Вкус её поцелуев был так сладок, что я не удержался, чтобы не издать звук, столь похожий на стон от гастрономического восторга, недаром ведь и там и там главную роль играет язык. Самое смешное, что Катя отреагировала точно так же, поэтому прервав наш поцелуй на мгновения, чтобы перестать улыбаться, мы продолжили начатое, уже не отвлекаясь ни на что вокруг, кроме как сказать, что я люблю её, а Катя ответила, что любит меня. Это было идеально. Мы сами идеально подходили друг другу.
Наших поцелуи обладали обалденным привкусом пряностей. Корицу и гвоздику было легко узнать. Как же я ненавидел гвоздику в еде, когда мама экспериментировала с рецептами, особенно, если гвоздика оказывалась в самых неожиданных блюдах. Гвоздика с рисом? Дрянь, а не сочетание. По крайней мере то, что я пробовал, меня не впечатлило. Но Катин поцелуй и гвоздика — это невообразимо вкусно. Хотя они и не могли быть никакими другими. Я бы целовал её всю ночь напролёт, если не был бы так сильно голоден. У меня в животе заурчало. Антисекс, конечно.