Воин Девы

– Прошу отведать нашего угощения, дети Вотана!

Изумленные жрицы с вытянувшимися лицами обернулись к Астарте. Однако Верховная лишь повела полным плечом, отчего рубиновая вышивка хитона чуть блеснула. Лицо «золотого голоса» оставалось невозмутимым. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы было послушно. Пусть Илгмар наслаждается собственной значимостью. А уж она, Астарта, постарается извлечь из царственной милости собственную выгоду. Успокоив Совет, Верховная проследовала в шатер, где проворные рабыни давным-давно приготовили угощение. Ей следовало наскоро подкрепиться. Потому что потом ее ждали совсем иные дела. Те, ради которых, собственно, и затевался весь этот праздник.

Чужеземное колдовство

Дни летели стремительно и неуловимо. Тангл не мог точно сказать, сколько времени он провел в маленькой светлой комнатке прибрежного храма, восстанавливая свои силы.

Каждое утро для молодого морехода теперь начиналась с того, что сероглазая воительница, которую, как он теперь знал, звали Элгой, несколько часов проводила с ним, обучаясь северному языку. Ловкие пальцы ловко разматывали полотно, прикрывавшее уже начавшую заживать рану, натирали кожу какой-то прохладной голубоватой мазью, аппетитно пахнущей салом, а мелодичный голос в это время повторял вслед за юношей неизвестные чужие слова. К удивлению Тангла уже через несколько дней девушка достаточно свободно могла вести незатейливую беседу на языке сынов Вотана. Старательно помогая себе жестами и выразительной мимикой, амазонка снова и снова произносила те странные сочетания звуков, которые складывались для Тангла в родную речь. Сам норвей за все это время смог осилить лишь слова, положенные произносить при встрече и расставании, да короткие фразы, типа: «Я хочу пить» или «Кто ты?». На этом его познания языка воительниц Девы, как называла себя его собеседница, заканчивались.

Иногда Элга рассказывала ему что-нибудь о своем народе или пела, аккомпанируя себе на малютке кифаре (чем-то напоминающей по звуку гардарикские гусли), но чаще дотошно и кропотливо расспрашивала молодого воителя об обычаях и преданиях его страны, о той земле, откуда они приплыли, о родных и близких мореплавателя. Тангл сам не знал, почему так охотно делится с ней всем, о чем сам имеет хоть малейшее представление. Каждый раз, когда девушка уходила, он клялся себе, что больше его уста не произнесут ни единого звука в ответ на ее расспросы. Ведь она – враг! А разве можно раскрывать врагу самое сокровенное? Но наступал новый день, Элга садилась напротив него, сильные пальчики пробегали по наложенной крепкой повязке…

И Тангл чувствовал, как крохотные паучки невесомыми лапками изгоняют из его тела усталость и боль, накопившиеся за время похода. И, глядя в серые глаза девушки, он, забывая про данные накануне обеты, вновь рассказывал ей обо всем, что ее интересовало. Чувство, которое он испытывал в присутствии амазонки, до сих пор было неведомо норвею. Словно с приходом ясноглазой воительницы внутри него загорался сияющий розовый свет, окутывая мерцающей дымкой все, что его окружало. Не желая признаваться себе, он каждый день, как только Элга покидала маленькую комнатку, с нетерпением ждал ее следующего прихода. И вместо того, чтобы считать минуты и дни, проведенные в вынужденном заточении, с тоской ждал, что происходящее когда-нибудь кончится.

И вот настал день, когда амазонка, осмотрев его окончательно зарубцевавшуюся рану, произнесла те самые слова, которых и ждал и страшился служитель Вотана.

– Ты почти здоров, сын фьордов. Пришло время показать тебя нашей Верховной жрице, чтобы она с тобой побеседовала и оценила результаты моих стараний. На закате мы отправимся в основной лагерь амазонок. Обещай мне, что не сделаешь попытки сбежать. Или мне придется прибегнуть к силам Воительницы, чтобы не дать тебе сделать этого.

– Обещаю, – коротко проронил Тангл. Распрямив свободные от стягивающей повязки плечи, он с удивлением и радостью чувствовал, как послушно и радостно подчиняется ему тело. По совести говоря, он даже не слишком обратил внимание на слова врачевательницы. Внутри него все ликовало и пело. Он снова силен и здоров. И пусть только попробует теперь кто-нибудь встать у него на пути. Тангл решительно шагнул к выходу из своего убежища.

За что и был сразу наказан. Элга отступила на шаг, и норвей едва удержался на ногах, оглушенный внезапно обрушившейся на него слабостью.

– Не обманывай себя, северный воин. Ты пока еще слишком слаб. Помни об этом, когда тебе снова придет охота потешиться собственным могуществом. Боюсь, ты еще не скоро обретешь прежнюю силу.

На закате амазонка на белом жеребце и Тангл на спокойной гнедой кобылке, миновав несколько стадий пути, въехали под прохладные своды рощи, где в храме Великой матери их уже ожидала Верховная жрица.

Проследовав за Элгой под нависающим переплетением ветвей, Тангл очутился в лабиринте, причудливо извивавшемся в свете факелов. Когда они из лесного сумрака перешли под нависающие прохладные своды, он так и не уловил. Возможно, был слишком поглощен необычностью происходящего. А, может, причиной тому стало волшебство чужеземной Богини, сбивающей с толку непрошенного пришельца. В просторном помещении, щедро освещенном голубоватым переливающимся огнем, который, казалось, лился со всех сторон, Тангл рассмотрел темноволосую немолодую женщину, облаченную в спадающее до пола одеяние цвета подсохшей крови.

Незнакомка что-то произнесла бархатистым чарующим голосом. И хотя слова, произносимые ею, были норвею совсем незнакомы, он прекрасно понял, чего хочет от него жрица. Почтительно склонив голову, он произнес положенные слова приветствия и опустился на покрытую шкурой скамью. Если бы ему пришло в голову заглянуть женщине в глаза, он был бы несказанно удивлен. В ответ на его косноязычное «Хайре!» в их темной глубине вспыхнули смешливые золотистые искорки. Однако на лице жрицы не дрогнул ни один мускул. Астарта давно научилась контролировать свои чувства. Неслышные, словно тени молодые служительницы откуда-то принесли столик, на котором Тангл увидел орехи в меду, сыр и несколько ломтей хлеба. Прозрачная полосатая чаша с гроздьями винограда, соседствовала с пиалой, наполненной сушеными финиками. На краю столика разместилась кратерообразная посудина с розовой жидкостью и мисочка с какими-то разноцветными шариками. Астарта жестом пригласила гостя отведать предложенное угощение прежде, чем начать беседу. Тангл отхлебнул из чаши, узнав в прохладном напитке разбавленное вино, и положил в рот один из загадочных шариков. На вкус это больше всего напоминало сваренные гардарикскими умельцами леденцы, только вкус лакомства был более освежающим и приятным. Глядя в темные, мягко мерцающие на свету глаза жрицы, Тангл почувствовал удивительное спокойствие и умиротворение. Таким защищенным и обласканным, он, пожалуй, в последний раз чувствовал себя, играя на коленях у матери. Все происходящее казалось ему нереальным. И появись сейчас откуда-нибудь белокожая Фрейя, на своей повозке, запряженной пушистыми кошками, молодой норвей не слишком бы удивился. Астарта, удовлетворенная воздействием «порошка покоя», подмешанного в сладости, на усмиренного варвара, вдохнула, приготовившись задать пленнику первый из череды вопросов.

Но тут спокойное величие храма было нарушено стремительно ворвавшимися людьми, один из которых, к удивлению очнувшегося от блаженного оцепенения Тангла, оказался мужчиной.

Незнакомец держал на руках тело женщины с безвольно свисающей головой. В ярком голубом сиянии норвей ясно увидел вздувшийся огромный живот чужеземки и синеватые ногти на безвольно откинутой руке. Женщина была мертва. Причем покинула этот мир она совсем недавно, судя по тому, что окоченение смерти ее еще не коснулось. Мужчина положил тело на золотистый мех прямо под ноги Астарты и преклонил колени, молитвенно протягивая вперед мускулистые руки.

Мужчина говорил что-то. Страстно и умоляюще. Судя по всему, просил о помощи темноволосую служительницу Богини. Царственным жестом Астарта наклонила свою мудрую голову. Коротко бросила пару фраз, смысл которых так и остался для норвея загадкой. И медлительное спокойствие храма сменилось стремительным мельканием девичьих тел.