Страница 8 из 10
– В смысле «так» поступать? Геракла с Иолаем звать?
– Придётся и их, если у нас самих ничего не получится! Не стоит бояться просить помощи у духовных союзников! У тех, кто одной с нами крови… и веры!
– Что же это за люди такие необычные, галилеяне?! Эх, хоть бы одного из них вживую увидеть, – мечтательно протянул отрок. – Хоть одним приоткрытым глазком…
– И мне… – ребячливо вскинулся отец, вздыхая, но тут же словно опомнился: – Эээ… не смей так говорить, молокосос… эээ… любимая моя плоть и кровь!.. Наверное, и я умру, а так и не узнаю, как галилеяне выглядят. Они – как ветер, дуновение и порывы которого все чувствуют, но никто не видит.
– И ещё о них много говорят…
– Это правда, – окончательно взял себя в руки родитель и стал рассуждать хладнокровно: – Если ещё двести с небольшим лет назад Рим о галилеянах знать ничего не знал, слыхом о них не слыхивал, ведать не ведал, то теперь пошли речи, что их даже в нашей паннонской глухомани полным-полна коробушка. Тьма тьмущая! Пруд пруди! Мол, есть и ситец, и парча! Правда, скрываются нечестивцы на своих… тайных вечерях. Моду на подземелья и катакомбы завели! Затаились! Замаскировались! Закамуфлировались! Я везде рыскал! У меня глаз-алмаз – как у орла; а нюх – как у собаки! И то не отыскал! Эка глупый народ, эти галилеяне!
– Умный, если умеют так скрываться, – поправляя старшего, вставил своё лыко в строку младший.
– Ну, чего хотят они? Взял бы, ей-Богу, их всех да перепорол розгами! Да что там перепорол! Да что там розгами! Одной поркой и только розгами они от меня не отделались бы! Увидел бы кого из них в нашей глуши – собственными руками удавил бы, меча из ножен не вынимая и не пачкая клинок ядовитой кровью! Да и не кровь у них в жилах течёт, а ведьмино зелье! Державу надо чистить, освобождать от этой скверны! От заразы! От ржавчины! Галилеяне не должны засорять собой наш дивный римский мир! Биомусор!
Отец питал физиологическую ненависть к христианам, а потому нисколько не скупился на грязные ярлыки и в разных вариациях и ситуациях внушал сыну мысль об уничтожении отступников-нечестивцев так навязчиво, словно в голову отпрыска вбивал один стальной гвоздь за другим. Бумс-бамс-бумс-бамс-бряк-стук! Вот ещё удар по шляпке.
…Эту мысль Деций-старший наверняка не преминет продвинуть и сегодня, коль сына увидит.
*****
Дом хозяина семьи был поистине роскошным, как и сама природа вокруг. Пожалуй, единственным подобным домом в столь суровой гористо-равнинной глуши.
Ничего близкого не было ни у главного гражданского начальника поселения, упорно и вопреки римской иерархической традиции вместо использования термина «префект» называвшего себя то мэром, то пэром, то… ещё не пойми кем, ни у местных воротил бизнеса (у одного из которых была даже своя частная лавчонка, торгующая всякой крупной или, если уж быть до конца честным, преимущественно мелкой всячинкой). Да-да, именно такие крутые олигархи водились в поселении. Вернее, таковыми себя мнили, чуя под своими ногами кто бронзовые, кто серебряные, а кто и золотые пьедесталы.
Глава семейства, несмотря на то, в каком месте Римской империи находился сейчас и он сам, и вся его фамилия (дело случая!), был человеком весьма и весьма состоятельным. Деций-старший, несмотря на таинственную опалу, являлся без шуток и натяжек крупным воротилой и имперским землевладельцем, владеющим латифундиями в Италии и обладающим широкими связями в римской элите – среди сенаторов, высших чиновников и магнатов (точно не таких, какими ощущали и позиционировали себя будалийские «олигархи»).
Поэтому в Будалии Деций-старший, отважный, но по сути то ли отправленный на задворки державы пересидеть, то ли вообще отставной командир кавалеристов не пахал, не сеял, не веял, а жил в своё удовольствие, с одной стороны, конечно, сливаясь с обществом, ибо жить в обществе и быть свободным от общества нельзя, а с другой, ненавязчиво, невзначай и исподволь демонстрируя всем и каждому великое аристократическое искусство ничегонеделания.
Впрочем, не так, чтобы он совсем уж ничего не делал. Вовсе нет! Выходил из дома ни свет ни заря, седлал пару любимых жеребцов (один на замену другому, когда первый выдохнется) и до позднего вечера тренировался в долинах, на холмах, на взгорьях, в ущельях и на склонах гор, отрабатывая разные боевые искусства, приёмы, манёвры, умения и навыки. Словно готовил себя к новым имперским завоеваниям – ведь появится же когда-нибудь на него спрос, пусть даже и не платежеспособный, а в виде нужды или просто потребности! Не пропадать же декуриону пропадом в деревенской дыре до конца его дней! Спрос и сейчас есть, разве что отложенный.
Декурион представлял, как по долинам и по взгорьям идут вперёд легионы, чтобы с боем взять Ктесифон, оплот и столицу Парфянского царства. Во снах рисовались атаки, контратаки и виктории. Шик, блеск, красота…
*****
В общем, особняк семьи Дециев, построенный по особому проекту специально приглашённым эллинским архитектором, специализировавшимся на ремейках античных артефактов, всегда был полной чашей, хотя гости сюда редко когда захаживали, а ещё реже когда приглашались.
Однако, как говорится, хоть редко, но метко!
Вперёд вечерней заре навстречу!
Когда такие вечера, то плавно, то быстро переходящие в полновесные сутки, всё же приключались, огромная столовая под названием триклиний (она же – банкетный, фуршетный да и вообще любой пиршеский зал) заполнялась тутошним лапотным народцем, воображающим себя местной знатью, а потому выряжающимся кто во что горазд, словно на царский приём. Впрочем, тут могла проявиться разность оценок и характеристик: то ли на приём, то ли на парад, не обязательно военный, но военный в первую очередь.
В доме Дециев было две таких столовых: одна напротив другой. Меж триклиниями, словно поддерживая осевую симметрию, располагался кабинет хозяина дома, отделённый от них с двух сторон коридорами-фауцами, которые в свою очередь соединяли атриум с перистилем. Празднование безо всякого видимого повода могло начаться одновременно в двух пиршеских залах, а могло и в одном – в тесноте, да не в обиде. Ход событий зачастую был непредсказуем, хотя и… легко предсказывался знатоками гулянок.
Сначала гости (иные – приплясывая) бродили от стола к столу, приглядываясь, приноравливаясь, принюхиваясь, взбадривались, будто оказались тут впервые или впервые увидели друг друга. Потом они, уже не стесняясь, возлегали на бронзовые покрытые мягкими тканями полукруглые ложа, на каждом из которых могло разместиться сразу по девять персон, и, опираясь на левые руки, правыми поочередно брали то еду, то кубки с разными винами. Объедались и напивались. Отрывались.
Казалось бы, после всего этого сытые, упитые и довольные господа-товарищи могли разбрестись по своим домам или, на худой конец, прямо в хозяйских триклиниях скромно повырубаться до утра.
Ан нет! На такой благостной волне и высокой ноте дело не заканчивалось.
Гости, забывая, что они гости и в гостях, начинали чувствовать себя как дома и вытворять то, что в родных пенатах никогда бы себе не позволили. Римской душе начинало хотеться полёта, простора и резвости (на дармовщину или, как говаривали завзятые «аристократы», на халяву).
…Картинка становилась совсем пёстрой и аккордной, как мелодия. После полуночи в такие дни в доме начинались грандиозные и грациозные пьянки-гулянки. Лились песни, лились вина и стучали, стучали, стучали кубки в такт – становилось ясно, что Рим ще не вмер.
После таких событий в особняке приходилось делать не просто косметические ремонты, а чуть ли не капитальные, обновлять интерьеры, чинить или менять мебель, закупать новую утварь и посуду, если гостям взбредало в голову включить в пиршеский оборот не только металлическую. Была же в античности и… бьющаяся! Хрустальная. Была, даже если её и не было.
Всем известно, что в старину любили хорошенько поесть, ещё лучше любили попить, а ещё лучше любили повеселиться. В такие дни хозяин дома никому ни в чём не отказывал и не мешал: пусть гуляет необъятная и нечуя́нная римская душа, пусть выползает из потёмок (или в неё вползает). Деций-старший становился сторонним наблюдателем, изучающим, словно британский учёный6, человеческую натуру в целом, а конкретные психотипы и характеры – в частности.
6
Британия к этому времени, пусть и не целиком, была уже покорена Цезарем и входила в состав Римской империи.