Лавандовая ветвь

Несмотря на весь мой не самый положительный настрой перед свадьбой брата, я не могла ни заметить, каким счастливым он стал. Его обычно унылые карие глаза теперь сияли, его некогда твердый голос становился мягче в присутствии Евы, и, главное, Ева ведь тоже помогла Пабло справиться с горем. Так что теперь, под гнетом его темных, жгучих испанских глаз, я покраснела от стыда за вчерашние колкости.

– Пабби, прости меня. Я не хотела ехидничать, просто… ты ведь и сам понимаешь, какие у нас трудности? Лондон…

– Сел, помолчи. Вот, возьми пирог. – Пабло положил кусок малинового пирога на блюдце и придвинул ко мне. – Будешь чай?

– Угу.

– Я не сержусь на тебя и понимаю, что ты беспокоишься о семье. Я тоже о ней беспокоюсь. Разве ты не видишь, что и я пашу, как проклятый? Знаю, тебе кажется, что я где-то прохлаждаюсь, раз не приношу ни копейки, но… обещай, что не скажешь маме?

– Боже, совсем как в тот раз, когда ты разбил её драгоценную шкатулку… а ведь выхватила я, и никто меня не выгородил! – Припомнила я, усмехаясь.

Пабло расплылся в улыбке, от которой вылезли ямочки на щеках.

– Зато потом я отплатил тебе своим компьютером, а это, извините, жертва всех жертв для четырнадцатилетнего мальчишки! Ладно, ближе к делу. Ты ведь обещаешь?

– Смеешь спрашивать? Разве я, как Мэттью, люблю потрепать языком?

– Так вот, Сели, последние четыре года я… копил. Копил на дом. Конечно, не обошлось без помощи дяди Майкла, но его вложение – сущий пустяк. Дом, конечно, тоже не сказка, но хотя бы свой. Совесть не позволила бы мне жить с родителями Евы, а к нам ей не перебраться, не спать же нам в одной комнате с Мэттью? Или, того хуже, пришлось бы переселить тебя к нему и…

Пабло все говорил и говорил, а я ни куска проглотить не смогла, ни слова вымолвить. Мой брат купил дом. Свой дом.

– Пабло! – Я бросилась ему на шею и расцеловала смуглые щеки. – Бесстыжий врунишка! Мне бы поругать тебя за твои секреты, но я слишком горда!

Пабло, довольный, принимал мои поздравления.

– Но почему же ты не скажешь маме? Она так вообще до потолка подпрыгнет.

– Ты думаешь? А у меня предчувствие, что она обидится. Ведь вместо того, чтобы помогать вам, я…

– Ты вот это перестань! Тебе двадцать шесть, у тебя давным-давно своя жизнь, и что же, до сорока тебе надо было ждать, когда божественное проведение пошлет тебе свое жилище? Ты трудился и копил, не забывая давать матери и нам хоть какие-то средства. Теперь ты можешь с гордо поднятой головой привести свою невесту в ваш собственный дом. Пабло, это же такое счастье! Ох, как я мечтаю о своем доме…

– Ну, ладно тебе, Сели, ты и дома-то не бываешь! – Усмехнулся Пабло.

– А Ева знает? – Спросила я. Мне было очень интересно своими глазами увидеть реакцию невесты брата: гордилась ли она?

– Да, я… устроил ей сюрприз. – При этих словах лицо Пабло преобразилось, и он стал похожим на того Пабло, который с энтузиазмом зачитывал папе свои первые стихотворения. Жаль, что начинающему поэту пришлось идти на завод. – Пригласил на свидание. Она была уверена, что мы едем в репертуарный театр, но нет… когда мы проехали мимо, она возмущалась, мол «зачем я привез её в частный сектор»? Тогда я подъехал к нему. Ну, ты ведь помнишь Борнвилл?

Я кивнула, едва не всхлипнув – до Борнвилла от нашего района далековато.

– Ну, вот. Я вышел из машины, открыл её дверь и протянул руку в сторону нашей новой обители и сказал: «Теперь он наш, Ева!»

– А она, что она? – Я во всех красках представляла себе этот романтический жест.

– Плакала так, будто мы не новоселье отмечали, а провожали усопшего. Не отходила от меня ни на минуту. – Гордо заявил Пабло.

Тут в дверях показалась мама, и мы смолкли.

– Что с твоими глазами, Селина?

– Не выспалась. – Пожала плечами я.

– О чем болтаете? – Улыбнулась мама, присаживаясь за стол.

– Да так, все о свадьбе! – Бросила я. – Мне пора в душ и на работу, всем хорошего дня!

В светлых джинсах-тубах и белом джемпере я стояла в прихожей, быстрыми движениями натягивая белые кроссовки на высокой платформе, когда подошел Пабло и шепнул на ухо:

– Маму ты, может, и обдуришь, но не меня. Я-то знаю, что глаза и нос у тебя краснеют только после истерик. Ну? Случаем, не Конор им причина?

– Пабби… – Умоляюще посмотрела я на брата, Конор – не то, что бы я хотела обсуждать перед тяжелым рабочим днем. Перед бесконечной чередой рабочих дней.

– Сел, скажи мне только слово, и я разберусь с этим кретином, хорошо?

Я чуть не рассмеялась от умиления. В такие моменты я чаще напоминала себе, какое счастье иметь старшего брата.

– Спасибо, дорогой, но все в порядке. Я, правда, очень устала.

Чмокнув брата в шершавую от щетины щеку, я поскакала к остановке. Сегодня меня будут сопровождать The Neighbourhood и моя любимая песня Sweater Weather. Вновь позабыв о нормах этикета, я громким шепотом растягивала припев в самом дальнем углу автобуса, наблюдая за спешащими автомобилями. Эта песня всегда щемила душу. Может, потому что мне хотелось, чтобы кто-то предложил пригреть мои руки в рукавах свитера, или потому, что иногда во мне проскальзывали надежды на… романтику? Не знаю.

За последние четыре года я превратилась в ржаной сухарь. Да и он мне уступал в черствости. Эмоциональной, конечно, так-то я, вроде, очень даже добра и сострадательна. После смерти отца я отключилась от мира, и каждый день по камешку выстраивала стену вокруг своей души. Единственный житель моего каменного царства – моя цель. Только её я впустила, и только ради цели продолжала жить. Цель заключалась не только в приобретении кофейни, но и в её процветании, развитии, расширении. И сейчас, слушая лирические тексты, глядя, как кипит жизнь по ту сторону автобуса, я размышляла о том, правильное ли приняла решение, отгородившись от мира и работая, не видя света?

« А что тебе остается, Селина? У Пабло теперь своя семья, и за старшую остаешься ты» – подсказал мне разум.

Верно. Я не могла предать близких, не имела права опускать руки и бросать все тогда, когда в кафе, наконец, повалились люди. Только не сейчас. Если выручка к концу апреля будет продолжать расти, я позволю себе нанять сотрудника, да хоть и на два дня в неделю. Но что насчет моей эмоциональной черствости? Взять хотя бы ту страшную ночь, когда я встретила Дьявола. Да, мне было до смерти страшно, я бежала быстрее любого марафонца, но страх быстро отошел на второй план, ведь я не могла позволить себе отвлекаться и отдыхать, мне ежедневно следовало быть в кафе со свежей головой. Страх мог поколебать мой дух, и тогда я бы не выстояла. Нет уж, Селина Гарсия не будет бояться никаких Эльбергов и Дьяволов. Я – всего лишь пешка в их игре, и тратить на меня свое время и ресурсы им не нужно. Наверное.

Открывая свое детище, я вспомнила, что совершенно забыла включить телефон и забежать за новой сим-картой, а держать его отключенным не могла, мало ли что.

– Была, не была… – Вздохнула я, удерживая кнопку блокировки.

Отложив смартфон, я принялась подключать кассовый и кофейный аппараты, подготовила десерты и побежала готовить суп. Сегодня вторник, значит, посетителей ждет наваристый борщ, рецепт которого моя бабушка когда-то выпытала у своей подружки-украинки. Борщ был редким явлением в Англии, по крайней мере, в Бирмингеме, и его любили ничуть не меньше острого испанского супа.

Как я жалела, что у Эбби сегодня занятия. Раньше в утренние часы кафе пустовало, и я могла растягивать удовольствие от готовки, напевая песни и пританцовывая на кухне, сегодня же я отбегала от плиты не меньше семи раз, чтобы обслужить клиентов, некоторых из которых видела уже в третий, а то и четвертый раз.

– Знаете, ваш латте… у него идеальные пропорции. Раскроете секрет? – Перегнулся через стойку нахальный парень, лет двадцати пяти, дергая бровью.

Конечно, я любезно его отослала, всучив бумажный пакет с эклером. Так, к двум часам дня я была пропитана потом и усталостью. Живот предательски заурчал от голода, и я метнулась за тарелкой супа. Благо, клиентов на горизонте не было, и от поедания вкуснейшего борща меня отвлекала лишь вибрация телефона. Не переставая есть, я одним пальцем пролистнула все уведомления.