Холостяк (ЛП)

Ройал закатывает глаза.

— Там куча сплетниц.

Папа поднимает руку и изображает жестом «бла-бла-бла», а потом пристально смотрит на меня и ухмыляется.

— Совсем некстати в их составе сегодня пополнение, и это напоминает какое-то женское собрание.

Я смотрю на Ройала, затем на папу, и хмурюсь. Ройал бросает многозначительный взгляд на отца, и мое терпение заканчивается.

— Что вы недоговариваете?

В этот момент открывается входная дверь.

— Мне велели передать вам, что завтрак готов. — Серена замечает меня и замирает на месте.

И сердце в моей груди тоже замирает.

Прежде чем я успеваю отреагировать, она уходит. Дверь закрывается.

— Вот тебе ответ, — тон Ройала сухой и еще полунасмешливый.

— Что она здесь делает? — Я обращаю свой вопрос к ним обоим, а затем поворачиваюсь к отцу. — И как ты смирился с этим?

Папа пожимает плечами и поднимается.

— По-видимому, последние две недели она жила у Деми и Ройала.

— Ты издеваешься, Ройал? — Я буквально выплевываю его имя. — Ты не мог мне сказать?

— У меня были четкие указания. — Он приподнимает брови. — Она не хотела, чтобы ты знал. Я должен был уважать это.

Отец подходит ко мне и внимательно на меня смотрит, выглядя так, словно он в двух секундах от очередной лекции.

Но он только вздыхает, кладет руку на мое плечо и сжимает его.

— Я не всегда и во всем прав, — говорит папа, важно выпятив губу. — В большинстве случае — да, но не во всех. И по мере того, как учусь, по мере того, как становлюсь старше, я не даю советы там, где в деле замешаны чувства.

Он уходит в дом, а я остаюсь с Ройалом.

— Что, черт побери, это означает? — спрашиваю я.

Ройал качает головой и пожимает плечами.

— Это твой папа. Тебе виднее, что он имеет в виду.

Мой отец, который явно стоял с другой стороны двери, снова выходит на крыльцо.

— Она хорошая девушка, — говорит он, приглаживая свои усы. Он смотрит поверх моего плеча, а затем щелкает языком. — Это не ее вина, что ты облажался.

Затем он уходит.

— Другими словами, во всем виноват ты, — ухмыляется Ройал, и я хочу ударить его.

Но они правы.

Все это моя вина.

Я позволил этому выйти из-под контроля.

И я позволил ей уйти.

Когда мы заходим, женщины уже сидят за столом.

— Дерек! — Мама прижимает руки к груди, когда видит меня. — Мы не ждали тебя, дорогой. Заходи, присаживайся.

— Наконец-то. — Моя младшая сестра Дафна встает, увидев меня, и обнимает за плечи. — Я скучала по тебе, непутевый братик.

Я сажусь рядом с ней.

Напротив Дафны сидит Далила… рядом с ней Серена… которая даже не хочет смотреть на меня.

— Что, не хочешь показать мне свою любовь? — Далила наклоняется вперед, и ее темные волосы ложатся на стол перед ней. Она отодвигает свой стул. — Хорошо. Я сама приду за ней, потому что у тебя, кажется, аллергия на эту сторону стола.

Далила практически душит меня, обнимая сзади, и мама предлагает Ройалу сесть рядом с ней.

— Можем мы уже начать есть? — пыхтит папа, сидя во главе стола.

— Да, Роберт, — отвечая папе, мама смотрит на меня, но я не могу прочитать ее мысли. Не знаю, что ей известно. Что было сказано обо мне. Что она думает о Серене, но уверен, что узнаю. — Ройал, ты прочтешь молитву?

Я усмехаюсь. Повзрослев, Ройал всегда ненавидел, когда мама просила его прочитать молитву. Он, вероятно, наименее религиозный человек за этим столом, но последнее, что Ройал хотел бы, это разочаровать Блисс Роузвуд. Мама практически воспитала его, и она — образец единственной настоящей матери, которая у него когда-либо была.

Минуту спустя передают еду, и столовую наполняют звуки ударов серебряных приборов по фарфору.

— Итак, Серена, — говорит мама с теплой улыбкой. — Деми сказала, что ты училась в Уэллсли? (Примеч.: колледж Уэллсли — частный женский колледж).

— Да, — отвечает она. — Я изучала политологию и международные отношения.

Никогда бы не выбрал политологию в качестве основной дисциплины. Но это объясняет ее увлеченность этим мудаком, Кейром Монтгомери.

— Нужно быть очень смелой для того, чтобы хотеть сделать карьеру в политике, — замечает папа, делая глоток апельсинового сока. — Это не для слабаков.

— Я не знаю, о чем думала, если честно. — Она слегка посмеивается. — Оглядываясь назад, понимаю, что было немного глупо идти в этом направлении. Наверное, следовала своим интересам на тот момент и не думала о будущем. В нынешних условиях, вероятно, я не смогла бы выжить в политике.

— C’est la vie (фр. «такова жизнь»), — вздыхает Дафна, ковыряя еду в своей тарелке.

— Век живи, век учись, — говорит Деми. — Всегда есть аспирантура.

— Серена, Деми также говорила, что ты живешь в мегаполисе, — продолжает мама. — Тебе нравится жизнь в Нью-Йорке?

К тому времени, когда она начинает отвечать, обнаруживаю, что смотрю на пустую тарелку. Я проглотил свою еду как чертов дикарь в слабой попытке сосредоточиться на чем-либо, кроме Серены, сидящей всего в нескольких метрах от меня.

— Нью-Йорк очень динамичный город, — говорит Серена. — Быстро развивающийся. Беспощадный. Место, где ты можешь найти себя, а потом снова потерять.

Дафна откидывается на спинку стула, положив руку на свое сердце.

— Poétique (фр. «поэтично»).

— Кажется, мне нужен гугл-переводчик. — Ройал указывает на Дафну.

— О, перестань. — Мама шлепает Ройала по руке. — Она была очарована этим языком с самого детства.

— Через два семестра у нас появится собственный студент по обмену, — хихикает Далила.

Краем глаза я вижу, как Серена наклоняется ближе к Дафне, кладет руку ей на плечо и подмигивает.

— J'aime Paris (фр. «я люблю Париж»).

Я наливаю себе второй, абсолютно ненужный мне стакан апельсинового сока и стискиваю зубы. Когда все заканчивают с едой, и кухня становится оживленной, наполненной звоном тарелок и шумом воды, я ухожу на цокольный этаж, в свою детскую спальню.

В детстве все кажется больше.

Сидя на полу спиной к шкафу, я перебираю струны акустической гитары, которую выпросил в четырнадцать лет. Папа оплачивал уроки в течение трех лет, но я забросил их, когда стал больше заниматься спортом в младших и в старших классах средней школы.

Наигрывая простые аккорды, поражаюсь тому, как легко вернулись воспоминания. Неплохо бы привести мысли в порядок.

Дверная ручка поворачивается, и я поднимаю взгляд. Заходит Ройал, закрывает за собой дверь и садится на край моей кровати.

— Прячешься? — спрашивает он.

— Нет. Просто хотелось немного тишины и покоя.

— М-м-м, хм. — Я чувствую на себе его взгляд. — Что играешь?

— Ничего. Просто аккорды.

— Раньше эта штука была в два раза больше тебя. Теперь она выглядит в твоих руках маленькой гавайской гитарой, — фыркает Ройал. — Как мило.

Я наклоняюсь в сторону, ставлю гитару обратно на подставку и закидываю руки за голову, переплетая пальцы.

С другой стороны двери звучат женские голоса, и мы с Ройалом переглядываемся.

— Почему они идут сюда? — Я морщусь. Это напоминает среднюю школу.

Это место всегда было моими владениями, но мои сестры и их болтливые маленькие подружки без устали заявляли на него свои права. После многочисленных ссор мои родители объявили гостиную нейтральной и общей территорией — горькое поражение, которое я так и не смог преодолеть до тех пор, пока в последствие это не перестало иметь значение.

— Третья дверь справа, — слышу я голос Далилы.

Секунду спустя дверь моей спальни распахивается, и Серена с открытым ртом застывает в дверном проеме.

— Я искала ванную, — говорит она после нескольких секунд неловкого молчания.

— Третья дверь, — говорю я. — Это вторая.

Она задерживается, пойманная моим взглядом.

Ройал переводит взгляд с нее на меня, затем проводит ладонями по бедрам и встает.