Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 6

инструкцию – как выжить можно здесь…

Два-ноль

Уехать, убежать, располовинив

и жизнь свою, и жизнь мою, и боль,

но даже вдалеке родное имя

стучит в груди… И счёт теперь – два-ноль,

ведь ты в пылу борьбы с собой – с азартом

судьбе капризной бросил на сукно –

меня, себя, любовь – как просто карты,

и та – взяла. Такое вот кино.

Но жирный куш побед – не греет душу,

ведь я была – тебя живая часть,

и ты – с победой, но с душой наружу,

и я – шестёркой, не попавшей в масть,

в руках судьбы, тасующей колоду,

пошла, как карта – дальше по рукам…

Ты – праздновал победы, я – невзгоды

распределяла в рифмы по строкам.

И сжалилась судьба – да сколько ж можно

так кровоточить рифмами? – на ноль

твои победы наскоро умножив,

мне семафорит: "Стоп игра! Два-ноль!"

Я не плачу ночами от серой глухой тоски

Я не плачу ночами от серой глухой тоски –

я давно ни по ком/ни о чём так давно не плачу –

героически в тёмное прошлое марш-броски

(в настоящее – тоже) не делаю наудачу,

не готовлю стратегию, как победить в бою,

если завтра тебя (наша жизнь – поле боя?) встречу,

я не плачу ночами, я даже (прости!) пою:

это – время, оно, как известно, отлично лечит.

Щедро трачу НЗ, подъедаю слегка сухпай

(шоколад и сгущёнка там вкусные, знаешь, очень),

я ещё в феврале ощущаю всей кожей – май,

а не наоборот, так зачем мне бояться ночи?

Я не плачу ночами от серой глухой тоски –

не готовлюсь к войне, ради мира качая скиллы…

Мне объятья других –удушающие тиски,

и мне в этих тисках на тоску не хватает силы…

Мне б не на жизнь – на час

Мне б не на жизнь – на час [ведь, Господи, он ничей!]

просто один лишь раз заснуть на его плече.

Крепко закрыв глаза, поверить, что мой он. Весь.

Все позабыть "нельзя". Не ждать. Быть сейчас и здесь.

Носом уткнуться в грудь. Дыхание в такт равнять.

Раз хоть. Когда-нибудь. Так просто. Его. Обнять.

Греться его теплом, и ритмы сердец, чтоб в такт…

[Встретились. В лобовом… Да, Господи, как же так?..]

Я сразу всё пишу начистовую

Размашисто, уверенно и смело

я сразу всё пишу на чистовик,

без страха новый, непорочно белый

испортить лист (в корзину напрямик

идёт он, если вышло неудачно:

расходники жалеть – не мой удел),

и над стихом, не выжившим, не плачу –

знать, не жилец, раз выйти не сумел.

Я сразу всё пишу начистовую:

цель вижу – без препятствий, напрямик,

но "Не скучай. Твоя. Люблю, целую"

упрямо сохраняю в черновик,

чтоб – переформулировать, поправить,

средь точек-запятых найти баланс,

но не нажать заветное "Отправить"

ни в первый, ни в сто первый даже раз.

И в тысячный – где смелости найти бы

сказать тебе заветное "Люблю",

предчувствуя не счастье, а погибель

у этого безумства на краю?

А в стопятьсотый – всё-таки решиться

корабль направить на смертельный риф,

и в собственном стихе – самоубиться

об острые края точёных рифм.

Не выискивать новых смыслов

Не выискивать новых смыслов

в его статусах, фото, письмах,

не вымучивать тыщу лет,

что сказать на его "Привет!",

взять – и просто не отвечать.

Промолчать.

Куклой ниточной на верёвках,

что он дёргает со сноровкой

кукловода и палача,

издеваясь и хохоча,

видя, как увязаю в сеть –

не висеть.

Рвать верёвки и сухожилья,

не молиться, мол, "Лишь бы жил!" и





в липкой луже своей крови

не молить о былой любви:

уже с неба спускался Бог –

не помог…

Твой номер моим телефоном давно забыт

Твой номер моим телефоном давно забыт –

мой список контактов сжимается каждый час:

я слишком ценю новый ровный сердечный ритм,

чтоб где-то хранить этой памяти боль о нас.

Я долго носила под сердцем – не сберегла –

она умерла, ей бы было сегодня семь.

Она нас связать попыталась, но не смогла –

да и не должна бы… Малышка ещё совсем…

А ты – не её, не меня на руках носил:

ты нянчил и пестовал – родненькую, свою!

А вырастил, выкормил – надо же – отпустил

ко мне, передай, мол, как сильно ещё люблю.

И бьются в экран незнакомые номера –

рингтоном чужим и безликими СМС,

и просят любви, но моя уже – умерла

малышкой совсем…

А для ваших здесь нету мест…

Ночь. Осень

Ночь. Осень. И в глаза мне – "Только правду!" –

из чёрных окон светят фонари,

но я – молчу под шорох листопада,

и ты им ничего не говори,

что это ты шального неба просинь

сменил вдруг на Малевича квадрат

в моем окне, и за день лето в осень

раскрасил, а теперь и сам не рад

косым дождям, стучащимся в окошко

(и нервно куришь пятую подряд),

и памяти, что вновь скребётся кошкой

под рёбрами… Никто не виноват,

что в жизни предусмотрено движенье

минут, часов, листов календаря,

и все пройдёт – любое притяженье –

когда-то в тихой грусти ноября…

Падать – не очень больно

Падать – не очень больно:

сколько таких падений

пережито!.. Невольно

"остановись, мгновенье!" –

тихо, губами только –

тихо шепчу – услышат:

их за спиною столько

вечно в затылок дышит…

И опустить боятся

хоть на секунду крылья:

мне ж с высоты сорваться –

доли секунды, или

в пропасть к тебе – пол шага

(Под ноги смотрит кто там?

"Глупость" – равно "отвага"),

ангелы без работы

дня не сидят, я знаю.

Только порой неловко,

что я опять, дурная –

в пропасть, и без страховки…

Долго на свет лечу

Долго на свет лечу –

радуясь, хохоча:

счастья себе хочу!

…Лампочкой Ильича

свет оказался тот…

Милостива судьба:

ярко горит, не жжёт,

а ведь сгореть могла.

Лампочки тусклый свет

благо, что так ленив:

столько летела лет,

крылья не опалив…

Небо давно устало

Небо давно устало –

раненой раной-тучей

плачет: осталось мало

лет (и не самых лучших),

чтобы любить взаимно…

Память разбитой вазой –

ласково и интимно –

режет опять, зараза,

больно сердца и руки

(то ли от тихой грусти,

то ли от просто скуки)…

Боже, когда отпустит?