Страница 2 из 14
— Были они тут, богом клянусь, за мной шли. Страху нагнали… — Офицер не перебивал, ничего не уточнял и голоса не повышал — видать, всё же верил. Уилл, ободрённый молчаливой поддержкой, продолжил твёрдо и искренне: — Да и что с того? Меня убьют — так и что ж? Другие есть! Слышал, наши высадились да этих уже отовсюду пошвыривали. Ибо нечего тут! Разошлись! Будто они тут хозяева!
— А кто тогда хозяева? — остановил очередной широкий жест Уилла странный вопрос.
Он вновь опешил и хотел было поднять на собеседника взгляд, но, вовремя спохватившись, задрал голову к небу.
— Мы! — выдал гордо.
— Кто «мы»?
— Империя, само собой!
Офицер засмеялся — беззаботно и мелодично, пусть не без лёгкой хрипотцы. Приятно… Но приятно вновь до отторжения и холодных мурашек.
— Мы. Я и империя, — произнёс он с выражением. — Самонадеянно и глупо. Такие и через столетия не переведутся.
— Не понимаю, сэр.
Уилл не смог удержатся от того, чтобы посмотреть на него, и тут же попал в плен всепонимающего взгляда. Взгляда глубокого, колкого. Теперь окончательно отрезающего от внешнего мира, что потеряв до того звуки теперь терял и чёткость.
Туман подкрался ближе.
— Кто ты есть, Уильям? Там, где ты родился, кем ты был? Много ли власти было у тебя там, среди родичей? — офицер склонил голову к плечу и прищурился, будто силясь залезть ещё дальше под кожу. Затем сам и ответил: — Нет. Точно нет. Но ты приплыл сюда, зелёный по неопытности и от морской болезни, на ногах едва твёрдо стоял, а уже пальцем водил по берегу и говорил: это всё — наша собственность, собственность Британской империи! Ты смотрел в глаза бедных и голодных и не жалел, а радовался, если мог договориться со вторым патрульным и умыкнуть у них немного товара, приговаривая важно так: «Это — приказ Британской империи!». И каждый день ловил себя на мысли, что всему этому — и ты, чуть-чуть, но господин. Что всё это — и в твоей власти, хоть и отчасти, раз ты говоришь от имени империи.
Уилл хотел вскочить. И оправдаться за выдачу местным ложных приказов. И молить о прощении, если оправдаться не получится. Но на чужих губах вновь играла улыбка, потому он успокоил себя, будто всё сказанное — просто фигура речи, будто всё сказанное — и не про него вовсе. Капитан, помнится, тоже так рассуждал частенько — вроде конкретно, а на деле — безбожно выдумывая.
Уилла не обвиняли, не обличали. С ним разговаривали. Ему объясняли устройство мира на странных, заумных примерах… Так ведь?
Не так.
Офицер продолжал говорить спокойно и дружелюбно, но с каждым словом всё сильнее пугал, тем паче, что на далеком дне его глаз разгорались нехорошие огоньки.
— Ты не империя, Уильям. Ты ничего не решаешь, ничего собой не представляешь. Ты не парламентарий, ты даже не из буржуа, твой дед — сторожил фермерские поля, и отец — сторожил поля, и ты сам бы стал просто сторожить поля, если бы остался в Девоншире. Ты мог бы, конечно, попробовать учиться, но зачем тебе учиться, если ты — человек-империя? Ты волен вступить в войска Ост-Индской компании, отправиться далеко на юго-восток, дослужиться до чего-нибудь путного и получать хорошее жалование даже с головой, полной только сказками об исключительном на всё праве Империи, обманываться причастностью к великим делам… Да ещё и испытать на местных, каково это — быть сильнее.
— Я не говорил своего имени. И откуда — не говорил, — заметил Уилл совсем тихо, не в силах оторвать взгляда от серых омутов.
Но офицер лишь улыбался по-дружески и продолжал говорить то, о чём знать не мог:
— Ты — зёрнышко. Маленькое, верящее по наивности своей, что Провидение назначило ему вырасти в нечто прекрасное и сильное… Сильно ли ты вырос, обкрадывая бедняков и исходя слюной на едва вошедших в девичество бенгальских принцесс? Сильно ли вырос, передразнивая индийскую речь и обзывая сипаев, ещё до восстания, зверьми и чертями?
— Кто бы вам не донёс, сэр, это неправда… — прошептал Уилл почти беззвучно.
Офицер улыбнулся шире. На загорелом, отвратительно красивом лице обозначились ямочки.
— Не важно. Господь всё видит, господь и воздаст… Так? — вернул он Уиллу его же слова.
О, Бог видел, не мог не видеть, не мог не знать… Так неужели этот человек со всезнающим взором и безобразным в своей красоте лицом — не человек вовсе, а ангел? Тогда всё, о чём говорит он с улыбкой — грешно? Уилл грешен своей верной службой стране и праведной ненавистью к чужакам? Разве могло такое случиться?
— Ты зёрнышко, как и они. Просто зёрнышко, обречённое сгинуть в неумолимо движущихся жерновах. Мельница обращает зерно в муку, а империя перемолотит в муку твои кости, чтобы подкрепить ими своё величие в ожидании достойных плодов. А прежде польёт его твоей же кровью… — «Офицер» положил ему на плечо утяжелённую перстнями ладонь, глянул особенно пристально, голос понизил многозначительно: — Уже это сделало, Уилл. Ты ведь мёртв.
Всё это шутка, глупая шутка, не иначе! Или, быть может, споткнувшись о корень, Уилл слишком крепко приложился обо что-то головой… Но всё враки. В любом случае, всё — враки.
Уилл сбросил с себя чужую руку, вскочил, рывком притянул винтовку и наставил на незнакомца. Взвёл курок:
— Нет! Это ты сейчас умрёшь! Да, все мы служим империи! У всех своя цель, волей Провидения! Я счастлив сгинуть в этих самых… жерновах. И эти… должны бы быть счастливы. Просто глупые они, не понимают, какой цели служат!.. Но я-то понимаю… Я — британский солдат!..
Винтовка в руках ощутимо подрагивала, но незнакомец оставался спокоен. Более того — приподнял иронично чёрную свою бровь с изломом и, поднявшись с места, шагнул ближе.
Уилл сделал шаг назад. «Офицер» усмехнулся, поиграл перстнями и сложил руки у груди. Разноцветные камни разгорелись на мгновение болезненным потусторонним светом.
— Ой ли? А ты уверен? Проверь! Ты не британец и не солдат, Бала. Ты бедный индиец, что выращивает пшеницу на Бенгальской равнине, — сказал он с щемящей заботой, будто в сотый раз за день напоминал нечто душевнобольному. — Ну же, посмотри на себя, — он небрежно указал на давно отставленный от костра котелок.
Уилл недоверчиво, не опуская оружия, дёргано, через плечо, заглянул внутрь. Водная гладь в свете внезапно вышедшей из-за туч луны отразила чужое смуглое и заросшее лицо с его, Уилла, голубыми глазами. Освободил руку, чтобы ощупать подбородок, потом высунул язык. Незнакомый человек в отражении, укравший его светлый взгляд, повторил всё в точности. Сомнений быть не могло — то действительно был он.
Но как?..
— Британский солдат… скажешь тоже! Наверное, тебе это приснилось… — заметил «офицер» участливо. — Но на жернова ты всё равно кидайся. Ты должен быть рад угодить чужакам на своей земле. Это же ради империи, Бала! Ты же понимаешь? — Тот остервенело замотал головой, всё ещё с ужасом взирая на собственное отражение и отчаянно цепляясь за винтовку. — Что, не понимаешь? Это ты просто глупый, наверное. Потому что не британец. Британцы-то понимают… Верно говорю?
— Он? Он — солдат Ост-Индской торговой компании? — пробасили прямо над ухом, заставляя вздрогнуть.
— Что ты тут вынюхиваешь? А? А?! Молчишь, зараза?! — заорали с другой стороны.
Уилл… Бала развернулся и встретился с тяжёлым взглядом третьего:
— Странный он какой-то. Может, это индеец, а не индиец? Или вообще этот… маори?
То были британские солдаты, никаких сомнений: в чистой форме, чисто выбритые и при оружии. Его солдаты. Уилл ненароком улыбнулся и поприветствовал их, но изо рта Балы вместо того вышло лишь с десяток лающих, носовых, неприятных по незнанию, звуков местного наречия.
Солдаты насторожились и взяли оружие на изготовку. Бала бросил своё и поднял руки, изображая самое дружелюбное выражение, какое только возможно.
Солдаты переглянулись. На смутно знакомых лицах заходили желваки.
Не пожалеют. Перед Балой стояли такие же, каким был ещё недавно и он — люди-империя, не разглядевшие ещё жернова и не осознавшие себя зёрнами.