Страница 13 из 17
Руками я совершаю множество действий, а головой стараюсь думать: они словно действуют отдельно друг от друга…
И тогда становится ясно, что любое дело – самое примитивное и безрадостное – перестаёт быть трудным и неприятным, если освещено мыслью…
Да, именно так: пока я могу думать, жизнь доставляет мне массу самых неожиданных удовольствий, ведь никто не может помешать мне вспоминать события моей прежней жизни, сравнивать, наблюдать, а иногда фантазировать и мечтать… Вот, например, когда я еду по знаменитому венскому Ring10 на трамвае и вижу здание одной из самых дорогих гостиниц, то вздрагиваю от того, что фасад этого здания как две капли похож на московский Моссовет… Вот тут и начинаются воспоминания…
***
Как легко, например, убеждать себя в том, что неравенства между людьми попросту не существует. Судите сами: и вельможа, и бедная маленькая работница вроде меня живут в одно Время. И как бы ни изгалялся миллионер в своём дворце с огромным бассейном, он так же стареет час за часом и неотвратимо приближается к собственной смерти.
Простые рабочие люди почти никогда не имеют свободной минуты, чтобы задуматься над пресловутым смыслом жизни, они вкалывают в поте лица. А потом отдыхают каждый по-своему, но жизнь и тех, и других идёт в одном измерении, она не замедляется и не ускоряется. Кстати, далеко не всегда богатство и роскошь продлевают жизнь своим владельцам… Но я уверена, что во дворце я бы никогда не услышала такого громкого и искреннего смеха, как на нашей кухне, где царит простая повариха из России, неутомимая Аня. Она в курсе всех событий и вхожа в кабинет «высокого начальства», ибо тот, кто ежедневно подаёт обед директрисе, лицо доверенное и приближённое. Кстати, анекдоты и шутки сыплются из нашего поварского чистилища как из рога изобилия и передаются всему Дому, ведь здесь не только кипит суп на плите, но сама Жизнь кипит вовсю!
И вот теперь меня лишают единственного удовольствия – забежать к Ане на минутку, перехватить что-нибудь вкусненькое и послушать очередную сплетню или самой рассказать анекдот из другой жизни при социализме. Право, это ужасно, я в отчаянии, дисциплина такой ценой просто невыносима. Не думаю, что обеды от этого станут лучше, нет, да и не всякое распоряжение директрисы нужно выполнять!
Я всё равно пробираюсь на кухню тайком через вход со двора. Иногда удаётся попасть на цирковое представление… Например, вчера старшая повариха Мария, большая любительница пошутить, поставила ведро с молоком на самом проходе. Официантка из столовой несла на подносе посуду и не могла видеть то, что находится перед ней, она со всего маха грохается на это ведро… Всё летит вдребезги – крики, шум, гам. Есть работа для каждого. Михай вытирает реки молока, а мы подбираем осколки посуды и успокаиваем обезумевшую от страха Валю. Вся компания поваров ликует – здорово пошутили! Хорошо ещё, шеф вышел во двор покурить и пропустил этот маленький спектакль, что устроила «режиссёр» Мария.
Так искренне могут радоваться только дети да наши симпатичные повара. Они всегда постараются сделать так, чтобы кастрюля выскакивала из рук, причём лучше полная, чем пустая, и что-то обязательно плюхается в воду, обдав всех, кто был рядом, хорошо, что это не кипяток, а остывший кисель… Вот и ещё одна причина для смеха!
***
И всё-таки моя новая работа – не более чем новая роль в комедии жизни. Роль отнюдь не лёгкая, ведь целый день мне приходится лишь прислушиваться к взрывам хохота, что доносятся сверху в мой подвал. Первые месяцы физическое напряжение доводило меня до полного изнеможения. Как тут было не вспомнить юность, когда моя жизнь была похожа на лёгкую каторгу: работа в музее, философский факультет МГУ и маленький сын. Два дня в неделю привозила сына к маме… и умудрялась сбегать в театр или в кино, от семейной жизни остались стихи:
Нет в жизни ничего – такая глухота,
И хочется зверьком забиться в угол,
И хочется завыть, не глядя никуда,
От этой немоты, от горя и обиды…
Воистину никакой поэзии, а только боль и отчаяние, и, конечно, одиночество, это при живых-то родителях, которые, увы, не могли меня понять. И тогда слова, написанные на бумаге и произнесённые, были спасением. Ведь недаром в школе читала стихи любимых поэтов на всех литературных вечерах…
Страсть к книгам была от отца, он сам до последних дней жизни был вовлечён в круговорот происходящего – всё, что было интересного в мире, было ему важно, и мне удалось в домашнем заточении вновь открыть для себя чудодейственное лекарство – думать, записывать, читать.
В центре Москвы, в комнате с роялем, ухаживая за маленьким сыном, в перерывах между стиркой пелёнок и готовкой правильной еды для младенца, с прогулками в ближайшем садике, с грудью, полной молока, мне удалось находить радость в аскетическом ограничении себя, в борьбе с ленью, с несовершенством мыслей и поступков. Набросилась на книги, как монахиня в своей келье, ибо ничего другого не было под рукой. А по вечерам пела романсы под звуки старенького рояля «Schräder», что подарили моему мужу артисту старушки-дворянки, те, что приходили на концерты в небольшой уютный зал, в красивом старинном особняке на углу Хрущёвского переулка, где величественно и вдохновенно читал Пушкина отец моего первого сына…
Моя должность в литературном музее Пушкина называлась лаборант, но никакого отношения к химии она не имела, я была «мальчиком на побегушках» в филармоническом отделе… Звучало просто волшебно, да и жизнь в музее была какая-то фантастическая… Научные сотрудники писали диссертации на самые немыслимые темы, а я собирала публику на концерты и бегала с цветами к великим артистам – например, к Дмитрию Журавлёву – он тоже вдохновенно читал Пушкина…
Свою диссертацию я так и не дописала. Всё перевернула в моей жизни внезапная сумасшедшая любовь, которая сорвала с места и закружила, и всё поставила с ног на голову. Как будто мой одинокий труд была услышан и принят, и открылась дверь в другой мир, кончилось одиночество, появился смысл во всём происходящем, и возблагодарила судьбу за испытания, что принесли такую неслыханную радость…
Каждое утро перед работой я прохожу через небольшой парк. Большинство нормальных людей спешат на трамвай, всего одна остановка, но лишь бы не утруждать себя, а я с восторгом заворачиваю в тёмную аллею и жадно вдыхаю чистый воздух. Времена года проходят передо мной постепенной чередой света и тьмы, цветением незнакомых цветов и причудливых деревьев. Разгар весны – буйство красок в призрачной дымке, уголки японского сада и неугомонные дрозды, которые поначалу меня даже пугали. Если я успеваю на «schnellbahn»11, то у меня в запасе перед работой целых 15 минут! В это утро у меня настоящий праздник – прогулка под пение птиц и дыхательная гимнастика по йоговской системе. Свободные люди, которые вовсе не обязаны вставать в шесть утра и бежать на работу к семи, разве они могут насладиться всей этой красотой, так же, как и я? Внимательно рассматриваю деревья, на которых в начале мая раскрываются огромные розовые цветы с мясистыми лепестками вроде магнолий, они напоминают хищную красоту девочек с «Gurtel»12, будто заманивают в опасные сети плотской страсти… Зато клумбы синеют нежными незабудками, яркими маками и папоротниками – это сама гармония.
Все эти изощрения садового искусства у меня перед глазами, моё воображение расставляет их в диковинные вазы, я вдыхаю их аромат, они украшают мой подвал…
Вот и ещё один парадокс: живёшь в большом городе, благоговеешь перед клочком зелени и умиляешься, если этот клочок – куст сирени или просто репейник, а если живёшь на краю поля и леса, только и мечтаешь, как бы побродить по шумной улице и вдохнуть аромат разогретого асфальта. Но может быть, у нормальных людей всё по-другому?..
10
Ring – центральная улица в Вене.
11
Schnellbahn – электричка.
12
Gürtel – улица-кольцо, где много злачных заведений.