Страница 7 из 20
да
считай что сказал
не знаю, почему бы я должна это знать, но спасибо
я думал, что ты тоже не побежишь
побегу
уже и кроссовки достала
они новые совсем
Илья не ответил тогда.
привет, Илья!
Пишу я через два года.
В соседней комнате телевизор раскричался громко.
мне кажется, что София хочет с тобой помириться.
а кто-то ссорился?
(Знаешь, только сейчас поняла, почему наш разговор тогда на кроссовках и оборвался. Ты меня дурочкой посчитал? Но и вправду очень хотелось бежать этот хренов кросс выходного дня – потому что сходили с мамой в начале года, купили хороший спортивный костюм и кроссовки, бело-розовые, такие давно хотела, и вот кросс, можно будет надеть костюм перед девчонками, перед всеми, и неважно, что побежим по ухабам без дорожек, ничего страшного. Это не значит, что я дурочка.)
ты ссорился. не притворяйся, что нет. я много чего думаю про Булгакова и вообще, но молчу ведь.
и что ты думаешь про Булгакова?
ну, что он классный, что «Мастер и Маргарита» это прям круто, а остальное не очень, можно особо не читать, если неинтересно. но мне интересно, потому как всё равно сейчас делать нечего. но я совсем не про то хотела
ладно, давай, пиши, что хотела, идти нужно скоро
Улыбнулась. Куда идти – в соседнюю комнату, что ли. Или курить на балкон? Но не помню, чтобы Илья курил. Вряд ли, потому что тот злополучный кросс он, вроде бы, пробежал хорошо, кажется, его даже физрук похвалил. Может быть, даже лучше Севы пробежал, а Сева – спортсмен, футболист. И никто не помнит, какие у него были кроссовки.
а куда идти, к родителям?
Вер ну какая разница? я думал, у тебя что-то важное
просто. никакой. у меня важное. София Александровна сказала, что была неправа, так резко ответив. она говорит что если ты будешь присутствовать на уроках, она больше не поднимет эту тему.
вот как, она тебя решила в сообщницы взять? смотри осторожнее
чего ты всё усложняешь? она просто хочет, чтобы не продолбал ЕГЭ через год! а продолбать легче лёгкого
что продолбал, тест для дебилов
не помню, чтобы у тебя 100 баллов на пробнике было:)
ну 100 не 100, а было норм. не особо напрягался. что тут говорить.
господи, зачем я в это ввязалась вообще. сами разбирайтесь, не буду ничего больше говорить. как будто мне это надо
наверное, хочешь стать учительницей. это ничего. только не будь как София – ей разговаривать кроме нас не с кем.
почему не с кем? ну а муж. или кто там.
Вер, идти надо. теперь правда уже.
Складываю ноутбук и выхожу на балкон. Оса теперь там – кажется, не может улететь, хотя окно на балконе открыто. Никогда не закрываю, даже в мороз, поэтому мама называет мою комнату вытрезвителем.
Под окном берёза и липа. Скоро запахнет липовый цвет на весь двор – и какая-нибудь бабушка непременно станет собирать в полиэтиленовый мешок, для чая сушить.
Эти бабки вечно на улице. Ничего не боятся.
И сейчас одна, пухленькая, с короткой бело-седой стрижкой, в фиолетовой футболке без рукавов с открытыми полными руками и предплечьями с сосудистой сеточкой, в рыжевато-коричневых пятнах и родинках, оставленных жизнью, – копошится над маленькой клумбой, где проклюнулись нарциссы.
Интересно, куда собирался Илья, неужели вправду гулять?
Говорят, что его единственного из всех родители сами отпускают хоть куда – в метро без пропуска, без маски, безо всего, хотя везде писали, что карантин – не каникулы, что это мера предосторожности и блабла-бла. И не боится, просто не думает, что может быть. На секунду представляю себе, что тоже еду в полупустом вагоне – но не одна, а Илья рядом.
От этого становится стыдно, и снова смотрю на деревья.
Может быть, мама сегодня скажет вынести мусор, тогда посмотрю на деревья близко.
Мы не паникуем, нет.
И бабушка с дедушкой живут в другом районе, а им продукты социальная служба привозит, нам нет нужды, нет беспокойства, нас воообще это коснулось мало. Мне так даже лучше – сплю плохо, долго, могу перед самым уроком вставать. Но улица, прогулки, когда хочется просто… не знаю, до Алёнки дойти, сказать, что… Что. Всегда хочется о чём-то важном говорить, даже если важного нет.
Об отчиме?
О её матери?
Но когда хочу выйти на улицу, мама начинает плакать.
Что, говорит, тебе до меня дела нет, да?
Не помнишь, как я в том году тяжело гриппом болела? Температура не снижалась пять дней, а потом ещё слабость. Ходила, за стены держалась. Не помнишь?
Я помню.
И никуда не иду, и снова выхожу на балкон смотреть на липы и берёзы.
– Пап, у тебя когда лекция? – выглядываю из комнаты, кричу в приоткрытые двери кухни.
– Через двадцать три минуты, – он поднимает глаза на часы, – уже пойду к компьютеру сейчас. А что?
– Ничего. Хочу почитать на кухне, тут свет лучше.
– Сейчас мама придёт кашу варить.
Не очень люблю сидеть на кухне, когда что-то варится, но сейчас всё равно. Не хочу быть одна.
– Ничего, на твоё место сяду, под форточку.
Папа кивает, закрываю дверь.
Беру телефон опять.
София Александровна, здравствуйте ещё раз. Написала Илье.
Прочитала, промолчала. Наверное, другой урок после нас, не может ответить. Не помню, говорила ли она, что нет нужды всякий раз здороваться, когда пишешь. Помню, наша классная в началке здорово бесилась, когда мы подходили – здрасьтездрасьтездрасьте по десять раз на дню. Один раз поздоровались утром – и хватит, говорила. Остальное для дома, дядям-тётям оставьте. Но нам-то хотелось, чтобы видела, что мы здесь, что мы её любим.
Любили ли на самом деле?
Думаю, нет.
Так, походили в гости в первой четверти пятого класса, а потом забыли.
И она уже новых маленьких взяла.
Помню, как папа удивлялся, когда ей дали вести у нас историю. Она же не историк, говорил, что же, просто учебник вам вслух читать будет? Так это можно и дома.
А нам было всё равно – историк или нет, когда нравилось. Нравилось уже подросшими спускаться на первый этаж, садиться за парты, немножко уже низковатые. Вела она в четверг только, заменяла. Потом нашли настоящего историка. Историчку.
Ему вроде как всё равно. Извините.
София Александровна помолчала ещё, потом:
За что, ты разве виновата? Хорошо, я поняла. Спасибо.