Тюрьма ребёнка

– Не надо тратить хороший камень на уже убегающего разбойника. Он здесь долго не появится.

Она молча поклонилась и положила камень. Ямех и Каут обыскали тела разбойников, сняли с них медные браслеты и бирюзовые бусы и забрали медные ножи. Больше ничего ценного у них не было.

– Они меня не послушали, – вздохнул Мензун. – Никто никогда не слушает. Все уверены, что сами слишком хорошо всё знают, и это приводит их к печальному концу.

– Что проку говорить о разбойниках? – воскликнул Акаб. – Их съедят шакалы, а мы тем временем будет торговать в городе.

– Нам повезло, что у них нет луков, – ответил Мензун.

– Те, у кого есть лук, идут зарабатывать в стражу или охотятся, – заметил Акаб. – Только вот такие никчёмные глупцы таятся по сторонам троп, чтобы отобрать у путников их добро.

– Хорошо, если так, – буркнул Мензун. – Получить из-за скалы стрелу в спину мне бы не хотелось.

– Кстати, про спину, – оживился Акаб. – Это слово бога Семуша ты несёшь в мешке за твоей спиной?

– Да, там у меня ларец со свитками молитв и гимнов, посвящённых Семушу, его жене, прекрасной богине Ерай, и их детям, богине Фна и богу Ирсу.

– Разбойникам от них проку нет, но видя такую ношу, они решат, что ты несёшь большие ценности, – впервые с их встречи заговорила Нишад.

Что-то в её голосе показалось Мензуну особенным. У него почти мурашки побежали по коже, и ему стало ещё жарче, как будто палящего солнца и схватки с разбойниками было недостаточно. Он взглянул в её глаза.

– Единственное моё богатство – это меч и копьё, – ответил Мензун. – Но чтобы их отнять, сначала нужно сразить меня, а ни один, ни даже два разбойника на такое не способны. Свитки же не стоят для них ничего, хотя они и бесценны для жреца.

На пути им встретился ручей, и Нишад должна была подобрать подол, чтобы перейти его, держась за руку мужа. Мензун скользнул взглядом по её ногам и отметил, что они красивые, несмотря на то, что она крестьянка и мать двух юношей.

– Двух! – усмехнулся про себя Мензун. – Откуда ты знаешь, скольких ещё сыновей и дочерей они с мужем похоронили?

Он напился из ручья и наполнил кожаный мех, который был к тому времени почти совершенно пуст. Дальше тропа пошла почти прямо, и вскоре за холмами показались окраины городка. Торговцы повеселели и прибавили шагу. В городе они разделились. Торговцы направились на рынок, а Мензун пошёл в храм. Оттуда как раз выходили двое юношей, ведя за руки бесноватого постарше. Тот бредил и дико вращал глазами, дёргаясь из стороны в сторону.

– Похоже, это их отец, – подумал Мензун, проводив их глазами. – Интересно, что довело его до безумия? Неурожай ли? Смерть ли жены? Вор ли украл всё, что ему удалось скопить? Что мне до него, и почему эти мысли лезут мне в голову и не дают покоя?

Войдя в храм, Мензун остановился у входа, чтобы осмотреться. Небольшой, залитый солнечным светом двор был окружён рядом колонн, на которых лежала крыша. В центре находился бассейн, позади которого стоял алтарь. Дымок всё ещё поднимался от углей, оставшихся от утреннего жертвоприношения, и он вкусно пах маринованной в простокваше бараниной. Двое жрецов, старый и молодой, сидели под крышей неподалёку. Мензун подошёл и обратился к ним. Обменявшись приветствиями, они завели разговор о богах, молитвах, гимнах и о многом таком, что было невдомёк простым людям. Спустя несколько минут, Мензун развязал свой мешок и достал оттуда шкатулку, а вернее просто ящик из тонких досок с козьими шкурами, на которых были записаны молитвы и гимны. Когда он прочитал и спел их жрецам, это произвело впечатление, и старый послал молодого за письменными принадлежностями, чтобы переписать тексты. Пока старый жрец писал, молодой сходил на рынок и купил для них всех еды, простокваши и пива, а потом отнёс одежды Мензуна к ручью, чтобы постирать, а взамен принёс ему свою тунику.

Мензун задержался в храме на пару дней. Когда старый жрец переписал всё, что намеревался, он снова отправился в путь. Проходя через рыночную площадь, он заметил Акаба и Нишад. Они торговали со своей тележки. Ямеха и Каута же нигде не было видно.

– Благосклонны ли к вам сегодня боги торговли? – спросил Мензун, подойдя.

– Не более, чем всегда, – вздохнул Акаб. – Урожай в этом году хороший, и нам непросто всё продать.

– Я вам помогу, чем могу, – улыбнулся Мензун и громко спросил: – А хороши ли твои бобы? Полные ли стручки?

– Вот, сам посмотри! – ответила Нишад, протягивая ему пригоршню стручков из корзины.

– И вправду, стручки полные, и бобы налитые, – сказал Мензун, разломив один стручок и отправив несколько фасолин в рот.

Несколько голов повернулись к ним, а проходящие мимо остановились и подошли поближе.

– Я куплю немного в дорогу, – сказал Мензун. – Жалко упустить такую хорошую еду, как у вас.

– Мы неустанно трудились и приносили жертвы богам, чтобы вырос хороший урожай, – ответила Нишад. – Сколько тебе дать?

– Четыре пригоршни хватит, – сказал Мензун, протягивая ей бирюзовую бусину. – Этого достаточно в уплату?

– Вполне.

Забрав бобы, Мензун продолжил свой путь, а его место тут же заняли любопытствующие покупатели и завели с парой разговор, перешедший в торг. Некоторое время спустя собралась небольшая толпа, и вскоре корзины торговцев начали пустеть. К тому времени, когда все разошлись, Мензун сделал круг, вернулся, вернул бобы и получил свою бусину назад.

– Мы остановились в доме свояка, – сказал Акаб. – Ты нам так помог, путник! Будь нашим гостем. Свояк и его семья будут рады тебе не меньше нашего. И ты сможешь спеть свои гимны под флейты его дочерей.

– Да, оставайся погостить, – добавила Нишад. – Вечером, после работы дети принесут пойманную рыбу, и мы устроим пир.

Отказываться и расстраивать радушных случайных попутчиков Мензуну не хотелось, хотя и нужно было спешить. Пришлось согласиться. Нишад вызвалась проводить его, и они пошли от рынка по лабиринту узких, грязных улочек. В одной из них, совершенно пустой, Нишад схватила Мензуна за руку и остановила. Он вопросительно посмотрел на неё.

– Я видела, как ты смотрел на мои ноги, – сказала она, выставив одну вперёд и приподняв подол. – Правда, красивые?

– Красивые, – ответил Мензун.

– Я вся красивая, – продолжила она, обнажая грудь. – Нравится?

– Нравится.

Он протянул руку и погладил Нишад по груди и шее.

– Ночью я приду к тебе, – продолжила Нишад, придвигаясь ближе к Мензуну. – Мой муж бесплоден. Мои сыновья от покойного мужа. Я хочу ещё детей. Станешь их отцом?

– Приходи, – ответил Мензун.

Они продолжили путь и вскоре подошли к дому родни Акаба. Войдя, Мензун увидел двор, заставленный горшками, вазами и кувшинами. Хозяин был гончаром. Он и его сыновья работали под навесом. Из дома раздавались удары песта по ступе. Видимо, там дробили ячмень на пиво. Увидев гостя, хозяин поздоровался и крикнул, чтобы его приняли, а Нишад поспешила назад, на рынок. Из дома вышла девочка и проводила Мензуна на задний двор, в котором росли несколько плодовых деревьев, и через него в комнату у задней стены. Потом она принесла ему кувшин воды.

– Хорошо ли идёт гончарный промысел? – спросил Мензун.

– Боги милостивы, – ответила девочка. – Отец и братья не жалуются.

Девочка оставила Мензуна одного, и он лёг на ковёр, подложив под голову своё одеяло и закинув руки за голову. Два месяца назад он вышел из Садуба, рассчитывая к этому времени уже дойти до Ерины. Каждый раз его что-то задерживало, как только что задержали разбойники и приглашение Акаба. Сегодня он должен был позволить хозяевам отплатить ему гостеприимством за помощь с разбойниками, но завтра нужно было пускаться в путь. Закрыв глаза, он услышал стрёкот кузнечиков и шум ветра – два звука, которые навсегда врезались в его память. Ему пришлось встряхнуть головой и снова открыть глаза, чтобы прогнать воспоминания.

Ближе к вечеру вернулись сначала Ямех и Каут, а потом и их родители. Хозяин дома с сыновьями тоже закончили работу, и его жена и старшие дочери подали для всех ужин: пресные ячменные лепёшки, варёные бобы, жареную рыбу и фрукты с деревьев в саду. Хурма и мандарины только начали созревать, но инжир был хорош. Мензун ел, задумавшись о своём, но все хотели услышать о его жизни и странствиях, и, в конце концов, пришлось отвечать на вопросы.