Каменное перо

– Не тараторь, – холодно осадил он меня. – Как это понимать?

Батюшка часто гневался, но никогда не повышал голоса, а уста его никогда не молвили неучтивости. Просто по нему сразу было видно, что он не на шутку прогневался.

– На побережье у валуна я повстречал незнакомца в черном, – попытался исправиться я. – Он представился принцем (это его титул, а не имя, хотя он не возражает, когда к нему так обращаются) и пригласил нас с вами отобедать с ним у маяка.

Я вытянулся в струнку и постарался не смотреть на отца. Мне показалось, что батюшка немного опешил, и мне было неудобно наблюдать за его растерянностью. Я никогда не видел его таким и не знал, куда девать взор.

– Надо же, – сказал он наконец ледяным голосом, от которого у меня по спине побежали мурашки, – надо же… И когда он нас ожидает?

– Завтра в полдень, – ответствовал я.

– Надо же, – повторил отец. – Значит… Принц!

– Вы уже встречались? – снова не стерпел я.

– Встречались ли мы? – переспросил батюшка. – Я знал не одного принца, сын. Совершенно незнакомых людей редко зовут в гости, ты не находишь?

– Да, но как он понял, что я ваш сын?

– В нашей округе не так много семей, – многозначительно укорил меня отец.

– Стало быть, он искал именно вас? Почему же он тогда не пришел к нам домой?

– Потому что он Принц, – коротко ответил батюшка, и принялся снова рубить дрова.

Тем вечером маяк не загорелся, но из трубы соседней лачуги повалил дым. Отец задумчиво почесал бороду и отправился спать пораньше. Мы не обсуждали наши дальнейшие планы, но и без слов было понятно, что мы намеревались принять приглашение черного гостя. Матушка места себе не находила от волнения, но решительно все отрицала в ответ на мой прямой вопрос, а на следующий день провожала нас в гости так, как будто не чаяла нас больше никогда увидеть. Это не добавляло мне оптимизма.

Утро выдалось дождливым и по-осеннему промозглым, но к полудню погода разгулялась, туманы несколько отступили (насколько они в принципе были способны к отступлению в наших краях), и небо сделалось сизоватым, почти голубым.

Мне и в голову не пришло нарядиться как-то особенно. Я ожидал отца у двери, и его появление лишило меня дара речи. Поначалу я даже не узнал его – он облачился в черный жилет поверх белой сорочки с пышными рукавами, на его ногах красовались новые блестящие сапоги, борода была аккуратно подстрижена и расчесана, длинные свои волосы он заплел в аккуратную косичку, а с пояса свисала изящная шпага в неброских, но очевидно недешевых ножнах. Я был удивлен увидеть у него оружие, к тому же столь приметное и непрактичное. Отец лишь коротко кивнул мне, надел черный камзол, который, как и все остальные упомянутые мною вещи, я у него никогда раньше не видывал, и молча направился к выходу.

– Мне стоит переодеться? – нелепо спросил я, когда мы уже зашагали по направлению к маяку.

– Твой гардероб едва ли блещет разнообразием, – он покачал головой.

– Откуда у вас все эти вещи?

Он ответил не сразу.

– Не было повода их надеть.

– Вы знаете Принца, – утвердительно сказал я.

– Едва ли, – сухо отвечал отец, и мы продолжили путь в молчании.

Мы достигли маяка немного после полудня. Дверь соседней лачуги была отворена, а из трубы уже клубился дым. Отец постучал, но изнутри никто не отозвался. Мы постучали еще раз и, вновь не дождавшись приглашения, нерешительно шагнули за порог. В прихожей царил абсолютный мрак, и, если бы не щелочка, которую мы оставили за собой, и узкая вертикальная полоска света где-то в нескольких ярдах по правую руку, мы бы не смогли сориентироваться. Отец легонько подтолкнул меня сзади, и я сделал нерешительный шаг в сторону света.

Внезапный порыв ветра захлопнул входную дверь. Я вздрогнул, обернулся, оступился, моя нога задела что-то, и по всей комнате раздался ужасающий грохот. Скорее всего, я опрокинул деревянное ведро, но мое воспаленное воображение изо всех сил воспротивилось голосу разума. Я никогда не считал себя особенно пугливым, но в ту секунду сразу несколько иррациональных страхов охватили все мое естество, и я судорожно отступил, размахивая руками и пытаясь таким нелепым образом определить местоположение отца, одновременно протискиваясь сквозь темноту в сторону предполагаемого выхода. Мне очень захотелось покинуть это место. Очень. Руки отца встретили меня в опасной близости от стены. Он ласково, но твердо заставил меня обернуться. Сердце мое норовило выскочить из груди. Я заставил себе смотреть. Полоска света на другом конце принялась расширяться, следуя за скрипом открываемой двери, и через несколько мгновений перед нами предстал Принц.

– Вы опоздали, – сердечно сказал он и жестом пригласил нас в комнату.

Пошатываясь, я проследовал за отцом. Мы очутились в бедно обставленной, тесной комнатушке, большую часть которой занимал неуместно широкий стол, покрытый, каким бы странным это ни показалось, новой скатертью. На столе стояли кувшин и три бокала.

– Прошу! – жестом показал Принц.

Отец не шелохнулся. Принц улыбнулся, но глаза его блеснули холодом.

– Вы разочарованы скромным приемом, Дуглас?

Дуглас? Но моего отца звали Лоуренс, Лоуренс Сиддал. И когда он успел поменять имя? Почему Принц обратился к нему так? И, что самое непонятное, почему отец не поправил его? Принц, верно, заметил мое замешательство, потому что он звонко рассмеялся и снова жестом указал на стулья.

– Садитесь! – повелел он. Мне сделалось не по себе.

Отец настороженно подчинился. Мне не оставалось ничего, кроме как последовать его примеру. Принц остался стоять во главе стола, отрешенно поглаживая спинку своего стула. Странная улыбка не покидала его лицо.

– Итак, – сказал он после некоторых раздумий.

– Вы не он, – категорично заметил отец.

– Ах, вы ожидали, что он сам почтит вас своим присутствием? – Принц усмехнулся. – Извольте, а я уж было заподозрил, что вы и вправду остались недовольны простотой нашего сымпровизированного обеда. Что было бы с вашей стороны необыкновенно черство, ведь вы как никто иной можете себе вообразить, что положение мое бедственное и оставляет желать лучшего. – Принц на мгновение запнулся. —От кого, как не от вас, ждать мне в эту минуту искреннего и глубочайшего сострадания? Зная, что движет мною нынче и когда-то двигало вами, вы едва ли станете требовать пира даже от наследного принца, мой дорогой Дуглас. Ведь все мы здесь собравшиеся в первую очередь его слуги, а лишь потом – опальные дети благородных семейств. И вы, и я, и Габриэль.

– Пока не все. Сыну ничего не известно, – спокойно ответил отец.

– Я заподозрил этого с самого начала, – ухмыльнулся наш хозяин. – Позвольте, я налью нам вина, – и он наполнил наши бокалы.

– Он отнял у меня не все, – приговаривал Принц, – последнюю бутылку отборного лилийского вина даже тысяча демонов у меня не умыкнет. Слава богу, в Саджии этого добра в излишке. Да что там, я даже пистолетом разжился по пути сюда.

– Лилийского, – робко переспросил я, пропустив ремарку про пистолет мимо ушей. – Вы из Лилии? Вы тот самый пропавший Принц?

Я слышал какие-то разговоры подобного толка в деревне, и сейчас чрезвычайно оживился. Возможно, раньше мне не верилось, что он и вправду был настоящим принцем. А может быть, я просто плохо разгадывал загадки.

Принц покачал головой, что могло означать и да, и нет.

– Где он? – спросил отец.

– Кто? – весело воскликнул Принц, и отец внезапно ударил кулаком по столу. Воцарилась зловещая тишина.

– Ты знаешь, – прошипел наконец мой батюшка. Каждое слово давалось ему с трудом, а кулак его так и остался лежать на скатерти. Он будто бы сжался еще сильнее. Я понял, что не хочу слышать то, что скажет сейчас Принц, что мне стоит лишь встать на ноги, отворить скрипучую дверь, преодолеть несколько ярдов в кромешной темноте, вырваться на божий свет и никогда больше не возвращаться в эту чертову хижину у основания маяка. Я даже вообразил себе, что мой отец в то мгновение не желал мне ничего иного. Но я остался сидеть. Что-то пригвоздило меня к месту. Мне очень хочется думать, что это был взрослый поступок – вернее, взрослое бездействие. Мне хочется верить, что я осознал тогда окончательно и бесповоротно, как тяжело иногда бывает сделать выбор не в пользу своего собственного комфорта, как быстро и безжалостно требуется иногда принимать судьбоносные решения. Но на самом деле, я был элементарно испуган. А где-то на границе подсознания маячила мыль, что поступи я тогда по-другому, отец очень разочаровался бы во мне. И я остался сидеть, боясь встать на ноги и опасаясь потерять лицо перед одним из двух людей, которые составляли мой мир.