Страница 14 из 17
Мои первые детские игры проходили на асфальте большого города под грохот трамваев и машин. Окна нашего коммунального рая из двух комнат выходили на Садовое кольцо, гул улицы не умолкал ни ночью, ни днём. Рядом примостилась площадь из трёх вокзалов, откуда потоки людей врывались в столицу в надежде на новую прекрасную жизнь. В школу меня водила строгая бабушка и крепко держала за руку – перейти широченное Садовое кольцо без взрослого было рискованно: водители грузовиков гнали так, будто, сев за руль, они навсегда потеряли способность быть пешеходами и им глубоко плевать на маленьких смешных людей, что ходят своими ногами…
Газон перед моей первой школой был подарком: зелёная трава и бюст великого русского поэта Некрасова, глаз радовался, я испытывала первобытный восторг перед частичкой природы в каменных джунглях. Вот и моя утренняя прогулка по парку – это возвращение в детство…
***
Позвонки по утрам совершенно не хотят вставать на место – приходится сесть, закинуть голову как можно дальше назад – раздаётся хруст, но боль проходит – совсем недавно я узнала, что это называется мануальная терапия, попросту работа с позвонками. Теперь можно ещё раз потянуться и вставать. На часах без пяти минут шесть.
Удивительная штука жизнь – надо всё время бороться с собственной ленью: по утрам растягивать своё тело, как это делали наши первобытные предки, что спали в дупле или на голой земле, – прошли миллионы лет, прежде чем люди научились строить хижины с тёплой водой и отхожим местом. Разве наши предки могли позволить себе болеть? Они просто коченели до смерти на внезапном морозе или падали в яму, усердно выкопанную врагами из соседнего племени…
Однако мои размышления не мешают мне быстро одеваться: всё необходимое я приготовила вечером накануне, чтобы не метаться по комнате и не искать. Одежда должна быть простой и удобной: футболка из х/б, шерстяные колготки, брюки и свитер – никаких поясов и пуговиц. Прошло три минуты, и я застегиваю молнии на сапогах без каблуков, чтобы удобнее было нажимать педали в моей первой венской машине «Оппель-Аскона», которую я вожу вот уже два месяца.
Как я мечтала о машине! А теперь моё шофёрство – сплошная мука. Надо осваивать чужой город: разворачиваться на узенькой улочке, потом искать место для парковки. Какие широкие полупустые улицы были в Москве, но разве можно было оставить машину надолго без присмотра?! Да, в каждом городе свои проблемы, и всё-таки езда на «шнельке» куда спокойнее – сиди себе и почитывай книжку и поглядывай в окно, но охота пуще неволи. Завожу мотор и смотрю на себя в зеркало – вижу совершенно сонное лицо, энергично мотаю головой: вперёд-назад, влево, вправо. Я заставляю работать свои кровеносные сосуды – новая порция крови пошла к мозгу, правда, нынче для меня гораздо важнее мои руки, чем голова…
Моя новая работа мне нравится – приятно сознавать, что твой труд кому-то нужен. Я завоёвываю уважение коллег не интригами и лестью, а только работой. Это моя разменная монета – быть внимательной и прилежной.
Медсёстры полюбили меня далеко не сразу, им всячески хотелось показать своё превосходство, но моё терпение и аккуратность доконали и их, ведь я предупреждаю любые просьбы и делаю всё чётко и быстро. Даже старшая медсестра фрау Марта перестала покрикивать на меня. Ровно в 7 часов около её двери висит чистенький выглаженный халатик. Мне кажется, что теперь она раздосадована тем, что ей не к чему придраться.
Первое время никто не мог поверить, что какая-то учительница из России (я никому не рассказывала о том, что я журналистка и издала свою первую книгу в Москве) сможет справиться с такой тяжёлой работой, да ещё с улыбкой. Впрочем, улыбаться я начала не сразу, первые три месяца я работала как муравей, который попал в чужой муравейник и должен доказать, что он чего-то стоит, иначе новые сородичи его просто сожрут. Но мне удалось не только справляться со всеми маленькими и большими делами, но и научиться получать удовольствие от всякой работы, как бы дурно она ни пахла.
Меня спасли размышления на эту тему: врачи тоже делают грязную работу, ведь они оперируют тяжёлых больных – тут и кровь, и экскременты, но профессиональный долг врача – не брезговать человеческим телом, как бы оно ни было отвратительно в моменты рождения, болезни и смерти.
Почему большинство людей уверены в том, что они должны делать только чистую и безопасную работу? А кто будет принимать роды или тушить пожары?
Не скрою, первое время меня выворачивало наизнанку от запаха грязного белья, но я боролась со своей брезгливостью и победила её, мне кажется, что я стала мудрее, ведь мне удалось принять человека всего целиком, а не только его верхнюю часть, что производит мысли и слова. Увы, мы все привязаны к нашему телу, и если оно перестаёт выбрасывать нечистоты, то мы корчимся от боли и забываем о возвышенных рифмах и высоких идеях.
Я нашла в себе силы подружиться не только с симпатичными пожилыми людьми, но и относиться вежливо и сдержанно даже к тем, кто давно выжил из ума и потерял способность к благодарности и к общению. А некоторых из них мне удалось сделать добрее, ибо я сама была к ним терпелива и снисходительна.
Работа в Доме преобразила меня: во-первых, я увидела жизнь совсем с другой стороны, но это не разозлило и не разочаровало, просто мне стало ясно, что возможности человека поистине безграничны, он может приспособиться к любой ситуации. Может быть, именно поэтому люди, что вернулись из сталинских лагерей, сохранили олимпийское спокойствие и продолжали жить, как ни в чём не бывало. А у меня всего-навсего работа, а не тюрьма и не лагерь.
***
Должна честно признаться: меня спасает Музыка. Какое счастье, что есть магнитофон и можно работать под Моцарта, Гайдна или Чайковского. Предаюсь воспоминаниям, а в это время быстро и ловко подшиваю слишком длинное платье или старательно выглаживаю старинные кружева на скатерти, которую делали мастерицы в начале XX века. Но есть работа и попроще – пришивать пуговицы вручную, но с напёрстком, ведь кители поваров сшиты из очень плотной ткани.
Жаль, но шить на электрической швейной машинке под музыку не удаётся – слишком громко она стрекочет, приходится слушать учебную плёнку с непонятной немецкой речью. И опять я пытаюсь доказать себе, что любая форма деятельности – это всё равно жизнь.
И если какой-нибудь султан праздно лежит под балдахином и его ублажают звуки лютни и голые танцовщицы, а другой человек копает канаву или варит обед на сто человек, то совершенно неизвестно, кто счастливее.
Вы помните миллионера из пьесы Максима Горького «Дети солнца»? Главная героиня полюбила не его, а инженера, который работал в поте лица и мечтал о прекрасной жизни для всех людей, а миллионер в отчаянии покончил с собой. Чем это объяснить? А вот скучно ему было жить на свете, не мог себя по-настоящему занять, увлечь… Вот и получается, что его погубило богатство и праздность, и на этой почве выросли отвратительные сорняки – скука и лень.
В сущности, у любого человека есть выбор: если нет материального, тогда притягивает духовное, а нет духовного, тогда только и остаётся, что подсчитывать ежедневную выручку. Но у материального есть естественный и физический предел, а у духовного – предела нет! Вот и ещё один парадокс: сколько бы ни прочитал книг – истина ускользает, вопросы прибавляются, сколько бы ни думал о загадке бытия, а решить эту задачу даже в наш космический век не под силу самым современным наукам. Итак, духовный процесс бесконечен, а материальный конечен. Вот, например, у великого Крылова он закончился смертью по причине обжорства… А ведь какие замечательные басни он перевёл и записал – здесь уже смешение материальных излишеств с духовными шедеврами…
И всё-таки неудобно спать на кровати в километр и не нужен огромный обеденный стол – пространство жизни, даже самой роскошной, ограничено размерами тела: в спальне невероятной длины не найдёшь любимого мужа, а за километровым столом будешь чувствовать себя одиноко и не разглядишь своих прекрасных гостей. Да, не нужно человеку больше того, что может увидеть глаз и осязать рука, а самая страшная пытка ничегонеделания гораздо страшнее самой непосильной работы. Наверно, лишь тратя энергию, борясь с видимыми и невидимыми врагами, даже содрогаясь от отвращения или возмущаясь и мучаясь, мы и живём в полную силу…