Морфо

Николай терпел, сжав челюсти. Он всё ещё был в бою: ломал кости уродам.

Девушка молча и преданно, сидя возле него на корточках, делала своё дело. Напор и стойкость, с которыми Николай отстаивал традиционные ценности необычайно её восхитили. Он напоминал ей отца. Она почти целиком одобряла его действия.

Доцент стоял чуть в стороне, глядя поверх голов прохожих.

– Тут ты, друг мой, перегнул, – сказал он наконец.

Николай повернул к нему лицо.

– В каком смысле? – осведомился он хриплым голосом.

– Это их частное дело: кого пускать – кого нет. Ты ведь к себе на вечеринку в дом кого попало пускать не станешь.

– Они вообще не должны там находиться!

– Тсс! – угомонила его девушка, когда он дёрнулся.

– Эти уроды, раз уж они родились, должны прятаться по своим крысиным норам, а не устраивать праздники в центре Москвы, – прошипел он с ненавистью, выдавливая слова сквозь зубы.

– Знаешь, меня всегда удивляло, – сказал Доцент – политики – люди циничные, поэтому я могу понять, когда они публично делают какие-то высказывания, чтобы на волне народного настроения подняться до нужного им кресла. Но они практически никогда не верят в то, что говорят. Справедливость для всех, равные возможности – чушь. Общество не будет жить без подчинения и эксплуатации, сама цивилизация – это и есть подчинение. Но ты, похоже, в самом деле веришь в то, что говоришь.

Николай скрипнул зубами. Как он посмел усомниться?

– Вот ты столько сил на это тратишь. На борьбу с геями. Ладно, наше подслеповатое общество с радостью вцепилось в твою риторику, тебя выбрали депутатом. Но ведь с тобой рядом будут сидеть люди с нетрадиционной ориентацией, Николай! Что ты будешь делать с ними? Да и на уровне политической деятельности ты не сможешь постоянно заниматься только этим, в России в этом плане ведь не такое большое поле для деятельности, чтобы всё своё время этому уделять. Ты всерьёз этим будешь заниматься? – спросил он наконец.

У Николая свело губы. Как же объяснить этому человеку, насколько вредны эти люди? Он далёк от понимания всей глубины проблемы настолько, что даже не стоит пытаться ему объяснять – невозможно объяснить это, не начав с дна пропасти, но эта пропасть бездонна. Испепеляющая его изнутри ненависть вырвалась свистящим выдохом сквозь жатые губы и кровавыми пузырями из ноздрей.

– Это странно, Николай, – не унимался Доцент – твоё отношение к этим людям слишком эмоционально.

– Да они повсюду, понимаешь?! – заорал, не выдержав, Николай – Как ты не видишь этого? Они везде: то пытаются митинг устроить, то клуб свой организовывают, куда нормальных людей не пускают! Это секта! Они людей туда могут втягивать, а потом статистика показывает, что население сокращается!

– Это тебе кажется, что они везде, – сказал Доцент – я их вообще нигде не вижу, только слышу от тебя постоянно. Так устроен наш мозг: он выделяет из окружающего мира то, что в нём уже заложено. Твоё внимание к этим людям идёт изнутри тебя, вопрос только – почему?

Он подошёл, хлопнул Николая по плечу, ещё раз поздравил его с избранием и, сказав, что ему пора, удалился.

У Николая задёргался глаз. Что он хотел этим сказать? Он намекал на что-то?

Этот вопрос его очень обеспокоил, и инстинктивно захотелось спросить об этом единственную оставшуюся с ним девушку, но он быстро понял, что нельзя даже намёком бросать на себя такую тень.

Девушка продолжала обрабатывать его ссадины. Ей всё нравилось: и его поведение, и его идеология. Единственное, с чем она была не согласна – это высокая склонность к насилию. Она тоже недолюбливала гомосексуалов, но христианское миролюбие отвращало её от жестоких поступков Николая. Ей также была очевидна болезненность такого внимания к геям со стороны Николая, что-то за этим было, что-то большее, чем просто религиозное и патриотическое рвение, но всё это оставалось в её подкорке. Сейчас перед ней сидел сильный, красивый молодой мужчина, воплощавший в себе её идеалы.

Молодой сенатор

Молодой, гладко выбритый мужчина с идеальным пробором в халате сидел, закинув ногу на ногу в гостиной уютного подмосковного коттеджа. Он читал сводку, предоставленную ему по сенаторскому запросу. Его помощники и местные чиновники давали прямо противоположные сведения. По словам помощников, в Чечне за последние полгода пропало пятьдесят человек – все они подозревались местными властями в гомосексуализме. По непроверенным данным, этих людей тайно отправляли в трудовые лагеря, где содержали в ужасных условиях, заставляли выполнять рабский труд – за еду, а также обрабатывали религиозной пропагандой, усиленной психическим воздействием недоедания и недосыпания и, возможно, психотропными веществами. Лагеря «исправления» были устроены в духе понимания властями региона гомосексуальности одновременно как болезни и как проявления нечистой силы.

Также электронная сводка на экране планшета сообщала о нескольких случаях задержаний активистов, пытавшихся отстаивать права гомосексуалов в Чечне. Давались ссылки на видео в закрытых облачных хранилищах. О судьбе активистов впоследствии ничего не было известно, из чего делался вывод, что их уже нет живых. Все материалы были закрыты, в том числе о лагерях: ни МВД, ни ФСБ России не расследовали эти случаи.

Местные же чиновники по-хамски отписывались в том ключе, что никаких гомосексуалов в регионе вообще нет и даже быть не может, потому что «в нашем народе таких людей нет – не рождаются».

Читая это, молодой мужчина хмурился, потирая кончиками большого и указательного пальцев друг об друга. Он видел в явном неуважении российских законов признаки оформившейся сепаратной феодальной теократии, где первые лица публично используют подданническую риторику, чтобы качать деньги из федерального центра, а в своих видео, исходя из сделанных по его запросу переводов на русский, между собой называли главу региона «шахом». Его, как государственного мужа, интересовала вся эта картина в совокупности, но сторонний человек разглядел бы в нём и признаки страха. Что-то явно его беспокоило, помимо откровенного плевка в лицо российскому правопорядку.

Вошла роскошная, высокая женщина – его жена. Она подошла, поцеловала голову мужа. На лице хозяина дома изобразилась странная улыбка, в которой уголки губ ушли вниз.

– Будешь завтракать? – спросила она.

– Нет, спасибо. Мне нужно кое-куда отъехать.

– У вас же сегодня нет заседания, – расстроенно сказала молодая женщина.

– Дела отечества всегда требуют внимания, – твёрдым, мужественным голосом ответил он.

– Ладно, надеюсь, смогу тебя дождаться вечером, – сказала она с укором и пошла из комнаты, заметно качая бёдрами.

Муж проводил её глазами. «Она ведь это специально, – думал он – провоцирует. У женщин одно на уме. Она не понимает, как важно то, что я делаю. Хочет, чтобы всё внимание было её».

Он не часто баловал жену своим вниманием, особенно после того, как у них родился первый ребёнок. Успокоив себя выполнением биологического долга, молодой сенатор с головой ушёл в дела государственные.

Он встал, спросил у ассистента не отменена ли встреча – ответ был отрицательным, собрался и выехал.

Апартаменты, в которых жил сенатор от Чечни Бекхан Сулейманов, находились в центре Москвы. От пробок не спасала даже мигалка. Некоторые водители нарочно не уступали дорогу. «Суки», – цедил сквозь зубы сенатор, видя, как легковушки и джипы игнорируют светошумовые сигналы – материальное воплощение его статуса.

Они свернули с узкого шоссе на набережной во двор. Шлагбаум откинулся, они оказались в кирпичном колодце, на который со всех сторон пялились огромные стёкла. Двери распахнул вежливый швейцар, хотя они могли открываться автоматически – признак наличия человека с восточной ментальностью в доме. Холл был стандартным для таких апартаментов, но на этаже, где жил Бекхан, всё было устлано коврами с восточным орнаментом. Он выкупил весь этаж.

В дверь звонить не пришлось – уже знали про его визит. Навстречу вышел человек с короткой, жиденькой бородой. По некоторым признакам специальной косметики было видно, что он прилагал огромные усилия, чтобы сделать её густой и длинной, но против генов не пойдёшь.