Квир 2

Но все это было позже. А тогда, за одной утратой пришла вторая – Алекс улетев в отпуск, не вернулась к ним больше. День за днем утекали, время шло, а она извинялась, что не появляется и потом все объяснит. Через месяц отсутствия она написала Ли письмо по электронке, попытавшись в нескольких предложениях, объясниться. Подруга рассказывала, что давно подумывала о таком финале, что долго сомневалась и не решалась. Но, как только она влюбилась в своего будущего мужа, который был в два раза старше ее, она поняла – что так все и будет.

Он не был фигуристом, но занимался конькобежным спортом и тоже всю свою жизнь свел с коньками. Был заслуженным мастером спорта России, успешен и даже в возрасте уважаем в обществе, как спортивном, так и обычном. У него не было детей и он никогда их не хотел, не желал семьи. С Алекс их жизнь свела, буквально бросив друг другу в объятья – Сергей споткнулся, переходя танцпол на вечеринке для своих. Снеся Алекс с ног и разбив бокал, подле нее, он напугал ее до чертиков вернув мысленно в момент забытой аварии. Сам же перепугался еще хуже, разглядев лицо и представив, как навредил.

Их роман занялся в тот же вечер и разгорелся пожаром незамедлительно. Уже в отпуске он сделал Алекс предложение, вот только сразу предупредив на счет Мэтью. Алекс согласилась, что ему без них будет лучше и разрывать ребенка на две семьи – жестокость, не имеющая смысла. Алекс никогда не нуждалась в сыне, и как бы ни желала ему счастья, все же понимала, что она ему его не даст, а он в некоторой мере не пострадает без нее.

Алекс писала честно и откровенно, что никогда не любила так, как Сергея и ради него не только с Мэтью расстанется, но и с собственной жизнью. Говорила, что рада, что у Мэтью есть Ли, Далла и Джаред, что совершенно не беспокоиться о его будущем. Обещала никогда больше не беспокоить их, не теребить душу, дав шанс стать настоящей крепкой и счастливой семьей.

От ее вещей просила просто избавиться. С остальными из семьи попрощаться за нее. Мэтью объяснить она, мол, не в состоянии, но верит, что когда тот вырастет, то обязательно поймет мать, столкнувшись с настоящей любовью. Во всяком случае, утверждала, что за новую семью он должен быть ей благодарен.

Ли, прочитав то письмо так долго плакала, что просто не могла объяснить Далле и Джареду, что произошло. Те подумали, что она выпускает свое личное горе, поддаваясь слезам по нерожденному малышу. Но, когда Ли заснула в постели в обнимку с Мэтью, Далла выключая ее компьютер, абсолютно не предумышленно обратила внимание на письмо, а начав уж читать, просто в ступоре довела чтение до конца. Она не плакала в отличии от Ли, не злилась на Алекс – только распереживалась за сына, пытаясь понять, как же им теперь ему все объяснить. Показав Джареду письмо молча, Далла почувствовала, что ей дурно. Оказавшись в постели, выяснила, что давление ее резко скакнуло вниз.

Джаред так злился, что разбил себе обе руки в кровь об стенку в кухне. Он понимал то, что Алекс поступила так только потому, что это было единственно возможный путь для ее счастья. Вот только, для счастья Джареда маневров оставалось все меньше! Он так переживал за девочек, за здоровье ребенка и, конечно, за Мэтти, что ему ничего не оставалось, как срочно собраться, вопреки нахлынувшим эмоциям. Потому, неся Далле хладэлемент, завернутый в полотенце, он уже держал себя, пусть и в разбитых, но все же руках.

Дальше Алекс они видели только по телевизору на соревнованиях. Все попытки связаться с нею по телефону или в почте были неудачны. Она отказывалась говорить и общаться, просила отпустить ее и больше никогда не вспоминать.

Несколько дней Ли просто не вставала с детской постели, все время будучи рядом с Мэтти, да пожирая горстями снотворное и успокоительное, пыталась переждать таким образом боль. Через пару разговоров с Даллой и Джаредом, которые пытались утешить ее, осознавая, что Алекс ранила ее в данный момент больше всех: ведь кому-то жизнь дарит ребенка, но ему он не нужен, а кто-то и рад бы ребенка заполучить, да не может при всем желании. В один из разговоров Ли вдруг опомнилась про конверт, подаренный ей Алекс на День Рождение. Вскочив, бросилась в свою спальню и нашла его там же, в тумбочке, где положила на праздник. Он лежал под стопкой книг и блокнотов. Такой скромный, простой конверт без подписи. Ли вскрывала его трясущимися руками, понимая уже, что там будет. И, конечно, оказалась права – там были документы, в которых Алекс отказывалась от родительских прав в пользу Ли.

– Почему я? – спрашивала Ли и никак не находила ответа. – Почему не Далла? – она металась по спальне, трезвея от горя с каждым мгновением.

– Мама Ли, что случилось? – спросил Мэтти, стоя в дверях. – И тут, в ее сознании просто просветлело – она бросилась к сыну, упав перед ним на колени, и обняв крепко-прекрепко, засмеялась:

– Все хорошо, милый. Все хорошо! – за последние дни, в которых она просто не желала отходить от Мэтти, мальчик видел, что Ли терзают новые страдания и он-то в отличии от Джареда с Даллой, сразу понял, что ее боль никак не связана с утратой малыша. В эти дни Мэтти вдруг почувствовал к Ли острое чувство нежности и жалости, он словно сам испытывал ее боль, гнев, нежелание соглашаться и принимать действительность. Потому, он тоже не отходил от Ли, когда она спала и просто играл или читала возле нее. Он просил Джареда с Даллой кормить его в детской, ходил в туалет и мылся быстренько, лишь бы вернуться скорее к Ли. Он с радостью ложился к ней под бочек не только вечером, но даже и в течении дня, когда та приходила в себя. Сам был каким-то сонным, слишком тихим…

– Не плачь снова, пожалуйста! – просил мальчик.

– А я и не плачу, правда! Я смеюсь, мой хороший! – Ли брала его личико в руки и целовала в нос, когда Мэтью неожиданно сказал:

– Я люблю тебя. – это было так просто, без надрыва или испуга за нее, это было не в благодарность, а просто заключение. Это было впервые, когда Мэтью сказал это словами.

Через две недели, когда все начали приходить в себя сразу от двух потрясений, случилось еще одно несчастье. Взрослые тогда совещались на кухне, пытаясь сговориться, как объяснить Мэтью, что мама больше не приедет на выходных и даже не появится в праздники, что поход в ресторан и океанариум были прощальным визитом и теперь они остались вчетвером. Остались одни. Вдруг, разволновавшись сызнова, Далла схватилась за живот. Боль была такой неожиданной и сильной, что было раздумывали, не вызывать ли скорую, как вдруг все прошло. Конечно, не бесследно, но острая жгучая волна отхлынула, оставив только тупую терпимую тень себя на холодном песке. И Далла сказала, что это просто нервы. Попросила не говорить с Мэтти, отложить этот вопрос так надолго, как будет возможно. А когда Джаред с Ли пообещали, ей вроде бы стало легче.

Наутро Джаред уехал с Мэтти на батутную тренировку, а девочки засобирались на платное УЗИ, решив сделать на всякий случай, хотя боль к утру совсем прошла. Была суббота и потому на улицах в эдакую рань не было людей. Ли шла, держа Даллу под ручку, стараясь не говорить о болезненных темах, а вспоминая наоборот все только приятное. Они глубоко дышали как на йоге, ради забавы сделали зарядку лица, смешно шевеля губами и носом, да планировали тихие выходные. Когда врач на УЗИ неожиданно взяла Даллу за руку и сказала, что не слышит сердечного ритма, и что ей очень жаль, девочки даже не сразу восприняли информацию. Это было столь неожиданно и странно, что казалось происходит с кем-то другим. Ли смотрела Далле в глаза и пыталась понять, что же в их жизни пошло не так и за что горе за горем посыпалось на них градом? Далла хлопала ресницами и не могла ничего сказать. Она схватилась за живот и просто молча гладила себя, почему-то пытаясь улыбнуться. Щеки ее нервно дергались, явно сопротивляясь принуждению, губы дрожали, но Далла таки улыбнулась, вставая. Она не слышала, что ей говорит врач, не хотела обсуждать следующие необходимые процедуры, только смотрели в глаза Ли и гадала – как она пережила это дважды? И почему она, Далла, должна стать сразу же новой болью для любимой, снова отняв то, что Ли так ждет?