МОБ

Сначала попробовав краешком языка, я убедился, – это нечто сладкое. Если бы сейчас меня застал кто-то из мужиков, позором на всю жизнь я бы не отделался. Мне бы нацепили юбку, воткнули в череп колосья, – для имитации пышных волос, и вкопали рядом со статуей Ыркана богам на потеху.

Я пробовал нечто подобное в детстве, спер со стола, пока мама не видит, и мне даже понравилось, но после голодал неделю. Мужчине сладкое нельзя, это и позор, и не пойми откуда взявшаяся грудь, и округлившийся зад. Сладкое – бабская еда. Но, я точно помню, что просил принести, что они сами едят. Так что теперь я уплетал и молился, чтоб объемы не прибавились. Сразу же подумал, что не зря ж люди все такие здоровые, может людские сладости и для мужчин подходят, а мы потому и хлипкие? Хотя, с такой жрачкой, как у них, я только сладкое бы и хавал… Соорудил бы себе парик, погряз в позоре, но ел.

Барабаны уже стихли, так что остальное я решил занести на кухню и отправляться воздавать почести.

Тетю я встретил на подходе к кормильне, и завидев у меня внушительный сверток, она помолодела на глазах лет на десять. Волосы дыбом встали, видимо, в предвкушении вкуснейшей трапезы, но объем ей к лицу, и… ко всему остальному. А я как обычно залип на ее фартук. Он так сильно напоминал мне мамин, и я вообще не смог найти отличий. Даже пятна были какими-то одинаковыми. Меня учили по ним считать. Один, два, три… Вообще точь-в-точь…

– Ну точно идиот… – хихикала кухарка, потирая руки.

Внутрь заглядывать она собралась сразу на месте, и только чудом мне удалось избежать страшной участи, ожидающей каждого, кто приносит плохие новости, а в данном случае – человеческие помои.

– Я пойду, молитва! – многозначительно оттопырил я палец.

И быстро засеменил к Ыркану, занимая место в первых рядах. Сегодня молится будет не скучно, – нужно многое обдумать.

Скользящий по позвоночнику холод я почувствовал сразу, как занял место. Да что ж за дрянь… Либо я помешался, либо стал слишком чувствительным. Как ба…, погодите!

От осознания того, что сейчас у меня при всех начнет расти грудь и жопа стало так жутко, что первые ряды пришлось спешно покинуть и зарыться в самую гущу. Еще никогда я не прислушивался к себе настолько, чтобы заметить зуд под краем когтя на мизинце. В ожидании, что вот-вот мне начнут жать штаны я простоял часа два, не меньше.

Солнце уже спешило занять центральное место на небосводе, треск брюк меня так и не настиг, а вот ощетинившаяся спина все так же была со мной и, скорее всего, со сладким это не связано. Я аккуратно озирался по сторонам, стараясь заглядывать в лица соплеменников. Может сегодня просто прохладнее обычного…

Вдалеке я увидел Арту. И когда мы стали такими… послушными? Помнится, в детстве нас хватало на час молитвы богам, после чего еще час приходилось вымаливать у матери разрешения сходить с друзьями в лес. Буквально все дети на площади внезапно обретали новую веру, в более домашних и приземленных божеств, и готовы были принести в жертву что угодно, только бы свалить.

Да и, если задуматься, соплеменники никогда не торчали тут весь день. У нас почти непрерывно работала кузница, была… конюшня! Сожрали всех что ли… Да и треск с тренировочных площадок, где мы любили подолбить чучела в свободное, у меня от учебы, у остальных от безделья, время, стихал только по ночам. Я стоял и внимательно вслушивался, потому что по сравнению с воспоминаниями время замерло. Но нет. Ветер по-прежнему дул, окружающие нас со всех сторон луга шумели, да и солнце медленно ползло. Только мы…

Застыли и, раззявив пасти, просто смотрим на Ыркана. Нас всегда учили, что он самый великий, самый могущественный, честный и справедливый, любящий всех и вся. Но никогда не говорили, что – Бог. Отчего-то, мы пришли к этому выводу сами, хотя пантеон у нас достаточно велик. Даже в храме стоит по меньшей мере семьдесят статуэток самых разных божеств, но и туда умудрились пихнуть Ыркана, который, к слову, вообще ни за что в нашей жизни не отвечал. Да и не молились мы ему никогда!

Я помню между собой мы называли его Ырк-ляс. Что на местном диалекте означало «щедрый Ырк». Мы благодарили его…за что-то. Только вот за что? Может мы его чем-то разгневали и теперь просто вымаливаем прощение? С другой стороны, как можно разгневать статую…

Это просто холодный камень. Если прикоснуться к любой из статуэток в храме, можно ощутить божественный отпечаток. Этим нам демонстрировали божественный контроль. Если ты пытался изобразить Бога без разрешения на то, и не имея определенного статуса созидателя, ничего бы у тебя не вышло, и деревяшка осталась бы деревяшкой. Например, Сармус, – Бог ветра, всегда освежал, Ярва, – богиня скорби, за секунду портила настроение на весь день.

Иногда, после вечерней молитвы в храме, приезжали жрецы из столицы. Частенько их, еще не зарелигированые по уши ученики, делились интересными новостями, городскими газетами и плакатами. И если на чтиво претендентов почти не было, то за цветной плакат мы были готовы загрызть. И не важно, что на нем изображено: реклама магазина женских платьев или турнирная таблица. Когда мой навык чтения стал известен каждой блохе, меня даже в драку за малюсенький буклет не брали. Просто сходу пихали газету и близко не подпускали. Но грамотный отстойник я был не один… был кто-то еще. Или одна?

Неимоверных потуг мне стоило вспомнить вид хоть одного друга из детства, но все образы мигом подрастали, так что я решил пройтись по толпе, дабы облегчить себе страдания, и восстанавливать память на детской особи. Мне пришлось сделать почти двадцать шагов, чтобы убедиться, – ни одного ребенка тут нет.

И это было страшно логично. Браков нет, нет детей, но такими темпами мы просто все вымрем рано или поздно! Я уже был готов хватать ближайшую девку прям на площади, чтобы всем собравшимся разом напомнить, чем мы должны заниматься в жизни, кроме гребаной молитвы, как почувствовал, что стало просторнее. Молитва закончилась глубоким вечером. В бросающих то в жар, то в холод, размышлениях я и думать забыл про спинальную тревогу, мучившую меня… с утра. Мы теперь оказывается и не обедаем! Еще один аргумент в пользу нездоровости нашего облика… Видимо, поэтому я тащу в рот все подряд.

Жители начали расходиться, солнце клонилось к закату. На душе было гадко от непонимания. Я не мог и вообразить ответов на копившиеся с каждым днем вопросы. Мне казалось, в небытие жить куда легче, да и мамина присказка про здоровый тупой сон была как нельзя кстати.

Здоровый сон… наверное теперь я могу позволить себе раздеться! Ночью времени на сборы у меня будет предостаточно.

Внушая себе эту оголтелую мысль я уже подходил к дому, как по глазам неприятно резануло. На частоколе, в том месте куда у меня выходили окна, стоял человек. Броня, ловя угасающие лучи, бликовала во все стороны. Особенно сиял нагрудник, но заползающий на рукав алый цветок я-таки узнал.

Глава 6

Зайдя домой, как обычно бухнулся на кровать и всеми силами пытался себе внушить, что ничего страшного не произошло.

Мало ли таких рубах шьют в округе! Да дай я Тете свой жилет, она на нем такое же сварганит. Лучше! Да и шлем такой у каждого второго…

Просто парень, в такой же рубахе, за часов пять до начала сражения, прогуливается по частоколу, и по случайному стечению обстоятельств решил перевести дух напротив моего дома. Он меня точно не ждал, нет. Да и я ж не безмозглое бревно, чтоб не заметить начищенный до блеска доспех, а он, если бы и вправду меня выслеживал, оделся бы поскромнее.

Думать мешал стоящий на всю хижину треск койки, сопровождаемый скрежетом моего вмиг взмокшего тела. Как бы я не пытался себя успокоить, издаваемая мной истеричная какофония только усиливалась. Сотрясаясь от каждого звука, я ждал, что вот-вот дверь разлетится в дребезги, не оставив после себя даже петель, и я отправлюсь к ногам Ыркана. И когда мне стало так страшно умирать?

Если задуматься, я дохну каждый день, в удачные дни даже по несколько раз, почему сейчас мне так страшно, что я чувствую, как мой дух уже пакует вещички и готовится изойти?! Ну допустим: этот тип на частоколе не совпадение, и он меня выслеживал. Точнее уже давно выследил и, судя по всему, просто ждал. Даже ощущение вчерашней слежки тогда вписывается в общую картину.