Чужбина не встречает коврижками

Владимир Зангиев

Чужбина не встречает коврижками

«не дай вам бог жить в эпоху перемен…»

Конфуций

Пролог

Разрастающийся кризис в российской экономике, все эти нескончаемые религиозные, межнациональные, криминальные, маргинальные и прочие конфликты принудили меня спешно покинуть разлюбезную отчизну. И очутился я, таким образом, за пределами Европы на самом краю американского континента, в богом забытой латинской стране – Чили. Эта страна третьего мира с устойчивым индейским менталитетом, выраженным в необычайном ослином упрямстве её обитателей, нехотя, но приняла меня, дала кров, работу, пищу. И для меня, приблудного сына пропащего отечества, заокеанская чужбина на некоторое время заменила родину. Я на себе испытал все трудности эмиграции, всю тяжесть жалкого существования изгоя. Познал на собственной шкуре тягло изнурительной работы и прочие прелести эмигрантского быта.

Надо сказать, что в двадцатом веке в Латинскую Америку из Европы нахлынули три волны эмиграции: после Первой мировой войны, после Второй мировой войны и после кризиса, поразившего мир социалистического содружества. Чили – страна небольшая, достаточно дикая и её правительство не проводило никакой миграционной политики, то есть, не выделяло специальной квоты для приёма и обустройства эмигрантов. А это значит, что в данной области творилась полная вакханалия: визы, контракты, адвокаты, легализация дипломов для получения права работать по своей специальности – всё это было нашей болью, страхами и орудием нашего шантажа для непорядочных личностей вновь приобретённого отечества. Мы – гринго, люди более низшей ступени чилийского общества, принуждены были выполнять непосильную, малооплачиваемую, неквалифицированную работу. И в большинстве случаев, имея высшее образование, большой практический трудовой опыт, мы должны были оставить всё это, и усваивать новые приемы выживания в чуждом нам обществе, осваивать иные непривычные методы ручного труда. Жестокая эксплуатация порой доводила нас, бесправных, до исступленья, безысходность мерзкого существования вынуждала некоторых преступать последнюю грань и тогда более слабые волей заканчивали с жизнью счёты. Как говаривал поэт И. Бродский, «наша мутация», то есть, выходцы из постсоветского пространства, столкнулась ещё и с такой деликатной проблемой, как антикоммунизм. Ведь здесь бытовало устойчивое мнение, будто все выходцы из почившего ныне Советского государства являются ярыми приверженцами коммунистических идей. А в латинских странах и в частности в Чили осело много бывших врагов СССР, как из Белой гвардии времён Гражданской войны, так и германских фашистов, русских полицаев, власовцев и всяких националистов, а также, сочувствующих оным. Они не скрывали своей ненависти к нам и всячески старались навредить при случае. Имея высокое положение в обществе, они никогда не приравнивали нас с собой, так же, впрочем, как и местных индейцев. Они жили в богатых районах, имели фешенебельные особняки, полный штат прислуги, шикарные автомобили, бизнес, приносящий устойчивые доходы… А мы ничего не имели, кроме страстного желания выжить в неимоверных условиях непривычного нам капиталистического общества, к тому же, далеко отставшего в своём культурном развитии от Европы.

И ещё надо сказать, что в Чили русские эмигранты третьей волны попадали тремя путями: первое – по межгосударственным культурным, экономическим либо дипломатическим контактам; второе – по праву родственных отношений и третье – … Как я уже сказал выше, Чили не проводило своей миграционной политики. А вот соседняя Аргентина имела тесные дипломатические контакты с Украиной, для граждан которой была выделена даже определённая квота приёма эмигрантов. Благодаря такой возможности вместе с украинцами сюда просачивались и россияне. И те из них, кто не смог устроиться в Аргентине, в поисках лучшей доли иногда перебирались в соседнее Чили.

Я же проник в Чили четвёртым путем, тем самым способом, как попадали сюда испанские конкистадоры-авантюристы: с помощью провидения. В поисках лучшей жизни, без знания языка, не имея здесь никаких знакомых, располагая всего триста пятьюдесятью американскими долларами, прилетел я авиарейсом из Москвы в Сантьяго с промежуточной посадкой во Франкфурте. На руках у меня была виза туриста сроком на девяносто дней, по которой я не имел права работать в Чили. Несмотря ни на что, внутри жило страстное желание покорить эту незнакомую и загадочную страну. На начальном этапе я не знал ещё, что в Латинской Америке самой большой мечтой эмигрантов было пристроиться в какой-нибудь развитой европейской стране. Ходили слухи, будто в Европе реально существует земной эмигрантский рай. Все ужасно завидовали тем счастливчикам, кому удавалось добыть шенгенскую визу и попасть в одну из стран Евросоюза. Но и там чужбина отнюдь не встречала пришельцев коврижками. И эту истину довелось мне постичь собственным опытом… В стихотворении «Время утраченных идеалов» точно изложены мысли мои того периода жизни:

Я оставил Отечество,

меня вскормившее:

как много разной нечисти,

его осрамившей,

терзает памяти

замусоленные страницы…

И пролегла скатертью

дорога за границу.

А сзади полымя

опаляет спину,

и мерещится Колыма,

и что я там сгину…

Эк, угораздило

не в той стране родиться.

Запятнался дактило-

скопией, хоть впору садиться.

А пожить-то хочется

по-людски да на воле.

Сколь можно корчиться,

распаляясь в крамоле?

С пожелтевших фото –

знакомые лица,

будто спросить хотят что-то,

но боятся обломиться.

Помолчите. Не надо!

Я всё прекрасно понимаю.

Из вас делают стадо –

потому и души ломают,

без которых вы зомби,-

подвластны чужой воле.

Глаза полны скорби

от непомерной боли.

Эти глаза так преследуют

в ночных кошмарах…

Что после нас унаследуют

родившиеся средь пожаров?

Эх, время! Скорбное время! –

впору бы хоть сейчас удавиться.

…Поэтому и солидарен с теми,

кто смысл нашёл в загранице.

Глава 1

Наконец-то закончилась предполётная лихорадка, шереметьевский аэропорт остался внизу, а гигантский «Боинг» мощно набирал высоту. Бушевавшие во мне страсти постепенно улеглись, я вновь обрёл утраченную было способность непредвзято и трезво ощущать окружающую реальность. Никто, вроде бы, больше не преследовал меня. Все эти сотрудники спецслужб, органов внутренних дел, маргиналы-националисты отходили в зону недосягаемости, на задний план. Однако полного спокойствия на душе не наступало. В подсознании тяжким бременем давила мысль о том, что семья оставалась фактически в заложниках. И несмотря ни на что, нотки ликования робко пробивались из глубин сознания: я вырвался из пут ИХ пристального и всеобъемлющего внимания! Пробуждающийся к окружающей обстановке интерес толкал сбросить скорее наваждение присутствия опасности и оценить реальное положение дел. Смена декораций призывала к тому. И я иными глазами огляделся вокруг. Если бы я только знал в тот момент на какие страшные испытания обрекаю себя в предстоящем грядущем…

Между тем пассажиры в салоне эконом-класса расслабленно откинулись на спинках кресел. Кто-то принялся за чтение журнала, хрустко шурша перелистываемыми страницами. Некоторые сосредоточенно уткнулись в портативные электронные устройства, заняв себя предоставленными в их пользование играми. До моего слуха доносился характерный треск и музыкальные трели этих самых устройств. Другие, надев наушники и отрешённо закатив глаза, отдались обаянию музыки. Впереди меня двое тихо шептались о чём-то своём, прислонившись друг к другу головами, словно пара воркующих голубков. Вокруг стоял дух непроветриваемого помещения, как в пыльном архивном хранилище или хозяйственном чулане. Только, пожалуй, едва улавливаемый аромат каких-то экзотических плодов, прихваченных в полёт моими попутчиками, непривычным возбуждающим фактором напоминал мне, что родина здесь объективно закончила влияние на сложившийся микроклимат. Сам чрезмерно разогретый воздух казался настолько сгустившимся и спёртым, что его можно было ощутить, словно пук ваты в руке.