Страница 27 из 41
А если счастье для нас есть ощущение некой полноты, или Воля? Тогда зачем же мы за долей гоняемся? И не просто за долей – за лучшей долей! Чтобы как сыр в масле кататься. Только доля есть доля. Часть она от целого. И видим мы суть ту, чуем, где и в чём она, стремимся к ней, да промахиваемся! Грех!
Почему же так случается, что вначале нам с милым рай и в шалаше, а потом ссоры да розни, своры да козни? И ненависть вместо любви? Ну ладно там, когда ссоры да козни – то орудие, которым нас перемалывают. Они молитва наша житейская и есть. Но почему с ненавистью они нами проходятся к тому, кому сказали «люблю»? Или, ещё чего хуже, вообще с его холодным убиванием? Как это, спросишь? А так, когда бесчувствие мы выказываем, понимая, что тем самым мы больно жалим того, к кому холодны! Холод – это одно из наших орудий наказания мира, провинившегося перед нами, орудие его подчинения. Часто мы им окружающее воюем.
Вначале, когда рай для нас и в шалаше, мы счастье точно видим! Без изъяна. Как есть оно! А потом для его достижения условливаться начинаем, условия то есть выдвигаем. Ко второй половинке, к окружающим, к миру в том числе. Жестокий, мол, жесточенный мир! Увы!
Вот скажи мне, хоть я уже и сто раз пытал тебя этим вопросом: как так получается, что Счастье, которое с большой буквы, которое ЛЮБОВЬ есть, мы размениваем на успех, удачу, на благополучие подменяем? Хоть и видим отчётливо, что нет упоения ни богатством, ни миром. Сколь ни пей его, а всё жажда мучает, но пытаемся испить.
Знаю, что скажешь. Но беда-то вот в чём – во плоти! Во плоти мы счастье хотим обрести. Понимая при этом, что нет его тут. Но липкая плоть, цепкие её объятия. Не можем мы вырваться из неё. Весь свой мир от плоти строим, в плоть его облекая. Она та самая печка, от которой, как ты знаешь, пляшут. А как же иначе? Ведь нет ничего, кроме этой «объективной реальности, данной нам в ощущениях». Вот она-то, эта «объективная реальность», нас и предаёт. Почему? Потому как плоть – сама река, текущая в поиске счастья. Счастья как полноты! Ты и она едины. Потому-то ставка на неё ненадёжна. И утекает наше вожделенное счастье вместе с утекающей из наших чаяний плотью в поисках Счастья! И остаёмся мы у разбитого корыта.
Как слова мои эти истолковать? А так! Вот выстроил ты мир, вложил в него свои ожидания и ждёшь, что он им всегда будет соответствовать. Но течёт плоть, утекает. И вот твой мир уже зыбкой пошёл. Рушится он на столь ненадёжной основе, как плоть. Ты злишься, тьму усилий прилагаешь, чтобы удержать твоё детище. Себя, в сути. Ничего не получается. И тут ты скорбеть начинаешь да себя жалеть – мол, никому я не нужен, и так далее и тому подобное. Всё, мол, напрасно! Всё зря! Предала тебя плоть!
Христиане под плотью видят страстное начало в человеке, враждебное духу. Так же и народ плоть видел. Слово это с «платьем» общее начало имеет. Она же – тело, или то, что снаружи. А что внутри? И где это «внутри»? Внутри же – тула, или тыло – дух. Но он-то и ускользает он чувствований наших. Потому мы не можем сказать, где оно есть – внутри. Даже заглядывая в изнанку, мы видим то же самое платье, принимая его за тулу – дух. Обманываемся! Плоть всюду! Потому и сложно вырваться из её ловушки. Так вот мы и творим нечто, а потом от него же терпим поражение. Очаровавшись творением своим, испиваем его до дна. Разочаровываемся – и вновь творим очарование. Вертится вертмя!
Для чего я опять сказываю тут одно и то же? Потому как не пробить на раз броню истости нашей. Страдаем мы от неё. Вроде бы она нам защита, но тут же и узилище. И хочется нам, как говорится, и колется! Так уж устроены мы, что всё с лёту схватываем. Всё нам понятно. А как дойдёт до живого, или до больного, или до несносности нашей, падает с чела палёна некая. Броня мирка нашего. И вот мы уже неуязвимы. Казалось бы, вот оно, ещё чуть-чуть – и… И упала палёна, сделала меня недосягаемым. И не пробить её никому!
Знаешь, как в народе палёну ту звали? Бабья! Почему? Потому что когда палёна та с чела падает, ты как баба базарная за «правду» биться начинаешь. Точнее, не бить-ся, а охальника убивать! Попробуй с ней поладить, бабой такой, когда она на взводе!
– На себя-то посмотри! Нашёлся тут! Ишь ты! А у тебя!.. А сам!.. Чья бы корова мычала, а твоя бы помолчала!
И пошло и поехало. Защита. Но не просто защита, но с обвинением. Да с принуждением! К себе чтобы управить. Под себя подмять!
– Ты не слышишь меня!
– Как вы не понимаете?!
И тут лишь терпение и труд всё перетрут. За один раз дерева не срубишь. Вот и толкую да перетолковываю я тебе тут об одном и том же. Так как вижу в тебе палёну. Вижу и маету твою горькую. Вот и вбиваю гвоздик за гвоздиком! Глядишь, и достучусь! По договору всё! Помнишь ли такой?
А ещё вдогонку скажу: но, по сути, пока мы себя спасаем от безнадёжности, не откроется нам сокровенное! Слишком оно просто для нас, сложных! И не вспомнить нам договора того, которым мы с другими повязаны. Да и не увидеть, где оно, это ускользающее тыло – дух – находится. Не вырваться из ловушки плоти. Так и будем ходить вокруг да около.
Это ответ не только тебе, но и тем, кто хочет найти носителей премудрости тайной. Много таких жаждущих! Тешат они себя надеждой, что и им от премудрости той перепадёт. Что откроются им от того источники чудесные да воздадутся блага невероятные.
Увы! Тут я вновь вынужден тебе напомнить о зрелости души. Пока я не созрел, чтобы с ветки пасть, я буду бежать! Бежать и спасаться! Но спасаться не от греха, или разделения, но от боли, меня же взращивающей. Спасаться утолением голода. Ведь боль нами воспринимается как голод. И телесная боль тут не исключение. Не буду я тут в разъяснения пускаться. Присмотрись – и сам то увидишь.
По зрелости душевной или, наоборот, по незрелости мы поначалу спасаем себя от безнадёжности утолением пищевого голода. Съел кусок пожирней и послаще – и благодать! Потом мы начинаем спасаться обилием впечатлений, знакомств, новизной. Далее мы спасаем себя деньгами. А когда разочаровываемся в них, то властью. Но и она не спасительна. Затем мы спасаемся силой. Охотимся за ней. Только и сила предаёт нас. И тут очередь доходит до знаний. И… И знания оказываются ненадёжными. Безнадёжность! Сплошная безнадёжность и маета!
Пройдя все эти мытарства деньгами, властью, силой, знаниями, мы начинаем догадываться, что спасение лишь в другой половинке! Она-то непременно нас избавит от безнадёжности. Только и тут нас ждёт разочарование. Не соединяются половинки, сколь ни пытаемся мы их примирить! Невозможно утолить боль! Вот тут-то мы и оказываемся с ней лицом к лицу! Наконец-то перестаём бежать от самих себя в поисках спасения. У стана становимся. Долог этот путь! Но только в конце его и открывается нам сокровенное – простота! И появляется НАДЕЖДА! А с ней – ВЕРА и ЛЮБОВЬ! Вот тогда-то мы и обращаем взор свой к разделению, взираем на грех. Тут-то мы и вспоминаем тех, с кем договорами связаны, сокрушаем броню свою за ненужностью (не от кого обороняться) и начинаем понимать, что равнозначно – принимать, – простоту! Без этого и мои речи для тебя мудрёными будут. На чужом языке сказанные, незнакомом. А значит, чужие!
Так что всему свой срок, всему своё время! А пока ты не подошёл к «выходу», все твои дела ради спасения от пожирающей безысходности – это бег по кругу, бег от самого себя! Суета сует! Всё суета!
А как же спасительная вера в Бога? Увы, и она лишь обезболивающая таблетка.
Ты скажешь: «Постой! Обоснуй-ка! Как это так? Ты хочешь сказать, что вера бесполезна?»
Отвечу я тебе: нет, она очень даже полезна, если говорить твоими же словами! Но не спасает она нас. Спастись одному невозможно! Всмотрись! Спасение – это обретение Вечности! Лишь она тревогу нашу погасить может. Но можно ли войти в неё, если рядом остаются «заблудшие» и «павшее» души? Не торопись с ответом! Хорошо скоро не родится. Кто не спешит, от того ничто не убежит. Вот и ты не спеши, чтобы не сбежала Вечность от тебя. Не смущает тебя «рядом остаются»?