Жестокая справедливость

Отметив про себя, что, возможно, невольно, он ведет себя как начальник с подчиненной, Наташа уселась на стол и забросила ногу на ногу. Леонид постучал себя ручкой по передним зубам, собираясь с мыслями, и заговорил.

По его словам, заказчиками коттеджного городка были армяне, некие братья Мартиросян, Жорес и Саркис. В прошлом они занимались какими-то темными делишками, даже отсидели года по два, но теперь взялись за ум и начали легальный бизнес.

– Выкупили рынок, стоянки, несколько ресторанов, – продолжал Леонид, играя ручкой. – Все по мелочи, но в общем и целом солидный конгломерат образовался. И за каждое направление свои отвечают, родственники. У армян так принято. Жорес и Саркис, как старшие, решили объединить их всех под одной крышей и зажить одной большой семьей.

– Ничего себе! – вырвалось у Наташи. – Так мы теперь на их диаспору работаем? Ты хоть представляешь себе, что начнется, когда они претензии выдвигать станут? Или платежи задерживать. И что ты будешь делать? Как собираешься ладить с ними?

– Пока что получается. Ты, Наташа, своими делами занимайся, а мне предоставь решать вопросы, в которых я компетентен. Между прочим, это Мартиросяны землю под строительство выбили. У них всюду свои ходы и выходы.

– Как у крыс. Готова поспорить, что бизнес у них грязный, а окружение криминальное.

Глаза Леонида подернулись матовой пленкой, как у человека, отказывающегося воспринимать любые доводы, противоречащие его мнению.

– Я в это дело основательно вложился, Наташа, – произнес он. – И не остановлюсь, пока не получу свои деньги.

– Ты, ты, ты! – воскликнула она. – И вложился ты, и деньги твои. А мои где? Разве не их ты использовал?

– Все вернется, да еще с лихвой. Потерпи.

– Нет, – протянула Наташа, встряхивая волосами. – Я терпеть не намерена. Я хочу свои деньги назад. И я выхожу из проекта. Еще мне не хватало дизайн с армянскими мафиози обсуждать!

– Я так и знал, так и знал, – кивнул Леонид со вздохом. – Ладно, получишь ты свои деньги. Скоро.

– Когда?

Он задумчиво постучал себя ручкой по зубам, бросил ее на стол, сел прямо и сказал:

– На днях. Да, на днях все утрясется. Я позаботился, зная твою натуру.

– Хорошо. – Наташа легко соскользнула со стола. – И впредь никогда не смей ничего делать у меня за спиной.

Ей повезло, что она не увидела, каким ненавидящим, мстительным взглядом проводил ее муж. Или наоборот. Пожалуй, Наташе стоило бы насторожиться.

Глава третья

Настало время послеобеденной уборки. Антон Лагутин проделывал ее каждые три дня. Это был один из способов держать себя в железных тисках дисциплины. Уборка была каждый раз генеральная. Лагутин начинал с того, что тщательно протирал все поверхности, потом драил сантехнику, натирал до блеска оконные стекла, сметал мусор, мыл полы и попутно раскладывал все вещи по местам.

Казалось бы, что, живя один в однокомнатной квартире, он мог бы обходиться без столь частых и тщательных наведений порядка, однако практика показывала обратное. Всякий раз раковина оказывалась загромождена грязной посудой, а пол покрывался пятнами самого разного происхождения. Одиночество – это сложное испытание для мужчины. Множество бытовых мелочей и искушений обступают его, предлагая то обувь бросить как попало, то алкоголем накачаться, то с кофе переусердствовать, то покурить всласть.

Лагутин стойко и мужественно боролся с вредными привычками, но победу пока что так и не одержал. Когда ты сам себе отдаешь распоряжения, сам их выполняешь и контролируешь, то необходима просто-таки несгибаемая сила воли, а кто ею может похвастаться? Антон Лагутин не мог. И не хвастался.

К тому же ему нравилось быть в полном ответе за самого себя. Он даже мысли не допускал, чтобы им руководил кто-то другой. Время командиров прошло, время женского диктата не наступило, и Лагутин сильно сомневался, что когда-нибудь наступит. Он был сам себе голова, сам себе начальник и подчиненный. Однажды, общаясь с одним адептом индийского мистицизма, он услышал о том, что каждый человек так или иначе подчиняется множеству других людей, так что гораздо разумнее выбрать себе одного господина – Бога – и служить только ему одному.

Обдумав эту идею, Лагутин решил, что будет служить только себе. Не то чтобы он совсем не верил в Бога, но сильно сомневался в том, что Всевышний так уж сильно озабочен его существованием. На земле живет что-то около восьми миллиардов людей со своими слабостями, желаниями, проблемами, горестями и обстоятельствами. Кому охота входить в положение каждого и заниматься его судьбой? Нет, нашу жизнь вершим мы и только мы, и ответственность лежит исключительно на нас самих.

– Вот так-то, – сказал Лагутин, с удовольствием осматривая свое приведенное в порядок жилище. – Чистота, блеск и никакой мистики.

Квартира была обставлена минимумом мебели. В комнате раскладной диван, письменный стол и хлипкий шкафчик из прессованных опилок. Одежда, обувь и разные вещи хранились в обширной кладовой за раздвижными зеркальными дверями. Кухня, напичканная техникой, была достаточно просторной, чтобы разместить там стол с тремя стульями, хотя зачем Лагутину были нужны три, он и сам не понимал. Может быть, надеялся, что однажды его одинокому холостяцкому существованию придет конец? Вряд ли. Хотя подсознанию виднее.

Прежде чем покинуть квартиру, Лагутин вышел на лоджию с велосипедом и шкафом для всякой рухляди. Там он умело выдвинул нижнюю полку и поднял одну из плит, которыми был покрыт пол. Нехитрый тайник содержал всякую всячину, необходимую для профессиональной деятельности Лагутина. Поколебавшись, он не стал брать пистолет, а прихватил только маску и усовершенствованную полицейскую дубинку. Этого должно было хватить.

Когда Лагутин усаживался в свой «Хюндай», было пятнадцать минут пятого. До акции оставалось около двух часов, но лучше иметь запас времени, чем испытывать его нехватку.

Жизнь научила Лагутина ценить время и свободу в равной мере. И разве это не равноценные понятия? Располагать свободным временем – это и есть свобода. Управлять им по своему усмотрению – значит обладать свободным временем.

Лагутину некому было рассказать о роде своих занятий, да он и не стал бы делать этого, даже если бы у него вдруг появились благодарные слушатели. Поскольку он редко спал с женщинами, то некому было отчитываться и о некоторых весьма характерных шрамах на его теле. Если и спросит какая, то всегда можно выдать пулевое отверстие за укол большим гвоздем, а рубец от осколка представить как последствия неосторожного обращения с дрелью или пилой, им, женщинам, без разницы.

Хотел бы Лагутин навсегда позабыть свое прошлое, хотел бы не видеть всех этих затянувшихся дырок на своем теле, да не мог. Прошлое всегда с нами, оно почва, на которой мы растем. Убери все воспоминания, опыт, переживания – и что останется? Чистый лист. Бессмысленный в своей пустоте.

Когда Лагутин вернулся из странствий, заносивших его то на юг, то на восток, то вообще к черту на кулички, он купил себе квартиру, обосновался и целых полгода вообще ничем не занимался, благо накопленные деньги позволяли. Но деньги, как все хорошее, закончились, и пришлось опять решать, чему посвятить ближайший отрезок своей биографии. Воевать Лагутин больше не собирался, хватит. Ему было под сорок, он устал от мытарств, крови, боли, жестокости и прочих неизбежных спутниц военной карьеры. Офицерского звания его давно лишили, так что о карьерном росте нечего было и мечтать. Но чем все же заняться в мирной жизни человеку его склада? Человеку, умеющему обращаться с оружием и привыкшему пускать его в ход без особых угрызений совести? Податься в охранники? Исключено. Лагутину претили обязанности телохранителя, он не хотел оберегать ничьи тела, вне зависимости от пола и возраста. Полиция? Что светит там немолодому мужчине, кроме низкооплачиваемой патрульно-постовой службы? Организованная преступная группировка? Нет, на кривую и скользкую бандитскую стезю Лагутин тоже становиться не собирался.