Страница 119 из 193
— Так-так, дитя, — молвил Джибрил, и она одарила его недоверчивым взором.
— Вы не священник, — догадалась она.
Он ответил, слегка экспериментируя:
— Я Ангел, Джибрил.
Она рассмеялась, так же резко, как заплакала.
— Есть только те ангелы, которых вешают здесь под Рождество на уличных фонарях{1477} . Иллюминация. Только те, которых вздергивает за шею Совет{1478} .
Он не сдавался.
— Я — Джибрил, — повторил он, вперив в нее взгляд. — Расскажи мне.
И, к собственному полному и решительному недоумению, Мне кажется, мое сердце — пустое, как у бродяги, но я не такая, Вы же знаете , заговорила билетерша с карибским акцентом{1479} .
Ее зовут Орфия Филлипс, ей двадцать лет, родители живы и полностью зависят от нее: особенно теперь, когда ее глупая сестрица Гиацинта потеряла работу физиотерапевта «из-за какой-то ерунды». Молодого человека (конечно же, там был еще молодой человек) зовут Урия Моусли. Станция недавно установила два новых сверкающих подъемника, и Орфия с Урией были их операторами. В часы пик, когда оба лифта работали, у них было мало времени для бесед; но в остальное время дня использовался только один подъемник. Орфия принимала смену на пункте проверки билетов прямо возле шахты лифта, и Ури мог проводить там с нею много времени, прислонившись к дверному косяку своего сверкающего подъемника и ковыряясь в зубах серебряной зубочисткой, которую его прадед получил в давние времена у некоего плантатора.
Это была настоящая любовь.
— Но я стала уговаривать его тикать отсюда, — плакалась Орфия Джибрилу. — Я всегда была слишком поспешна в чувствах.
Однажды в полдень, во время затишья, она покинула свой пост и встала прямо перед ним, когда он наклонялся и ковырялся в зубах, и, заметив выражение ее глаз, он прекратил свое занятие. После этого он вернулся к работе с весной в каждом шаге; она тоже была на седьмом небе, потому что каждый день спускалась в нутро земли. Их поцелуи стали более длинными и более страстными. Порой она не отрывалась даже после звонка подъемника; Урии приходилось подталкивать ее в спину со словами: «Остынь, девочка, люди». Урия относился к работе профессионально. В разговорах с нею он гордился своей униформой, ему нравилось заниматься в сфере обслуживания, отдавать свою жизнь обществу. Ей казалось, что его слова звучат с оттенком напыщенности, и хотелось сказать: «Ури, мужчина, ты хочешь остаться здесь лифтовым мальчиком», — но, чувствуя, что такой реализм не будет должным образом оценен, она придерживала свой предательский язык — или, предпочтительнее, заталкивала его ему в рот.
Их объятия в туннеле превратились в войну. Затем он пытался уйти, поправляя накидку, когда она кусала его за ухо, а ее рука скользила по внутренней стороне его брюк. «Ты сумасшедшая», — сказал он, но она, не прерываясь, спросила: «Правда? Тебя это беспокоит?»
Несомненно, их застукали с поличным: жалобу написала добродушная леди в косынке и твиде. Им повезло, что они не вылетели с работы. Орфия была «заземлена», лишена подъемника и заперта в билетную кабинку. Хуже того, ее место было передано станционной красотке, Рошель Уоткинс.
— Я знаю, куда она ходит, — сердито всхлипывала девушка. — Я вижу выражение Рошель, когда она подходит, ее уложенные волосы, все такое.
Урия же теперь старался не попадаться Орфии на глаза.
— Не могу понять, как Вы заставили меня рассказать Вам о своих делах, — закончила она неуверенно. — Вы никакой не ангел. Это точно.
Но, сколько она ни пыталась, ей так и не удалось избегнуть его пристального, пронзающего взгляда.
— Мне ведомо, — сказал он ей, — что таится в твоем сердце.
Он протиснулся сквозь окно кабинки и взял ее податливую руку.
Да, это была она — сила ее желаний, переполняющая его, дающая ему возможность ответить ей взаимностью, делающая происходящее возможным, позволяющая ей говорить и делать то, в чем она нуждалась наиболее глубоко; это было то, о чем он не забывал ни на миг: возможность объединять, ряди которой он и явился, дабы стать объединяющим началом. Наконец, подумал он, архангельские способности возвращаются.
Внутри билетного киоска служащая Орфия Филлипс прикрыла глаза, ее тело неожиданно повалилось со стула, став медленным и тяжелым, и ее губы зашевелились.
И его собственные, в унисон с ее.
Так. Свершилось.
В этот момент управляющий станцией, маленький сердитый человечек с девятью длинными волосинами, зачесанными за ухо, с пластырем поперек лысины, выскочил, словно кукушка, из своей крохотной дверцы.
— Это что еще за игры? — прикрикнул он на Джибрила. — Уходите отсюда, пока я не вызвал полицию!
Джибрил остался на месте. Управляющий заметил Орфию, выходящую из транса, и принялся вопить:
— Вы, Филлипс! Не видел ничего подобного! Ладно бы в штаны, но это смешно! Каждый день что-то новое! И спать на работе, подумать только! — Орфия поднялась, накинула плащ, подняла свой сложенный зонтик, вышла из киоска. — Самовольное оставление общественной собственности. Ты вернешься сюда сию минуту, или эта твоя работа, ей конец, большой и толстый{1480} !
Орфия подошла к спиральной лестнице и направилась на нижний уровень. Лишившись своей сотрудницы, менеджер метался вокруг киоска, пока не столкнулся лицом к лицу с Джибрилом.
— Убирайся, — сказал он. — Пшол вон. Возвращайся ползать под своими камнями.
— Я ожидаю лифта, — с достоинством ответил Джибрил.
Достигнув основания лестницы, Орфия Филлипс повернула за угол и увидела Урию Моусли, в своей обычной манере прислонившегося к кабинке билетного контроля, и Рошель Уоткинс, восторженно жеманничающую с ним. Но Орфия знала, что делать.
— Позволь — Шель потрогает твою зубочистку, Ури? — пропела она. — Ей, конечно, нравится держать их.
Оба подскочили, как ужаленные. Урия вскипел:
— Не будь теперь такой банальной, Орфия, — но ее взгляд остановил его на полпути.
Теперь он завороженно направился к ней, решительно оставляя Рошель одну.
— Ты прав, Ури, — мягко произнесла Орфия, не отрывая от него взгляда ни на мгновение. — Пойдем теперь. Пойдем к мамочке. — Теперь пятимся к лифту, и просто отсоси у него прямо там, а потом вверх — и прочь отсюда .
1477
Игра слов. Одновременно — и ангелы в качестве украшений, которых развешивают по городу на Рождество, и намек на казнь через повешенье на фонарях (на фонарях французские революционеры вешали аристократов).
1478
Имеется в виду городской совет.
1479
В оригинале не говорится об акценте отдельно, но реплики Орфии, Урии и Рошель даются автором с карибским акцентом. К сожалению, я не смогла передать этой особенности...
1480
В оригинале использовано непереводимое жаргонное слово «eggsis». В нем зашифровано грубое выражение «eggs is eggs» («яйца есть яйца»), являющегося искажением математического тождества «X is X» («икс равен иксу») и имеющего значение «наверняка», «несомненно», «проще простого». Я постаралась передать эту двусмысленность.