Эмигрань такая

Свекровь и Англию Смокин встретил настороженно, шерсть его распушилась, а когти «выпустились». Из всех четырех имеющихся комнат он отсиживался только в одной, нашей, остальные площади пришлись не по его кошачьей душе. Свекровь Лиза стала задаривать его колбасками и мышками. Купить его любовь было сложно. Периодически он выходил поесть, покакать, пописать и укусить ее проходящие икры. Кусать он ее не боялся (в отличие от нас).

АЛЕКС И МОЯ СВЕКРОВЬ (ЕГО МАМА)

Супруг мой переехал в Англию годом раньше меня. Строительство в Дубае было приостановлено, и работа претерпела временные изменения. Поскитавшись по стройкам арабской страны в поисках хороших заработков, мы совместно приняли решение покинуть арабскую сказку и оставить сказки Шахрезаде. Итак, ночь Алекс провел в аэрокомпании «Эмиратс», а утро встретил в загруженном, неуютном аэропорту Хитроу.

Мама Алекса встретила его комнатой, кроватью и курицей в белом соусе. Алекс после переезда в свой дом подсел на астматический баллончик, желудочные таблетки и парацетамол. Его физическое состояние дало сбой, но он по-прежнему утверждал, что его мама – самая заботливая мама на свете (по-другому и думать запрещалось, а если у Алекса возникали сомнения, то в ход шли молчаливые слезливые манипуляции для окончательной автоматической выработки комплекса вины).

– Мама, можно я возьму твою машину? – стеснительно и виновато попросил Алекс, когда собирался искать работу.

– Нет, – утвердительно ответила она, и дополнительный вопрос не понадобился.

Работу муж искал, передвигаясь на красном автобусе, или пешком, стирая свои ботиночки на тонкой летней подошве. Воспитание моей свекрови внушало ей, что дети после восемнадцати лет предназначены сами себе и ее материнский статус исчерпан с наступлением их совершеннолетия. Женщина она была обозленная, и дети были «отдушиной» ее ненависти ко всему окружающему, за исключением лютиков и фуксий.

– У вас есть один фунт для помощи бездомным кошкам и собакам? – У порога, вопрошающе приподняв брови, стояла женщина с карточкой от «Фонда помощи бездомным животным».

– У меня совершенно нет мелочи, – не приподняв брови (знак фальшивых эмоций), но с уважением открыв в улыбке рот, извинялась свекровь.

Дверь захлопнулась, рот свекрови Лизы перешел в агрессивную гримасу.

– Самим есть нечего, а они еще хотят кошек кормить, – пробубнила она, тяжело вздыхая, и поплелась к холодильнику.

За порогом ее дома с желтыми дверями и синим гаражом родственники и все, кто ее знал, воспринимали ее как отзывчивую соседку, заботливую мать и обожающую свою невестку свекровь. Такой воспринимала ее и я, и мой по-детски смотрящий на нее супруг.

Я И СВЕКРОВЬ ЛИЗА

Знакомство мое с будущей «мамой» началось с улыбки и опять c «курицы в белом соусе». Традиционное куриное знакомство было улыбчиво натянуто, разрешалось говорить за столом и кивать, соглашаясь, как осёл. Фоном беседы служил негромко включенный телевизор. Впоследствии лакшери включенного телевизора было изъято из трапезы «курицы в белом соусе», и застолье превратилось в молчание, быстрое поедание и такое же бойкое мытье тарелок, вилок и кастрюль. В обязанности же моей свекрови входило улыбаться при моем появлении, шаркать тапочками по коридору и вздыхать во всеуслышание.

Свекровь Лиза прикидывалась женщиной ласковой, заботливой и молчаливой. Молчание ее было слышно в обиженных глазах, в хороших крепких зубах и приспущенных уголках морщинистого рта. Я ее воспринимала как замученную трудами женщину, обиженную окружающими и не имеющую возможности себя защитить. Я купилась на обманчивое первое впечатление. Жалела и потакала свекрови Лизе при слуховом и не слуховом контакте.

Через неделю моего воссоединения с супругом свекровь стала требовать благодарности за наше существование здесь, при случае она надувалась и громко отхаркивалась. Посторонние, не приемлемые для моего развитого мозга шумы превращались в постоянное чувство вины за ее здоровье, за свое недельное безработное существование, за выставленный на продажу спортивный «мерседес». И это повторялось ежедневно, каждое утро, встреченное не в своем доме.

ВСЕМ СТОЯТЬ

Алекс уже месяц по счастливой случайности работал кассиром отдела продуктов в престижном магазине Marks and Spenser. За минимальную почасовую оплату в шесть фунтов он сидел там невидимый и пристыженный за свое английское происхождение. Годы безработицы понизили его веру в свои силы и преумножили беспокойство о будущем.

– Какое счастье, что есть работа. Ну да, не получилось с той, которую хочешь, но ты же знаешь, что нам нужна супружеская виза, а без твоего трудоустройства я буду постоянно болтаться между Дубаем и Лондоном, – ежедневно успокаивала я своего супруга, наблюдая за его измученным лицом.

После работы Алекс снимал черную униформу и плелся на кухню кушать по маминому расписанию. Мама была довольна своим распорядком дня и всеми, кто его соблюдал.

Не по-английски снежный декабрь проходил неторопливо. Торопиться было ему (декабрю) некуда, у него было время. Времени не было у меня. Три недели безработного существования и каждодневного пребывания один на один с моей свекровью уничтожили все мои годами выработанные привычки: утром – душ, ресницы, деловая одежда, офис; днем – офис, клиенты-пациенты, часы (чтобы знать, когда все это закончится); вечером – клиенты-пациенты, машина, ресторан, дом. А теперь моя закономерная регулярность изменилась. «Зачем я сюда переехала?» – ругала я себя и с неохотой готовилась к встрече Рождества Христова.

Праздник этот напоминал мне обычный ужин за столом, покрытым скатертью с оленями, с Дедом Морозом (солонка) и со Снеговиком (перечницей). По английской традиции покупалось несколько подарков на каждого. По непонятному мне обычаю рождественские подарки выбирались из списка, который предоставлялся членами семьи друг для друга. Списка у меня не было. Подарки я получала в аккуратно замотанных липким скотчем коробочках Kellogs. В них лежали тающий шоколад, взрослые конфеты с ликером, карандаши, мыло, шампуни и свитер.

Акт выдачи подарков занимал по времени час. После завтрака, прилежно застегнув бусы, свекровь и все, кто был жив (до этого был и свекор), рассаживались по указанным местам и по обозначенной очереди получали в руки коробки.

– Ой, как люблю этот шоколад, – мне надо было сказать что-то хорошее, иначе все заподозрят, что я не довольна армейским режимом на Рождество.

– А я, как только увидела это шоколад, так сразу подумала о тебе. Я знаю, что ты его любишь, – тоже что-то вставила моя свекровь Лиза.

К тому, что я люблю, прилагалось платье на два размера больше моего с рукавами Царевны Лебедь, из которых она волшебно разбрасывала кости, карандаш-смешилка размером в полметра для первоклашек и много, очень много шоколада.

Неделю после Рождества ели торты, облитые сахаром, и запивали чаем с молоком.

Новый год приближался с неохотой. Утром 31 декабря, открыв один глаз (второй еще спал), я учуяла свою бездомную жизнь. Кровать, окно, кофе и опять кровать. В доме полагается передвигаться свободно, а в доме свекрови это надо было делать незаметно, дабы не поймать осуждающий сквозь улыбку взгляд.

– Мне совсем что-то плохо, – молвила я, сидя в комнате на кровати с распущенными и нечесаными волосами.

– Поехали погуляем в Кингстон, – предложил мне Алекс, расшевелился и засобирался.

– Я не могу понять, что происходит. Почему у меня такое неновогоднее состояние? Меня все совершенно не радует, более того – гнетет.

– Тебе надо выбраться куда-нибудь, – слова вылетали у него, не осознавая свою правдивую сущность. Алекс даже не подозревал, что этот его диалог на самом-то деле был его внутренним монологом, который с детства запрещалось произносить вслух.

Лебеди по реке Темзе в Кингстоне свободно плавали, объевшись сухарями и «мякушками», и, не реагируя на земных беспокойных созданий, чистили перышки и спали. Я вдохнула воздух всей грудью и выпустила. Легкие задышали и забились тревогой. Мобильный телефон супруга издавал тревожные сигналы. Его лицо побледнело, глаза наполнились слезами. На том конце была его младшая сестра.