Страница 3 из 26
Я бесполезно дёргал кран со всех сторон, но никак не мог от него добиться хоть тоненькой струйки влаги. Он не имел привычной вертушки сверху, был лишён и какого-либо рычажка, а также, не имел нажимного устройства снизу в виде педали по принципу наших кранов в поездах…
Из-за двери доносилось нетерпеливое вежливое покашливание и приглушенный гул ожидающих снаружи своей очереди. Я понял, что долго испытываю чьё-то терпение, нужно и меру знать. Пришлось вытащить из кармана носовой платок и ожесточённо отереть им ладонь от жидкого мыла. Но это было ещё не всё. Надо было выйти наружу. А дверь не открывалась. Добравшись до туалета, на радостях я её захлопнул, а как теперь открыть – не знаю. Забыл. Мне было уже совсем не смешно. С остервенением стал дёргать её к себе и от себя, но все попытки оказались тщетны. И наконец меня осенило: это же Запад, у них тут всё автоматическое! Значит, должна где-то быть кнопка. Не вдаваясь в английские надписи, я, впадая в раж, нажимал на все подряд попадающиеся кнопки и выключатели. Однако дверь по-прежнему упрямилась. Я был на грани истерики: ещё не добрался до Америки и уже сплошные неприятности. А за перегородкой очередь, хоть и не по-нашему, но роптала всё выразительней и громче.
И тут я увидел вдруг огромную, как пята, пожарного цвета кнопку. «Она!» – решил я радостно и… исступлённо нажал.
Ох, как громко завыла сирена! От неожиданности у меня подкосились колени, и я обессилено сел на унитаз. А за проклятой дверью доносился приближающийся топот спешащего на помощь ко мне персонала. Последующая же картина живого дорожного быта, конечно, была оригинально-потрясающей: я восседал на унитазе с застенчиво-глупым выражением на физиономии, а в открытом дверном проёме понимающе улыбались сочувствующие лица.
Незавидная роль – испытать себя дикарём среди цивилизованного общества.
Весь самолет тут же узнал о моём происшествии, на меня с интересом оглядывались, снисходительно сочувствовали. Теперь, во избежание дальнейших курьёзов, я старался как можно реже покидать своё кресло. Хоть и испытывал чувство жажды, но от напитков категорически отказался. Решил, лучше уж буду углублять познания в языковом аспекте. Ударился в испанский. Словарь постоянно шуршал перелистываемыми в руках страницами. Как прилежный ученик, я бубнил себе под нос слова чужого языка.
С трудом пришлось добывать интересующие меня сведения о чилийском быте. Диего советовал по прибытии на место обратиться за помощью в российское посольство. Но я-то наверняка знал, что там, таких как я, отнюдь никто и не ждёт. Поэтому нужно было избрать другой вариант. И этим спасительным вариантом за границей могла быть русская церковь. Чилиец нарисовал подробную схему, где такая церковь расположена в Сантьяго и как до неё добраться. Итак, через семнадцать часов полёта я оказался в чилийской столице.
Вот таков был начальный этап моей чилийской эпопеи, и в продолжение всего этого времени я испытывал ощущения парашютиста, впервые прыгнувшего затяжным прыжком.
Глава 2
С горем пополам покончив со всеми таможенными формальностями в чилийском аэропорту, я с облегчением вышел наружу. И сразу же столкнулся с другой проблемой. Дело в том, что всё происходило в декабре месяце и в России вовсю царила зима, а в тот день, когда я улетал, температура воздуха в Москве была 15 градусов ниже нуля. Здесь же, в Сантьяго, было лето в самом разгаре, зверствовало обжигающее латиноамериканское солнце, и температура превышала 30 градусов выше нуля. Окружающие, естественно, обращали на меня внимание; своим нелепым видом я вызывал их живейший интерес: в тёплом зимнем пальто и меховой шапке среди пальм и другой тропической растительности я выглядел форменным идиотом. Внутри аэропорта работали кондиционеры, да и озабоченный таможенными делами, я не испытывал влияния жары. Но вне здания было совсем другое дело.
Пришлось прямо на улице заняться сменой гардероба. Оставшись в шерстяных брюках и тёплой рубашке с закатанными рукавами, я облегчённо взглянул на окружающий мир. О, боже! Опять не то. Вокруг все были жгучие брюнеты, загорелые до интенсивного шоколадного оттенка, одеты в шорты и лёгкие майки. Я же своим бледным видом никак не вписывался в окружающий ландшафт и составлял собой разительную дисгармонию. Но несмотря ни на что, необходимо было внедряться в существующую реальность. Первое, что я должен был сейчас предпринять – это обменять мои доллары на местные песо. Ощущая себя этакой бледной поганкой, нерешительно подошёл к первому попавшемуся служащему в униформе и, тыча ему под нос доллары и словарь, с помощью пантомимы стал объяснять суть своих домогательств:
– Сеньор… песос… кьеро… дондэ?..
Чилиец с таким высокомерным превосходством окинул меня уничижающим, насколько позволял его низкий рост, взглядом!
– Кьерес камбиар доларес? – вопрошал служащий аэропорта.
Я продолжал бестолково жестикулировать и размахивать купюрами. Латинос покровительственным жестом указал мне вперёд:
– Бамос конмиго. (Пошли со мной).
Сто моих долларов быстро перекочевали в хваткую ладонь провожатого. Мы подошли к какой-то стойке с окошечком. Мой покровитель обычной в этих краях скороговоркой темпераментно перекинулся с сидящим по другую сторону, указывая на меня. Клерк с хитрой ухмылкой порылся где-то под стойкой со своей стороны, вытащил несколько измусоленных бумажек, небрежно разгладил их, сосчитал, добавил к ним из кармана ещё одну и всё это протянул в окошко. Первый латинос быстро пересчитал полученное, что-то недовольно буркнул в направлении окошка и, протягивая мне местные деньги, азартно затараторил:
– Не хотел бы сеньор отблагодарить меня за причинённое беспокойство?
Он настолько выразительно объяснял свои домогательства, что совсем не требовался словарик, чтоб понять его. Совершенно не владея обстановкой, словно пребывая в некой виртуальной реальности, я всё же сообразил, что не знаю сколько здесь всё стоит, какова цена местной валюты и какие дают чаевые. Широким жестом я показал, мол, возьми себе сколько надо. Латинос удовлетворённо протянул мне несколько красноватых и зеленоватых купюр, а в его карман перекочевала одна синяя. Тут же его смуглая физиономия приняла неподражаемо удовлетворённое выражение, и я понял, что на мне только что хорошо «наварились». Делать было нечего, и я решил уж использовать его услужливость до конца. Протянул ему листок со схемой и адресом русской церкви. Новый знакомый с равнодушным видом рассмотрел листок, и подвёл меня к такси, с потухшим интересом объяснился с водителем, указывая через плечо на меня и произнося презрительно при этом слово «гринго». Теперь, словно эстафетная палочка, весь интерес относительно меня перекочевал к таксисту. Тот услужливо перехватил багаж, распахнул передо мной дверцу своего авто…
В открытое окно такси я с отчаянным любопытством взирал на проплывающие мимо виды местного пейзажа. Горячая воздушная струя, совсем не освежая, мощно хлестала в лицо насыщенным жаром, бесцеремонно теребя увлажнившиеся от пота волосы. Несмотря на пекло, по бокам дороги тянулись зелёные плантации всяких сельскохозяйственных культур. Тут и там вереницы пальм и каких-то неведомых мне деревьев длинными и короткими шеренгами, казалось, выстроились во фрунт, приветствуя прибывшего издалека гостя. Местами попадались пустые площади, заросшие дикой растительностью и отмеченные будто бесхозно разбросанными каменными глыбами. Прямо прерия в натуральном своём виде. В таких местах к небу отрешённо вздымались, словно распятия, огромные кактусы, раскинув по сторонам распростёртые колючие конечности. Надо признать, гиганты производили внушительными размерами впечатление. А кругом по линии горизонта, окутанные бледно-лиловой дымкой, виднелись не очень далёкие горы.
А потом потянулись пригородные кварталы, где по всем приметам обитала нищета. Лачуги были сколочены из всякого подвернувшегося и пригодного для строительства хлама: почерневших и с облупившейся краской досок, покоробившейся фанеры, прессованных из опилок плит, кусков ржавой жести, крыши покрыты обломками шифера или пластика, кое-где даже видны цветные листы кровли из рифлёного синтетического материала, каким на пляжах покрывают навесы, под которыми купальщики прячутся от солнца. Какие-то выцветшие лохмотья сушились на растянутых среди окружающего убожества верёвках. Изредка попадались голые дети, прикрытые лишь грязными шортами. Они либо вяло перебрасывались мячом, изображая игру в футбол, либо просто о чём-то разговаривали, рассевшись на пыльной траве придорожной лужайки. Я тихо внимал окружающее, ибо шофёр такси, видя бессмысленность попыток разговорить клиента, не владеющего местным наречием, молча крутил баранку, временами лишь вслух реагируя на ту или иную ситуацию на дороге.