На изломе

Мои рассуждения прервало появление в проеме калитки фигуры Дарьи и придерживающей ее под руку – девушки-спецназовца. Когда они подошли к нам, даже в кромешной темноте было видно, что лицо девушки имело неестественно белый цвет. Сама она содрогалась всем телом. Я хотел что-то сказать, утешить ее, но Кирилл положил мне руку на плечо и тихо сказал:

– Не надо. Пусть сама успокоится. Зрелище не для слабонервных.

Девушки пошли к машине.

– Ну, что? Напоишь меня чаем? – интонация Кирилла стала бодрой. И, не дождавшись ответа, он включил рацию: – Заканчивайте. Я – на связи.

Мы сели в машину и вернулись на дачу.

Там Сергеев, дав еще несколько указаний своим подчиненным по телефону и отпустив водителя, снял пиджак, стянул галстук и, скинув ботинки, по-хозяйски развалился в кресле за столом, в котором обычно седел я. Адольф, развалившийся на диване, увидев такое хамство, посмотрел на меня так, что даже в собачьих глазах читалось удивление. Я подошел и погладил пса. Он успокоился и положил голову на передние лапы.

Дарья наотрез отказалась подняться в отведенную ей комнату и осталась сидеть в холле рядом с Адольфом на диване, поджав ноги и закутавшись в плед. Никогда в жизни я не слышал от нее рассказа об увиденном в том доме. Видимо, она вычеркнула из памяти этот эпизод своей жизни.

В особняке

Когда я в сопровождении военных зашла в особняк, то мне объяснили, что необходимо посмотреть убитых и рассказать кого из них видела и при каких обстоятельствах. Меня предупредили, что это процедура неприятная, но необходимая. Затем мы прошли по комнатам, в некоторых из которых лежали трупы мужчин. Одни их них были застрелены, а другие – изуродованы взрывами: с обезображенными лицами и кто-то с оторванными конечностями. В доме пахло кровью, гарью и жженой селитрой, запах которой мне был знаком с детства по «дымовушкам», которые мальчишки изготавливали из пропитанной этим химикатом газеты.

Сначала это вызывало жуткое отвращение до тошноты. Но постепенно страх притупился. Точнее сознание абстрагировалось от действительности и я монотонно выполняла поставленную задачу: тех, чьи трупы я узнавала, быстро говорила где и когда их видела, если вспоминала, то как их называли другие гости, в остальных случаях отвечала, что либо их не помню, либо не могу узнать.

Но действительно шок наступил, когда мы спустились в помещение, которое, как оказалось, располагалось под залом, где мы отдыхали. Лестница, по которой мы туда спустились, располагалась примерно по центру огромного зала. В левой его части вдоль стен и посередине стояли столы, на которых находились какие-то колбы, мензурки, дистилляторы, другой инвентарь для химических опытов, полиэтиленовые пакеты, наполненные белым содержимым. Часть мешков была сложена ровными рядами, а несколько – разорваны и валялись в беспорядке на столах и полу, из этих пакетов высыпался белый порошок. Я поняла, что это была лаборатория по производству наркотиков. Рядом со столами лежало несколько тел, одетых в белые халаты, их лица закрывали респираторы и защитные очки. На белой одежде виднелись кровавые следы от пуль. Сопровождавшие меня бойцы подходили к каждому трупу, снимали с них респираторы и очки и освещали лица мощными фонарями, чтобы я могла их хорошо рассмотреть. Но никого из убитых я раньше не видела.

Но самое ужасное меня ждало в правой половине зала.

Там стояли зеленые ящики, кое-где на полу и на полках лежало оружие. При входе в эту часть можно было уловить тошнотворный гнилостный запах, который усиливался при движении вглубь помещения.

– Настройся. Сейчас ты увидишь очень неприятные вещи. Возьми себя в руки, – услышала я в тишине за спиной мягкий женский голос, но, оглянувшись на него, увидела только спецназовцев, которые меня сопровождали.

Но подготовиться к тому, что я увидела дальше, было невозможно. В дальней части комнаты стоял огромный чан, накрытый крышкой. Рядом находился дощатый некрашеный стол, а на нем лежали отчлененная женская голова, рука и еще какие-то части человеческого тела. Луч фонаря выхватил из темноты лицо покойной с широко раскрытыми глазами и ртом, застывшим в гримасе ужаса.

– Лена…. – протянула я и потеряла сознание.

Очнулась я уже на улице от резкого запаха нашатыря. Когда я, еще не до конца придя в себя, но желая быстрее покинуть это место, сказала, что могу идти, меня вывели за территорию и посадили в машину.

На даче

Весь путь прошел как во сне. В себя я пришла только когда сидела в дачном домике на диване, а рядом спокойно посапывал пес. У меня в руке была кружка с чаем, который, как оказалось, уже успел остыть. В камине потрескивали дрова, ласкаемые успокаивающими языками пламени. За столом сидели хозяин дома и Сергеев. Они тихо и спокойно беседовали. Было тепло и уютно. Это помогло пережить испытанный мною той ночью шок. Я прислушалась к разговору.

– … видимо не успели уничтожить. В чане была «царская водка»5. Дарью, вероятно, ждала та же участь… – рассуждал Кирилл Львович.

От сказанного я вздрогнула и это не ускользнуло от внимания генерала. Он перевел на меня взгляд и быстро произнес:

– Ой, извини, не думал, что ты нас слушаешь. Успокойся. Все позади.

– А что все-таки произошло… или должно было произойти? – набравшись храбрости, спросила я.

– Люди, которые находились в доме, занимались обеспечением боевиков, воюющих в Северной Африке и Азии, всем необходимым: оружием, деньгами, наркотиками и женами… Да, да, женами. Подбирали симпатичных покладистых девушек, обращали в свою идеологию и переправляли в места боевых действий. Там их выдавали замуж за полевых командиров или за тех, кто хорошо заплатить. Но в вашем случае что-то пошло не так. Ты им не показалась той, кем можно управлять и манипулировать. Поэтому, как я понял, Сергей решил воспользоваться тобой, а потом убить. Твой труп стал бы весомым аргументом, чтобы Лена стала сговорчивее и не вздумала сопротивляться, когда ее стали бы вывозить из страны. Но когда ты сбежала, им не оставалось ничего другого, кроме как избавиться от Лены. Ее останки они хотели растворить в кислоте. Кстати, Сергей – бывший российский солдат, который попал в плен и присягнул одному из полевых командиров. Принял ислам и получил имя Абдулла. Он неплохой снайпер и сначала был членом бандформирований на территории Северного Кавказа, а когда там потеснили боевиков и стало небезопасно, перебрался на Аравийский полуостров. Мы получили недавно информацию, что из Сирии прибыла для отдыха и поправки здоровья группа игиловцев, но где они расположились, узнали только благодаря тебе.

– Значит, они могут меня искать?

– Не думаю. Но первое время нам надо будет позаботиться о твоей безопасности.

– Так ведь Сурен знает, где я живу?.. А связаться из тюрьмы со своими друзьями он сможет очень легко. Это все знают.

– Саид, уж, извини, буду называть его тем именем, которое он получил при рождении, очень опасный преступник. Но у российских властей есть мало, что ему можно предъявить. Очень уж этот шакал был осторожен. Трудно будет и доказать его предательство, когда он в Сирии, обложенный как зверь нашими военными, заверил, что сложил оружие и готов к переговорам, а сам, когда все ему поверили, со своими головорезами совершил дерзкое нападение на нашу миротворческую миссии.

– Так, что же получается? Его отпустят? – я не на шутку испугалась.

– Нет, конечно. Мы передадим его американцам. Они очень давно хотят с ним встретиться. Их агенты антитеррористического подразделения уже вылетали к нам.

– Его будут судить там?

Сергеев на секунду замялся.

– Возможно… Но суд не всегда бывает объективным… ни у нас, ни за океаном… Скорее ему придется закончить свои дни в одной из специальных тюрем для террористов.

– В Гуантанамо? – спросил Алексей.

– Ну, это наиболее известная тюрьма. А таких много. Они разбросаны по всему миру, есть передвижные. К тому же и узников периодически перемещают из одной тюрьмы в другую, чтобы затруднить возможность сговориться или сбежать.

5

 Смесь азотной и соляной кислот.